II. кол(ониал ll лектив)изм (1/1)

Разрываемое животным восторгом помещение ревело сотней голосов. Воздух наполнился душным запахом пота и металла. От удара ноющая головная боль превратилась в острую. Данте упёрся локтями в пружинистый пол и открыл рот, смотря, как из него вместе с вязкой слюной бежит кровь. Каменными костяшками демон распорол ему щеку, и Данте протолкнул язык сквозь мягкие куски кожи, коснулся им пальцев снаружи. И улыбнулся.— Я выебу твой труп, мелкий ты выродок!Рычащий голос демона сотрясал спёртый воздух, пока Данте пытался сфокусироваться на потемневших пятнах человеческой крови на металлической сетке, отделяющей ревущую толпу от него.Три раунда. Третий раунд на третьей минуте. Данте чувствовал, как тело немеет от шока, как по нейронам, сбиваясь и запинаясь неслось желание выжить. Его пнули под живот, и на резком выдохе Данте впечатался спиной в металлическую балку, приложившись затылком. Демон перед глазами плыл. Всё всегда под контролем, но сознание металось в истерике: головой Данте понимал ситуацию и видел выход, но сердце в груди билось морзянкой о сломанные рёбра.Три точки — три тире — снова три точки. Спасите наши души.А души опаляли жаром изнутри. Иногда Данте ощущал себя огромной печкой, в топку которой бросали угли, чтобы кровь не сгущалась в сосудах. Они горели за закрытой решёткой грудины, и Данте чувствовал, как рваные края раны затягиваются, а рёбра щелчком встают на место.Толпа заметалась.Единственная сцена и зрители, которых он мог бы в этой жизни заслужить. Свет крючками впивался в сетчатку, под зрачок, вверх по нервам — прямиком в мозг. Пальцами Данте стирал кровь с подбородка, вниз по шее, на грудь.Демон подначивал руками бешеную толпу, взмахивая ладонями. У Данте подкашивались ноги.Минута перерыва длинною в часы, и всё это время он пытался сфокусировать взгляд на разодранных руках. Ошмётки кожи срастались белыми линиями через чернильный рисунок. Только с утра Данте исправил все татуировки, набил новые, и их тут же испортили обстоятельства.Звон удара в гонг заставил прийти в себя, и Данте тряхнул головой, стирая с подбородка кровавую слюну. Грязная игра под грязными полами, поросших похотью и блядством помещений, — тренировка для бойцовского пса, которому суждено загрызть маленькую агрессивную шавку.Теперь Лимбо втянуло в себя Данте полностью. Это каждый раз походило на прыжок в ледяную воду, которая забивалась во все щели, и удар в грудь, сбивающий дыхание. Демонов и редких людей в толпе Данте больше не видел — они стали блёклыми тенями где-то внизу, мельтешили за раскалённой сеткой ринга. Демон размял шею, и сквозь его кожу пробились очередные кристаллы, защищающие мягкие внутренности, до которых Данте предстояло добраться. Придётся расковыривать, как черепаху — Данте это знал.Демон сбил Данте с ног и прижал к раскалённой сетке — металлические прутья впились в кожу, прожигая мясо и мышцы. Сначала Данте закричал, а потом сошёл на низкий утробный смех, когда очередной удар надел губу на нижний ряд зубов. Вкуса крови и пота он уже не чувствовал, только ощущал, как они скользила под ладонями, пока он выламывал кристаллы около шеи демона.Все татуировки, которые он перебил с утра, превратились в серое месиво даже на пальцах. Шесть часов сеанса ушли в никуда.— Я убью тебя за это, говно ты ебаное.Несколько часов назад машинка визжала, проталкивая иголками чернила в кожу в местах, где рисунок прерывался тонкими линиями — идеально затянувшимися ранами от мечей, когтей и зубов. Мастер стирал чернила и сукровицу салфеткой, и Данте отмечал, что работа почти закончена.— Я могу задать вопрос, — спросил Сид, на секунду отводя взгляд от рисунка.— Валяй.Откинув голову и сжимая в зубах сигарету, Данте рассматривал в зеркале прерывистую линию на шее и двух ангелов с ножницами под ушами. ?Режь здесь? — такая попса, но иногда она Данте нравилась, а он не стеснялся того, что было ему по душе.— Твоя кожа так затягивается. В теории: если сейчас я набью дерьмо, то ты не сильно пригоришь, срезая это?— Не пригорю. Если я не в ноль пустой. Если пустой, то буду регенерировать, как обычный человек со всеми побочками. Ну, а это такое себе.Сид был одним их немногих, кто частично посвящался в сумасшествие будней. Данте предпочёл бы не распространяться никому, но в своё время они общались слишком часто и много. Данте отчего-то помнил те моменты наиболее чётко и ярко.— Как часто ты это делаешь? — не отступал с вопросами Сид.— Так же часто, как ты бьёшь новое. Я не изменяю тебе с другим мастером, киса, — Данте выдыхал через нос тяжёлый дым, искажающий голос. Сигареты были — дрянь, слизистую щипало, горло перехватывало.— Последний повод?— Когда бьёшь имя рандомной девчонки из клуба, чтобы её снять, с этим потом нужно что-то делать, — улыбнулся Данте, подмигнул и откинул голову на подушку, вытягивая из пачки новую сигарету.— Ты нахуй поехавший.Чернотой заполнялись контуры. Данте нравились татуировки в цвете, но на других. Себя он видел в чёрном и иногда в красном. Сид говорил, что это беспроигрышное сочетание и подходит к его цвету глаз. Данте считал так же и бил их постоянно. Временами демоны снимали с него мясо кусками, поэтому он был бесконечным полотном для творчества. Кто-то учиться забивать на апельсинах, кто-то — на свиньях, первым же холстом Сида стали предплечья Данте.Под визг машинки, Данте стряхнул губами пепел сигареты на майку и перевернул большим пальцем свободной руки страницу. В детском доме когда головные боли кололи сознание на части, а закинуться было нечем, Данте внезапно открыл для себя чтение. Это не стало панацеей, но на время помогало пройти по ту сторону строк, спрятаться в высотках букв и погрузиться в истории. Боль не исчезала, но становилась вторым планом и белым шумом.— Что читаешь?Сид имел одну черту, которая бесила Данте сверх нормы: Сид не затыкался. Он физически не мог находиться в тишине. Попав в детский дом, Сид молчал несколько месяцев. От монахинь Данте слышал, что мальчика насиловал отец. Он находил забавным, что они осуждали в том разговоре не педофилию, а мужеложство — действительно, в одной очень важной для них книге определённо клеймили правильные вещи.Когда отца Сида засадили, а мать лишили родительских прав, спасение не пришло: ему предстояло тухнуть среди таких же переваренных обществом детей, монахинь и демонов. Не то, чтобы Данте искал себе друзей, но Сид увязался. А в какой-то момент его прорвало — словно дамба, сдерживающая поток несвязной болтовни — рухнула. У Данте трещала голова, а Сид трещал над ухом. Если и верить в чудо господне, думал Данте, то чудо — всё ещё живой Сид.— Критику на Бессознательное. — Данте перелистнул очередную страницу. — И завали, заебал. Ты уже начинаешь замешивать мне кожу.Сид и правда наводил слишком много черноты в одном месте — у обычного человека через пару дней пошло бы отторжение, кожа покрылась бы волдырями, загноилась и начала отставать от мяса.— Нахуя? — Головы Сид не поднял, но место сменил.— Чтобы потом прочитать о Бессознательном.— Чё?Прервавшись на середине предложения, Данте посмотрел на Сида и скривил рот.— Тебе серьёзно интересно это говно?— Мне интересен ты.Пока Сид не находился в отношениях с очередным папиком, они периодически зависали вместе. Сид шутил, что лучший трипак — это трипак от знакомого, потому что лечиться вместе веселее.— Прежде чем пихать в себя чью-то точку зрения, неплохо набивать голову критикой. Анализировать будет проще. — Данте снова уткнулся в книгу. — Куча вещей делается не просто так. Когда много времени проводишь с книгой или идей в другом формате, то проникаешься. А так в башке заранее будут слабые стороны, к которым будет проще приплюсовать ещё с верху.— А как же самостоятельность?— Нахуя? Нахуя мне условно тратить два часа на говёный фильм, чтобы понять, что он говёный, если я могу прочитать два предложения и понять: надо мне оно или нет.Сид поднял голову и хотел что-то сказать, но Данте его прервал:— Да-да, стадное мышление. Но будем честными: в рамках статистики большинство обычно право, а я не собираюсь ради пары процентов исключений плавать по дерьму. Да и к некоторым идеям мы приходим годами. Над прочитанным ты подумаешь максимум неделю. Почему не послушать тех, кто посвятил этому жизнь? — Лампочка над головой Данте заморгала и строчки перед глазами поменялись местами. — Хорошая критика не навязывает — анализирует. Авторский текст же убеждает и часто успешно. Люди неправильно воспринимают критику — она существует для банального совершенствования и для того, чтобы проще было формировать мнение. Когда в голове держишь разные точки зрения, то гораздо проще формируешь собственную.— Бля, ты же вроде как выступал за андеграунд?— Я разделяю идеологию, но не придерживаюсь движения. Нельзя отрицать, что говно воняет говном, смекаешь?Данте был не из тех, кто прибивался к стае. Он так и не смог примириться с окружением, но не искал проблем в других людях. Как говорил дядя Питера Паркера: большая сила ведёт за собой великую депрессию, беды с головой и ответственность. Данте был безответственный, но ему хватало совести не использовать физические возможности против людей просто так. Людям не хватало совести относиться к нему по-человечески.— Они отрицают коллективизм и поддерживают авторитарность характера, — продолжал Данте, опуская книгу на ноги и вытаскивая из пачки новую сигарету, — но при этом тусуются группами, ищут поддержки во взглядах от ближнего и проверяют новичков на вхождение. Что это есть, если не коллективизм и анти-авторитарность. Люди — социальные животные. А люди, отрицающие социальность в большинстве своём лицемеры, не умеющие выстраивать взаимоотношения и ратующие за какую-то идеологию в попытке найти единомышленников. Или у них тупо беды с башкой. Любая идея и ведомость за движением сбивает в стаю.— По-твоему настоящий андеграунд в безыдейности.— И в бездействии. Когда идея находит широкий отклик, а такое происходит постоянно, она перестаёт быть вне линии.Заправляя чернила, Сид прервал работу, и Данте согнул руку в локте, смотря на контуры, которые градиентом ползли к запястью, закручиваясь в узор. Лампочка над головой моргнула в очередной раз — контуры на коже заплясали и поползли к пальцам. Данте тряхнул рукой и отвёл взгляд.— Тогда в чём смысл? — спросил Сид, ставя новые иглы.— А смысл нужен? Каждый анархист в душе желает поставить власть имущих на колени. Вот и всё.— Ну, а ты, герой?Данте улыбнулся широко и остро.— Я хотел бы поставить на коленки всех.— Чтобы головы сносить или чтобы сосали.— Тут уже зависит от того, как отсосут.Занося руку над контуром, Сид рассмеялся и покачал головой.— Я бы выжил.— Да, ты бы точно выжил, — хмыкнул Данте и подмигнул.Пока Сид молчал, Данте смотрел на лампочку под потолком, смаргивая Лимбо. Под тонким стеклом роились мелкие светящиеся насекомые — боковым зрением Данте видел, как отслаивается краска со стен, высвобождая угрюмые картины и надписи. В кармане висящего на спинке кресла плаща находилась пачка таблеток.Резко оторвавшись от работы, Сид поднял голову и уставился на Данте. Машинка всё ещё визжала, и он поднял ногу с педали, погружая помещение в гудение статического электричества. Сид думал, стоит ли говорить. Данте ждал.— Тебя тут искала какая-то девчонка. Спрашивала Данте. Прям по имени спрашивала.— Ебать, и ты говоришь об этом только сейчас?— Я не думал, что это так важно.Но это точно не было пустяком. В целях безопасности Данте никогда не пользовался реальным именем. Он держал при себе пару-тройку документов на разные личины. Так проще было уходить от преследования и полиции. Чем меньше следов оставляешь в этом грязном городе, тем меньше город, поглощённый Лимбо, пытается тебя сожрать. Сколько бы Данте не пытался, у него не получалось искажать пространство, как это делали другие демоны. Лимбо затаскивало его в свои сети только с желания других и не выпускало иногда по несколько дней. Сгнить там Данте не хотелось, поэтому он предпринимал ленивые, но попытки лишний раз не попадаться.И кто-то знал его имя.Данте это не нравилось.— Слушай, она показалась забавной такой. Лет пятнадцать-шестнадцать, — продолжил Сид. — Била цветочки, выглядела как цветочек и пахла также. Миленькая. Пару недель назад приходила.— И ты мне не позвонил?— Боже, ребёнок же это, а не копы, какая нахуй разница?Именно это и напрягало Данте. Он не водился с малолетками и дел с ними не имел. Первое, что приходило на ум — очередной демон, влезший в личину девочки-подростка и решивший докопаться или отомстить за давние дела. Подобные дозвоны из бурного прошлого случались не часто.— Как выглядела?— Миленькая, сказал же. Волосы короткие, синие. Глаза вроде зелёные. Звали её то ли Кит, то ли Кэт. Всего скорее Кэт — на котёнка похожа.— Какими цветами пахла?— Чё? — Сид непонимающе покачал головой.— Ты сказал в самом начале, что она пахла цветами. Какими?— Фиалки или типа того. Слушай, забей. Трахнул ты её поди и сам не помнишь, вот и ищет сейчас тебя. Сказать, что папкой станешьСид разразился оглушающим смехом.Данте не знал, как пахнут фиалки. Но знакомая говорила, что они похожи на джеф, её подруга парировала, что джеф больше похож на запах дроблённого миндаля. Они чуть не подрались выясняя, кто прав. Данте разнял их. А потом трахнул.Сейчас джеф практически канул в лета и хорошо. Перед эйфоретиками Данте испытывал особую слабость, но если старый добрый белый привязывал к себе физически, и Данте без проблем с этим справлялся, то штуки вроде джефа подсаживали на лёгкую голову, состояние вседозволенности, повышенное либидо и ясный, как кристалл, ум. Но ничто не бесило в джефе больше развязывающегося языка. От действия — болтливость, желание трахать и космически хорошее настроение. Предчувствие подсказывало, что если джеф — это первая ассоциация с девчонкой, то ждать ничего хорошего не стоит. Но скурить бы эту дрянь в косяке Данте бы не отказался и сейчас. Главное не соблазняться и не пускать под кожу.— Я не ебу детей.— Ну хоть кого-то ты не ебёшь. У неё была твоя фотка. Та ещё, где ты с этой пидорской чёлкой.Ещё лучше. Данте нахмурился и сомкнул зубы, напрягая челюсть.— Она ещё что-нибудь говорила?— Нет. Только спрашивала про тебя, а потом весь сеанс молчала.От Сида Данте вышел уже с твёрдой уверенностью: надо свалить из города хотя бы ненадолго.В Лимбо-Сити очень легко спрятаться. Самый густонаселённый город планеты, восемнадцать миллионов человек, живущих на голове и в головах друг у друга. Данте умел сливаться со стенами — такими же грязными, как и здешние порядки и люди. Но если его умудрилась найти какая-то девчонка, то это нехороший знак. Нутро подсказывало исчезнуть.Пустые карманы подсказывали, что наличка у него и так заканчивается. Дню предстояло стать встречей выживших выпускников приюта Святой Ламии. Данте вытащил телефон из заднего кармана джинс и позвонил Полу. Из-за специфики его работы Данте пересекался с ним даже чаще, чем с Сидом.Пол позволял растаскивать демонов на куски безнаказанно, да ещё и получать за это деньги. Данте заработает за сегодня столько, что хватит забиться от макушки до пяток у самых лучших мастеров.Мазки крови превращались в зелёные шуршащие купюры.Обломанные куски кристаллов крошились под пальцами и распарывали ладони. Данте рычал и вырывал их, пока демон не схватил его с тыльной стороны шеи и не перебросил через себя. Воздух вылетел из лёгких вместе со шматком густой крови и слюны. Данте лежал на спине и улыбался, слыша вместо своего смеха вязкое бульканье. Свет бил в глаза.— Знай своё место. — Демон наступил ему на грудь, сминая рёбра.Его небо — потолок. Данте разрушил несущие стены давно, и многоэтажка социальной лестницы внутри его сознания развалилась. Только ему решать, что станет его потолком.И Данте знал, где его место — на замызганном его кровью полу в камере допросной, в клубах, на рингах. Но всё это неважно — так закалялась сталь. В его костях — металлические осколки пуль, в его порах спрятались частицы пороха, под его кожей — чернила. Он перебьёт татуировки снова.Впившись пальцами в настил ринга, Данте смял его, как бумагу. Обнажая гладкие блестящие мышцы, кожа краснела, чернела и лопалась, а под неё заползали куски войлока и дерева — стремились вверх, к сгибам локтей. Пол под ступнями демона пошёл алыми трещинами.Он сделал несколько неуверенных шагов назад, когда Данте распорол ему ногу от паха до лодыжки когтями.Недостаточно прочные.Позвоночник хрустнул — позвонки выступили под кожей, а черные вены залили тело паучьей сеткой. Всё вокруг стало кроваво алым. С рыком Данте перевернулся на бок и упёрся локтем в настил.Сквозь трещины демона хватали пробивающиеся извне души, заливаясь стонами. Данте поднялся на ноги, силясь распрямить сгорбленную спину и вцепляясь в обжигающую сетку ринга. Кости распарывали мясо и сплетались с металлом — кожа пузырилась и горела. Данте помнил, что, провернув первый раз этот фокус, потерял сознание.Кровь заливала губы и подбородок — Данте размазал её горящей ладонью по лицу и разулыбался. Демон замахнулся снова, но Данте вцепился в его шею и с размаху ударил лбом в переносицу.Демон заорал, когда Данте выломил очередной кристалл около его лица, а затем впился когтями больших пальцев в глаза — белая вязкая склера шипела и мгновенно сворачивалась, соприкасаясь с его руками.Демон орал.Данте улыбался.Удар за ударом пробивая кожу, мышцы, связки и позвоночник одной рукой, Данте второй тянул скальп, отделяя голову от тела. Кровь заливала корпус и шипела, точно склера. В нос бил перехватывающий дыхание запах жженого мяса и металла.Хватая ртом воздух, демон захлёбывался кровью и на последнем издыхании распарывал Данте живот оббитыми камнями кулаками.Чувство насыщения пришло следом за тяжёлым падением тела на настил. Отбросив голову к трупу, Данте поднял взгляд вверх и посмотрел на балконы и прячущихся за неоном демонов. Молчаливые наблюдатели — не тот мусор, с которым он постоянно имел дело. Древние, как томящееся в ожидании ежедневного обеда метро. Неон смазывал их внешний вид и лица.Спортивный интерес. Не более. Данте было любопытно: каковы они на вкус? Насколько смогут оттянуть не оставляющие его боли.На мгновение воздух стал чересчур упругим и вытолкнул Данте из Лимбо с глухим хлопком. С трудом удерживая равновесие, он остался в абсолютной тишине. Чересчур быстро. Лимбо выплюнуло его чересчур быстро и оставило в себе всё, что Данте мог делать и чем становиться. Данте видел, как толпа прыгает и кричит, но в ушах звучал только протяжные писк — без интонаций и переменных. Руки казались такими длинными — почти касались пола. Металл и дерево в глухой тишине брякнулись на настил. Толчками кровь смывала прилипший к мясу войлок. Кости желтели, пока не обрастали новыми мышцами и кожей. Данте ничего не чувствовал, пока агония не сконцентрировалась в кончиках заживающих пальцев. Падая на колени, Данте сжимал руки в кулаки и заходился криком. Позвонки вставали на место.Сознание выныривало из глубин болевого шока.Люди и демоны бесновались за металлической сеткой, хватали прутья и трясли. Воздух наполнялся сигаретным дымом и душным запахом пота. Свет бил в глаза, уходя глубоко в сознание. Данте казалось, что он наблюдает рассвет под самый дерьмовый электрон в своей жизни.Стаскивая полотенце с головы, Данте размял ноющую спину и протянул руку за сигаретой. Пол стоял напротив, оперевшись плечом в стену и курил. Набитая зелёными купюрами спортивная сумка лежала на низкой лавке рядом с Данте. Оно того стоило.— Народу было меньше обычного. — Данте чиркнул зажигалкой и прикурил.— Сейчас многим не до этого. Ставки есть, но экономику шароёбит. Половина моих знакомых осталась без работы. Я, хуй знает, чё они этим добиваются.Оттолкнувшись от металлических ящиков, Данте подошёл к автомату с газировкой и вставил купюру из сумки. Несмотря на то, что Лимбо выплюнуло его буквально только что, разноцветные банки искажались в спектре пространства и буквы меняли положение — слоганы становились циничнее. Левый глаз резало изнутри.— Чё подвис? — хмыкнул за спиной Пол.— Выбираю надпись.— И чё пишут?— Жирней, тупей, лысей. — Данте переводил взгляд с одной металлической банки на другую. — О, импотенция. Пожалуй, она.Пол коротко рассмеялся и покачал головой, а потом кивнул на сумку.— Ты никогда не поднимал столько за раз. Решил выползти из тени?— Не, нужны деньги. — По раздевалке разлетелось шипение, когда Данте поддел ногтем ушко крышки. — Свалю ненадолго.— Проблемы?— Нет. Меня ищет какая-то малолетняя пизда, и мне это не нравится.Пол снова хохотнул и выдохнул дым через нос.— Чё, от тебя кто-то всё-таки залетел?— Да хули вы с Сидом заладили? Я же, блядь, не ты.— Дети — это не так плохо.— Ага, ебать. Я обожаю, когда ты начинаешь заливать про семью, видя их от силы раз в две недели.— Пошёл ты.Данте смял в кулаке металлическую банку и кинул в мусорку через раздевалку. Пол отвёл взгляд. Они с Сидом грубили ему безнаказанного, но всегда проверяли перед этим дно. Когда Данте был не в духе, то на этом дне лежали трупы. Секретом подобное не назвать — они его боялись.— Глаза же не всегда были такими? — продолжил Пол. — Помню, что нет.— Правильно помнишь.Доставая из шкафчика рюкзак, Данте расстёгивал заевшую молнию. Когда-то из отражения на него смотрели глаза цвета незадымлённого заводами города неба. А потом Данте начали пожирать головные боли и демоны — радужка наполнилась кровью.— Слушай, мужик, не моё собачье дело, но ты бы притормозил. — Пол бросил сигарету и придавил кроссовком. — Если не хочешь стать, как они, то притормози.— Действительно не твоё, — хмыкнул Данте, перекладывая деньги из сумки в рюкзак. — Легко говорить, учитывая, какие они доёбчивые. От себя не убежать, даже если бежать быстро.Демоны думали: он что-то вроде полукровки. Такие плодились постоянно: наполовину люди, наполовину демоны — хлипкие существа с раскуроченной психикой. Тот ещё вьющийся под ногами мусор, но превосходящий по силе среднестатистического человека. Демоны любили загонять собственные порождения до кровавых соплей, и Данте попадал под раздачу. На беду демонов Данте точно был чем-то бо?льшим. Еще никто не уходил живым, если он сам того не хотел.Поэтому демонам так нравилось смотреть, как он разрывает подобных им на куски. Редкий экземпляр. Демонов магнитом тянуло попробовать, что он из себя представляет. Данте против не был. Он хотел этого не меньше.Боль утихала. Мир стабилизировался.Данте питался ими и чувствовал, что возглавляет адскую пищевую цепочку.— Но глаз выглядит дерьмово, — не унимался Пол.— Я наращивал мясо на костях. Очевидно, что даже моя нервная система немного прихуела.Но к зеркалу Данте подошёл. Капилляры левого глаза лопались у слёзного озера и ползли паучьей сеткой, растворяющейся в красном цвете радужки.Не страшно.Данте взъерошил ещё влажные волосы и поправил ворот кожаного плаща. Он довольно рано уяснил одну простую вещь: когда любишь трахаться, нет ничего проще, чем выглядеть хорошо. Ещё пять лет назад, Данте бы посмотрел на себя и назвал говнарём, который предаёт уличную культуру и её понятия. На деле единственные имевшие значение культура и понятия — это те, что облегчали ему жизнь. Девочкам и мальчикам нравилось, как он нехорошо улыбается, что выглядит так, будто не пропускает занятия с тренером. Им нравились его глаза, и каждый грёбанный раз они спрашивали, где он заказал такие яркие линзы.В отражении промелькнула тень — Данте резко обернулся. За дверью под музыку скакало слишком много демонов. Они действовали на нервы.— Сколько урвал себе в этот раз? — спросил Данте, вытаскивая из кармана таблетки.— Двадцать процентов, как обычно.— Я слишком тебя балую. Позвоню, как вернусь в город.— Скучать не буду.Пол отсалютовал в ответ, и Данте вышел через запасный выход, вытаскивая из кармана солнечные очки. Солнце стремилось к линии горизонта — высотки Лимбо-Сити тонули в грязно-зелёном свете и выхлопных парах сотни застрявших в пробке машин.Тлеющий оранжевым светом конец сигареты выделял тепло, а дым наполнял лёгкие.Данте силился покинуть город не один раз, но проблема созависимых отношений в их созависимости. Лимбо-Сити звал его, и когда Данте приходил, то силился уничтожить — спалить дотла даже кости. Нарушая личные границы, Лимбо-Сити забирался горожанам под кожу и в голову — малейшее неподчинение, и город бушевал, поглощая в себя. Иногда по ночам Данте будили крики пропащих душ, которых улицы утянули за неповиновение. Город питал их, город воспитывал их, город кормил — город требовал многое в замен.Лимбо-Сити питал и Данте. Лимбо-Сити дышал, вбирая в лёгкие заводов чистый кислород и выдыхая наполненный тяжёлыми металлами воздух.На жизни Данте одна проблема зрела на другой. В грязных закоулках города действовало единственное правило — быть красным кровяным тельцем среди сотни таких же и плыть по венам туда, куда толкает сердечная мышца Лимбо-Сити. Проще говоря, не выёбываться. Но Данте выёбываться любил.Город пытался выплюнуть его и раздавить.Раковые клетки этого города — беспризорники, проститутки, наркоманы, сексуальные девианты и прочий сброд, с которым общался Данте. Они формировались и росли в обшарпанных домах, плодились, превращая улицы в грязные притоны. Лимбо-Сити делал их такими; общество делало их такими, но ни тем, ни другим прогрессирующая болезнь не приносила пользы.Данте пускал метастазы везде, где проходил. Обоюдная ненависть и обоюдная необходимость — самые больные и самые долгие отношения в его жизни.И этот город был грешен. Данте рано усвоил законы священной книги Лимбо-Сити.Притворяйся слабее, притворяйся глупее, добрее, щедрее, ненапряжнее, проще, а потом сожри их всех, когда они расслабятся и почувствуют собственное превосходство.Под ногами небо шло волнами, когда тяжёлые подошвы ботинок поднимали стаю брызг в лужах на асфальте. Солнце исчезало за неоновыми вывесками и светящимися телеэкранами центра города. Толпы иностранных туристов улыбались и фотографировались на фоне башни Раптор-Ньюс — людей на улице становилось больше.Знакомая вибрация пробивалась через асфальт — древний дышал размеренно и сыто. Нырнув под красно-синюю вывеску метро, Данте спустился по лестнице к эскалатору и затерялся в потоке людей, стремящихся домой после рабочего дня. Данте нужно было попасть на зелёную линию, чтобы после выйти прямо у дверей автовокзала. Самолёты и железнодорожные рейсы сопровождались ворохом жужжащих над ухом камер, а автовокзалами Данте часто исчезал откуда угодно. Если осторожничать и пересаживаться, то след терялся с концами.Бежать от ребёнка казалось чем-то абсурдным, но Данте слишком часто игнорировал чутьё, а потом не мог вымыть куски мяса из-под плинтусов, а демоническую кровь — из-под ногтей.Ему давно нужно было передохнуть, чтобы не передо?хнуть.Электронный циферблат над туннелем отсчитывал секунды до прибытия. Выталкиваемый составом воздух шевелил волосы и вороты одежды собравшихся у желтой шуцлинии людей. Данте видел, как рядом стоящий парень наступил на черту безопасности, и та обвила его ногу. Желтая рифлёная чешуя шуцлинии переливалась под светом холодного мертвого света люминесцентных ламп и дрожала от нетерпения.Секунды циферблата заморгали, превратились в горизонтальный ряд вертикальных линий, а после выстроились в слово. Нарастающий шёпот дублировал написанное.?ШАГАЙ?.Шагай нахуй, подумал Данте и схватил парня за воротник куртки, отбрасывая назад. Красный состав с грохотом пронёсся мимо, начиная торможение. Залипшие в бесконечном потоке новостной ленты на экранах смартфонов люди ничего не замечали, вваливались толпами в распахнувшиеся двери. Данте посмотрел через плечо — поволока стеклянного взгляда парня ссыпалась. Если через пару месяцев он не слезет с того, на чём сидит, спасать из-под колёс будет уже некого.Метро недовольно урчало.Когда стеклянные двери смыкались, Данте увидел её в бесконечном потоке человеческих тел, направляющихся к эскалатору. Как и сказал Сид — короткие синие волосы, тощая и похожа на котёнка. Не в его вкусе. Прижимая скрипичный футляр к груди, она смотрела Данте в глаза. Состав тронулся, и девчонка стремительно исчезла из виду.Упав на сидение, Данте поднял очки и растёр переносицу. Он точно ни разу в жизни её не видел. В какой бы умат Данте не закидывался, он запоминал если не лица, то образы, определённые особенности внешности.Чувствуя, как закипает, Данте провёл ладонями по выбритым вискам и сомкнул руки в замок на шее.День ещё не достиг поздней ночи, а уже его вымотал.Всё дело в парнях — слишком часто Данте с ними пересекаться не горел желанием. Можно не признаваться себе сколько угодно, но эти встречи бередили что-то внутри, а Данте нравилось думать: внутри его пусто. Внутри его такая темень, что если слишком долго смотреть по ту сторону рёбер, темнота посмотрит в ответ.Данте часто резали, и некоторым людям удавалось пробраться в эту черноту. Зашивая его изнутри, они оставались. Когда эти люди уходили, швы расходились. Никакая регенерация не помогала, сколько бы душ он не поглотил.Город забирал и забирал. Данте привыкал выдерживать дистанцию.Когда им было по семнадцать, у Пола родился первый ребёнок. Тот год Данте не помнил совершенно — как и предыдущие четыре. Как не помнил вчера. Данте запивал, заедал, закуривал и затрахивал головные боли с тринадцати лет. Заниматься подобным веселее в компании. И безопаснее. Тогда Данте ещё думал о ней.Игги пропал в тот же год. На заявления полиция разводили руками. А потом Полу позвонили из больницы, найдя у пациента в куртке телефон с его последним входящим.Удивительное дело — человеческое тело умудряется сохранять жизнь на пределе допустимых представлений. Сид так и не смог посмотреть на Игги, Пол отвернулся, Патти закрывала руками лицо. Данте смотрел — смотрел в глаза тлеющим остаткам разума.— Я продышаться, — на выдохе произнёс Сид и направился к выходу из палаты.Остальные вышли следом.Данте точно знал, что это сделали демоны. Они не тронули ни кошелёк, ни документы, ни телефон — здесь было место только бессмысленному насилию. Черепушку вскрыли, и оставили Игги умирать на окраине города. Раны врачи прочистили, но Данте не мог отделаться от ощущения, что из мелких тёмных кратеров вот-вот появятся новые паразиты — выползут белыми жирными червями и заполнят палату до пололка, сожрут Игги полностью.Человека можно вскрыть, и он будет жить. Человека могут заживо поедать паразиты, роиться у затылка, в мозгах, и он будет жить. Игги реагировал на свет и на голос, но никого не узнавал.Данте опустился на корточки около койки. Игги что-то промычал и улыбнулся ему — Данте улыбнулся тоже.Воздух палаты пропитался лекарствами и рассеянным синим светом. Поддавшись вперёд, Данте обнял Игги, чувствуя, как тот предпринимает неловкие попытки обнять в ответ, и сжал крепче.Хрустнула шея и позвоночник — Игги обмяк.Убивать в Лимбо и убивать здесь — не одно и то же. Сделанное всегда сопровождалось разными мотивами и осадок оставляло разный.Положив Игги обратно, Данте накрыл его с головой простынёй и направился к выходу из палаты. Человеческая душа внутри трепыхалась и билась в клетке рёбер — безымянное тело выдуется из трубы больничного крематория, душа Игги сгорит внутри очередной вспышкой гнева, как и души демонов. Данте закрыл за собой дверь и одним резким движением вырвал ручку, обездвижив язычок замка.— Не пытайтесь зайти в палату. — Данте выкинул ручку в открытое окно, в которое Пол выдыхал сигаретный дым. — Смените номера.— Что ты сделал? — Сид поднял глаза и отлип от стены. — Что ты сделал?Данте пожал плечами и направился по коридору. Пол захлопнул окно с такой силой, что с окна посыпалась синяя краска.— Данте, что ты сделал? — повторил Сид. — Данте!Ничего.?Мудак?.Большим пальцем левой руки Данте сдирал облупившийся синий лак с безымянного пальца и читал ругательство за ругательством, высвечивающихся на табло объявлений. Состав нёсся между станциями. Подлетая к очередному выходу из туннеля, вагон заливался светом белых люминесцентных ламп.Призраки прошлого роились в голове, и Данте не мог от них сбежать. Быть трезвым равно быть грустным, он это знал.Через полгода после Игги пропала Патти — не вернулась домой. Данте не спохватился сразу, потому что в их отношениях в порядке вещей было не появляться по нескольку дней. Происходящее между ними всегда оставалось чем-то несерьёзным, но удобным. Данте нравились её восточная красота, фанатизм по родной культуре и то, как она ловко крутила тонкими пальцами самокрутки.Смерти такой она не заслуживала, как и Игги.На фотографиях, которые следователи вывалили на стол перед Данте, Патти отрезали голову — рванные края, удар за ударом. Демоны так не поступали: им всегда хватало силы, чтобы сделать всё чисто и быстро. Пах ей раскурочили трубой с таким усердием, что бедра и низ живота превратились в месиво. Кровь залила ноги и пол вокруг.Патти была жива, когда это происходило.Красное на белом или белое на красном.— Уже подрочили на эти фотки? — Данте откинулся на металлическом стуле и звякнул наручниками.Следователь схватил его за волосы и с размаху приложил о стол — нижний ряд зубов пробил губу насквозь, нос хрустнул. Кровь хлынула на фотографии. Белое-белое тело в красных пятнах. Данте понимал, что это она перед ним на снимках только по татуировкам. Плечи затряслись — в истеричном смехе можно потерять любые эмоции. Следователь не унимался.Матовый металлический стол заливался кровью — в ней отражался неживой белый свет люминесцентных ламп. От ударов по поверхности расходились круги ада.Данте выходил из участка и ничего перед собой не видел.Данте выходил из метро и оборачивался. Он путал следы настолько, что путался в себе. Хотелось сбежать, но не хотелось никуда идти. На рекламном щите у пешеходного перехода, ведущего к автовокзалу, пестрила алым социальная реклама; Лимбо искажал картинку.?Нужна помощь? Убей себя?.Данте усмехнулся. Он вернётся, когда всё вокруг уляжется или когда очень захочется снова выблёвывать лёгкие в родных краях.Но жизнь Данте состояла из случаев и безграмотных решений. В кармане завибрировал поставленный на беззвучный режим телефон, и Данте достал его, уставившись в разбитый экран — номер не определён. Предоплаченный мобильник, купленный за углом, или уличный таксофон — дилер. Дилеры звонят только в одном случае — у них появилась заборная дурь и им нужно поскорее её сбыть. Желательно тому, у кого всегда есть наличка и кто берет сразу много.Поправляя лямку рюкзака, Данте занёс большой палец над красной дрожащей кнопкой отмены, а после, скривив губы, смахнул экран вправо и приложил телефон к уху.— Да.— Мужик, у меня появилась такая заборная дурь, ты охуеешь. — Голос по ту сторону линии был суетливым и радостным. — Срочно тащи свой зад ко мне.Жизнь Данте состояла из клубка запутанных случайных событий и безграмотных решений.