Глава 1 (1/1)
Put me back togetherПомоги мне вернуться к жизниOr separate the skin from boneИли прикончи меня.
Leave me all the piecesОставь мне осколки былого -Then you can leave me aloneИ можешь идти на все четыре стороны.
Tell me the reality is better than the dreamТы говоришь, что реальность лучше, чем мечта,
But I've found out the hard wayНо я на собственной шкуре убедился,
Nothing is what it seemsЧто в реальности всё не то, чем кажется…
? Slipknot?— Duality—?Лех, бля, он какой-то сверхчеловек! —?Леша отвлекается от протирания бокала и поворачивает голову на первую брошенную мною за последние десять минут реплику.В баре сегодня немноголюдно. По-питерски промозглый декабрьский вторник. Стрелки часов не перевалили еще и за девять, а занята всего пара столов. Вот и со стойки чувак недавно свалил. Остался один задумчивый, допивающий второе пиво я и Леха.Леха?— это Алексей Москвин, хозяин заведения и бармен, по-совместительству. Мы познакомились пару лет назад, когда я случайно зашел в ?1703? на бирпонг. В тот вечер я просрал первую же партию и поленился продолжать, сел за стойкой и разговорился с Лехой. Он увидел татухи на моих руках, и мы стали втирать друг другу за олдскульные стратегии.Через пару недель Леха обронил фразу о том, что бармен, на самом деле, лучше психолога, что ему можно рассказать обо всем. И со временем я понял, что это так. А еще я понял, что Москвин очень быстро и органично вписался в круг моих близких друзей. ?Семнашка? же стала для меня вторым домом.Вот и сегодня я сидел за стойкой, улавливал привычные движения напротив, но думал о своем.—?Что, опять тот препод, у которого татуха в честь моего бара на шее? —?улыбаясь, спрашивает Москвин.Эта шутка уже стала баяном. Леха знал, о чем говорит, вернее, о ком. Я часто рассказывал ему о преподавателе, который в этом году появился на историческом факультете. Федоров Мирон Янович. Выпускник Оксфорда. Ведет у нашего пятого курса ?Средневековое государство и право? вот уже весь семестр. И, вроде бы, все должны были привыкнуть к его весьма эпатажной натуре: неизменно кожаная куртка поверх черной толстовки, угольные джинсы и ботинки, татуировки на тех немногих участках оголенной кожи, бритый череп и вождение просто фантастического черного матового Maserati. Но меня никак не отпускало. Недаром я так часто говорил о нем Лёхе. Думал о господине Федорове я еще чаще.—?Ты прикинь, мы сегодня почти полчаса от пары спорили о тамплиерах, викингах, стрелковом оружии, тайных орденах и отражении всего этого в компьютерных играх, а потом и о вкладе компьютерных игр в формирование знаний об истории средневековья! —?на одном дыхании выпалил я.Лёха молча затянулся вейпом, а я поймал себя на ощущении, что снова хочу курить. Москвин, будто читая мои мысли, убрал со столешницы прозрачную стеклянную пепельницу с единственным хабариком и поставил чистую?— профессиональная привычка. Он делал это почти неосознанно: постоянно менял пепельницы на баре, тут же выкидывал мусор куда-то под рабочую поверхность и споласкивал пепел в раковине под полками с зеркалами и дорогим бухлом.Леша был очень хорошим барменом. Он никогда не лез в душу, если его туда не звали. Не высказывался резко о чьих-либо загонах, практически не давал оценки. Если попросить, он мог озвучить свое мнение и даже посоветовать, но в большинстве случаев собеседнику просто нужно было выговориться. Москвин же по-настоящему умел слушать. А ответ уже находился сам собой.Вот и меня, после каждого такого рассказа Лехе о своем преподе, посещала мысль, что я интересуюсь им слишком сильно. Меня буквально тянуло к Мирону Яновичу. Совершенно неосознанно я успел даже выучить некоторые из его привычек. Я знал, что он приезжает на факультет чуть ли не самым первым, в это время за окном еще всегда темно. Пары он ведет только в одной единственной аудитории?— самой холодной, на теневой стороне. Туда никогда в это время года не попадает солнечный свет. Студенты ненавидят ее, но почти не пропускают его пары. Федоров никогда не приходит в столовую на обед, не приносит с собой еду. Я вообще не видел, чтобы он что-нибудь ел или пил, хотя торчит в аудитории до вечера. И да, еще я знаю, что у него приятный голос, располагающая улыбка и голубые глаза.Один маленький нюанс: сегодня, когда мы спорили на паре, пока большая часть моих одногруппников завороженно наблюдала за нашей словесной баталией (он магическим образом способен привлекать не только мое внимание, но и внимание вообще всех!), Мирон Янович подошел к моей парте. Сначала он просто стоял совсем близко, потом уперся кулаками в столешницу. И когда я поднял взгляд, я понял, что на меня смотрят совершенно черные, бездонные глаза. Там даже не было намека на небесную радужку. Глаза полностью были покрыты какой-то бездной цвета вороньего крыла.Я не мог отвести взгляд. И сказать тоже ничего не мог. Я чувствовал себя кроликом за секунду до нападения удава. Мне не было страшно. В голове было, скорее, пусто, но почему-то приятно. Я просто сидел и смотрел на своего преподавателя в гробовой тишине аудитории. И смотрел бы еще долго, если бы кто-то из студентов с задних рядов вдруг не двинул стулом. Я чуть подпрыгнул от этого звука, а Федоров резко отвернулся, промямлил что-то про то, что пара закончилась, и все могут быть свободны.Из аудитории я вышел со всеми, но, дойдя по коридору до ближайшего поворота, остановился. Это была последняя пара. И у меня, и у Федорова. Я надеялся поймать его по пути к машине. Я думал, что мы можем продолжить нашу увлекательную дискуссию, которая явно захватила не только меня. Вечно пунктуальный преподаватель по ?Средневековью? даже задержал группу, не обратив внимания на звонок, пока крыл меня очередным метким аргументом. В общем, я не знал, чего именно я хотел. Я просто чувствовал, что не хочу, чтобы это заканчивалось.Увы, моим желаниям не суждено было сбыться. Федорова после пары я больше не видел. До сих пор ума не приложу, как он проскользнул мимо меня. Знаю только, что после двадцати минут безрезультатного ожидания я вышел на парковку и увидел, что его машины нет. Внутри стало как-то грустно. Казалось, меня лишили чего-то важного, какой-то крохотной возможности увидеть в этом человеке больше, чем видят остальные. Мне захотелось выпить, поэтому я поехал к Лёхе.—?Ничего удивительного! Ты ведь говорил, что он вам что-то про средневековье рассказывает, разве нет? —?спросил друг, возвращаясь к протиранию пивных кружек.—?Да бля, он что нам только не рассказывает! —?взмахнув руками, сказал я. —?Он?— целая ходячая библиотека! Он столько знает, что не верится вообще, что ему всего на четыре года больше, чем мне. Создается впечатление, что он, пиздец, уже все книжки в мире прочел! Ему все студенты в рот смотрят. Да что там студенты! К нему даже завкафедрой с вопросиками между парами бегает. Просит какие-то статьи на английском посмотреть, рецензию написать или лекцию прочитать. Да только Федоров всегда отказывается вне нашего корпуса вести. Говорит, времени нет… Бля, мне кажется, я его достал сегодня… —?перебивая себя, уныло тяну и роняю голову на сложенные на стойке руки.—?Да ладно, не ссы! Ну, ушел человек после работы. Чего ты кипишуешь? —?беззаботно отвечает Москвин.—?Мне ему вообще-то еще экзамен сдавать,?— говорю я, а я сам думаю, что кроме этого предмета Федоров у нас ничего вести не будет. А значит?— я его больше не увижу на парах, не смогу поспорить, не смогу привлечь внимание. —?А что если он меня завалит на экзамене? —?озвучиваю совершенно бредовую мысль или, скорее даже, идею. Почему-то перспектива лишний раз пересечься с этим мистическим человеком с цифрами 1703 на шее, если повезет, один на один?— неимоверно радует. Губы сами расползаются в предательской улыбке.—?Я сейчас не понял, ты так грустишь или радуешься тому, что он тебя завалить может? —?Леха вызывающе выгибает одну бровь на свой двусмысленный вопрос, внимательно разглядывая стремительно краснеющего меня. Я успеваю напрячься, но он почти сразу начинает ржать. —?Да ладно тебе! Я бы тебе давно сказал, что ты, по ходу, на своего препода залип, да только ты не спрашивал. А я решил не форсировать, сам разберешься,?— говорит это и улыбается вполне себе искренне. Даже морду бить не лезет. Хотя я ведь и правда даже себе еще не признался в том, что именно испытываю к Федорову Мирону Яновичу.Я не успеваю толком погрузиться в самоанализ, телефон, что лежит на стойке, вспыхивает новым сообщением в универовской конфе. Снимаю блок, чтобы прочитать только что пришедшее сообщение от старосты.?Первой пары завтра не будет. Федоров на больничный вышел?.—?Не, я тебе говорю, что заебал его! —?поворачивая экран к другу, говорю я с горькой усмешкой.—?Да ладно тебе придумывать! Ну, простыл человек?— вон, погода какая! Декабрь, а везде слякоть. Вирусы всякие и прочая ебала,?— отмахивается он.—?Он с начала семестра ни одну пару не пропустил. Даже не опаздывал ни разу! Да и сегодня он болезненным не выглядел… —?размышляю вслух, снова перечитывая сообщение. —?Разве что взгляд…—?Чего? —?нахмурив брови, переспрашивает Леха.—?Да не, ничего, показалось просто,?— отвечаю я, запихивая телефон в карман. Показалось ведь?