3. О стихах и сладком чае (1/1)

— Эй! Ты что здесь делаешь?! — Олег замер на пороге сестринской, удивленно уставившись на Трущева. Трущева, устроившегося на корточках перед тумбой и как ни в чем не бывало роющегося в ней.— Сорян, — застигнутый врасплох тот попытался встать, но, опершись на перебинтованную руку, зашипел от боли. — А что ты здесь делаешь?— Работаю? — на самом деле Олег собирался прикорнуть в сестринской на часик-другой.— Сегодня не твоя смена, — вообще-то Трущев был прав. Олега страшно рубило в сон именно из-за того, что вторую ночь подряд он проводил на ногах, по доброте душевной поменявшись сменами с девочкой-коллегой, у которой в отличие от него самого существовала личная жизнь. Приятно, конечно, что Сережа подметил это, но…— А ты не охренел часом?Олег честно ожидал другой реакции. Любой нормальный человек бы на месте Трущева стушевался и принялся оправдываться, хотя… ключевое слово ?нормальный?. Этот вообще-то от психушки на волоске висел. — Это моя тумбочка.— Ага, и сигареты у меня отобрал именно ты! — почти возмущенно заявил Трущев. — Вот я и… ищу.— И как? Нашел? — издевательски поинтересовался Терновой. Он таких пациентов вдоль и поперек изучил. Прятать от них что-то было бесполезно, так что реквизированная отрава тут же отправлялась в мусор. Исключение было сделано только для Анисимова, ипохондрика и вечного жителя отделения, и то только потому, что пока его рот был занят сигаретой, жалоб из него лилось чуть меньше.— Я много что нашел, — Сережа довольно улыбнулся, пряча вторую руку за спину.— Например? — не то чтобы Терновой хранил в своей тумбе что-то запрещенное. Стандартный набор: сменная одежа, книжка, зубная щетка и паста, конфеты какие-то, пачка кукурузных палочек, потому что на нормальные обеды его не хватало, а столовая ночью закрыта, и…— Тетрадку. Со стихами.— Бля, — одними губами произнес Терновой. — Положи на место. Это личное. Тебя не учили, что нехорошо в чужих вещах рыться, а тем более…— Поздно. Но стихи и правда классные. Я в этом кое-что смыслю, — Сергей деликатно прикрыл тумбу ногой, будто ничего не случилось, и уселся на кушетку. — Не думал, что в тебе так много… всего.— Чего ?всего?? — окей, неизбалованного вниманием Олега мгновенно подкупили слова Трущева.— Мыслей, — на секунду задумавшись, отозвался Сергей. — И чувств. Разных. И некоторые я понимаю, наверное, слишком хорошо. Мне жаль…— Из нас двоих в больнице с перерезанными запястьями ты, — Трущев спокойно относился к тому факту, что угодил в отделение уже не в первый раз, и Олег разрешал себе осторожно иронизировать на эту тему. Так им обоим было чуть легче.Повисла неловкая пауза. По всем правилам Олег должен был отправить пациента в палату, попутно прочитав нотацию, но… Сереже и без чужих нравоучений тошно, и Терновой это видел. На самом деле ему вовсе не хотелось прогонять Трущева. Тот как-то аккуратно проник Олегу под кожу и заставлял думать о себе, беспокоиться.— Чаю хочешь? — пора было признать, что стену отстраненности между ними выстроить не удалось.— А не отравишь? Чтобы я о твоих слезливых стишках не растрепал.— Ага, и отписывать потом замучаюсь, если в мою смену откинешься, — Олег устало опустился на стул.— Тогда наливай, — Сережа благодарно улыбнулся. — И за тетрадку… извини. Я не специально, просто любопытно стало.— Ее никто кроме тебя не читал, — Олег бы разозлился на любого, кто таким наглым образом нарушил его границы, но в Трущеве боли накопилось столько, сколько во всех строчках из этой дурацкой тетради вместе взятых. Перед ним было не стыдно за поток душевных страданий или даже откровенного нытья.— А я вот сейчас не могу. Писать в смысле, — развел руками Сережа, пока Олег сосредоточенно опускал чайные пакетики в кружки. — Хочу, а не могу.— Ты…— Вроде как рэпер. Который ничего толкового из себя выдавить не может. Столько мыслей в голове, столько всего происходит, а сажусь — и пустота. Вот, блять, блок и все. А без этого не… Спасибо, — Сережа принял горячую кружку из рук Тернового. — Лечусь так. Лечился. Сейчас не особо получается, — он на секунду замолк, опустив глаза на перевязанное бинтом запястье. — Не могу ситуацию пережить, хоть убейся.— Осторожней со словами.— И это ты говоришь человеку, который выступает на баттлах? Хотя какие нахуй баттлы, когда я из больнички не вылезаю? — Сережа глянул на Тернового, и тому на долю секунды стало жутко не по себе. Он чувствовал, что Трущев готов поделиться с ним чем-то, что совершенно не нужно знать рядовому медбрату. Олег не хотел брать на себя груз, который будет его самого тянуть ко дну, но… В то же время он четко осознавал, что, Сергею необходимо выговориться. — Все пиздец как плохо, да? Я сам знаю. Иногда думаю — какой же ты долбоеб, Сереженька, что ты делаешь со своей жизнью, а иногда… это кажется самым правильным, самым логичным шагом. Куда еще девать боль, если выплескивать ее в тексты не получается? Ее порой столько, что меня буквально на куски рвет. А еще чувства… Не знаю, куда от них деться.— Никто не знает, — уж Олег-то имел представление о чем тот говорит.— Это точно. А все потому, что есть она. Она. Ну, понимаешь, обязательно с большой буквы. Любимая. Жена. Уже бывшая. И вот того факта, что она есть, в один день может быть достаточно, чтобы быть абсолютно счастливым, а в другой, чтобы выть на кухне. Сегодня я ее ненавижу за то, что изменила, а завтра готов на коленях ползать, чтобы вернулась. Без нее — хоть в петлю. Наверное, не стоит это говорить доктору, да?— Я не доктор, — хотя бы потому, что у врача не бегали бы по спине мурашки от эмоционального, но какого-то будничного тона Сережи и его убито-невозмутимого взгляда, которым тот прошивал насквозь.— Она ведь иногда возвращается. И все по кругу. Я ее люблю, пока не трезвею и не понимаю, что меня предали и еще разок втоптали в грязь, — он почти ласково погладил травмированное запястье. — То, что я делаю, это еще не самый плохой вариант.— Но ты же понимаешь, что так дальше не может продолжаться?— Сейчас — да, но когда сносит крышу — плевать. Когда вижу ее, читаю ее сообщения, гудки в трубке слышу… Ты же понимаешь, о чем говорю? Понимаешь. Я читал, — Сережа кивнул на тетрадь в руках Тернового.— Это… — Олег чувствовал, что Сережа хочет получить отдачу. Услышать столько же откровений в компенсацию своим, но… Олег о таких вещах говорить не умел. К тому же его настолько выбила из колеи по сути банальная история Трущева — со своими пробелами и недосказанностями, что никаких эмоциональных ресурсов не осталось. — Пора закругляться. Допивай чай. Скоро ночной обход.— Хорошо, — Трущев едва заметно улыбнулся.Все понял.