всю ночь опять в тебе рискую ую (1/1)
Утром, после акустики, в планах прогулка по достопримечательностям. Дима хочет к Москве Сити, девчонки жаждут красивых фоточек, Сережа инертно соглашается на идеи Димы, но другого, который муж Маши. Тот, вообще-то, вполне имеет право рулить, как хозяин дома, по крайней мере, временный, где они ночуют. Тесновато, конечно, но, благо Драгни вовремя свалил с концертом, поэтому часть кроватей освободилась. Размещались в основном все равно по двое-трое. Эрика, по традиции словно, заселили в одну комнату с Сережей. Это сейчас Шутов может задуматься об этом, вспомнить хитрое лицо Хасана, а вчера было так похуй... Он даже не помнит, как в постели оказался, чего говорить про некие воображаемые дискуссии о комнатах. Да и сейчас состояние не ахти... Поэтому от прогулки он отказывается, остается сопеть один, сквозь дремы слыша, как собирается Сережа, ищет часы, вполголоса говорит по телефону. А потом хлопает дверь, и комната погружается в тишину. Сначала Эрик и правда думал, что заснет, но через пять минут понимает, что хрен там был. Достает телефон, который подключен к заряднику кем-то заботливым, широко зевает и открывает ленту инстаграма. Какая-то чушь, фотки с акустики Драгни из какого-то сраного Воронежа, селфи Софочки в сторисах...
О, концерт вчерашний. И Сережа, который рвет душу в “навылет”, и сам Эрик, вольготно устроившийся за синтезатором с сигаретой в зубах...Директ ломится, но туда Шутов не заходит. Потом посмотрит. Видео много, фоток меньше, и большинство слишком смазаны. Шутов смотрит парочку, а на третьем бессовестно залипает на Сережу, исполняющего “Ветер перемен”. На влажные виски, на вольные движения бедрами, на руку, удерживающую микрофон. Замечает, как кто-то запечатлел его, Эрика, взгляд, направленный на Трущева, и думает, что все равно никто ничего не заметил. Шутов ничего не может изменить. Не может не смотреть на Сережу, не может не восхищаться им, пусть и дозированно, по-своему, музыкой. Не может не думать о его руках, плечах, внутренней силе, которая влечет...
Он переворачивается на другой бок, и теперь утыкается носом в чужую подушку. Сережей если и пахнет, то чуть-чуть, но все равно приходится просунуть руку под одеяло и немного поправить начинающий затвердевать член. Эрик вздыхает, закрывает инстаграм, и тут приходит увед в телеграме. Сережа прислал видеосообщение, и он там смеется, рассказывая, как они едва не утопили телефон Хасана, а потом жалуется на самочувствие и говорит, что лучше бы остался с Эриком. Лучше бы. Угу. Шутов тоже об этом думает, что, наверное, они бы лежали сейчас тогда вместе, каждый под своим одеялом, а Сережа бы листал свой бесконечный твиттер, а Эрик наверняка был бы примерно так же возбужден, как и сейчас, и пришлось бы не палиться... Ох. Но Сережа далеко, палиться не перед кем, и одеяло, зажатое между ног, слишком притирается. Эрик сглатывает, откладывает телефон, не обращая внимания на новые уведомления, неловко ерзает, крепче вжимаясь пахом в ткань, а затем — забивает на мораль и запускает ладонь в трусы. Обхватывает плоть, парой движений доводит до состояния боевой готовности, разворачивается на спину. Он думает о том, что мог бы, наверное, уже прямо, внаглую, залезть к Сереже в штаны, или прижать к стенке, вжаться в него всем телом, притереться, почувствовать, как сбивается чужое дыхание. Услышать охрипший голос, услышать стон, когда, опустившись на колени, Эрик расстегнет ширинку и возьмет в рот...
Черт. Или, например, если бы он лежал рядом, оседлать его, прижать телом к постели, утолить жажду касаний, изучив тело ладонями. Можно было бы даже подготовить себя заранее, чтобы не утруждать Трущева, и сразу насадиться, и самому задать темп, двигаясь глубоко и быстро...
Эрик шире раздвигает ноги, прикусывает губу. Блять...
Интересней, конечно, было бы, если б Сережа сам... Развернул лицом к стенке, вжался пахом в задницу, стянул джинсы вместе с бельем. Вошел бы дерзко и быстро, а Эрик бы скулил, но все равно кончил бы, только потом капризничал, что задница болит. Так, просто чтобы Трущев не расслаблялся. И Сережа бы заботился, потому что он вообще — заботливый, и Шутов вполне может себе представить, как Сережа сначала ласкал бы его до умопомрачения, зацеловывал, доводил до края, чтобы Эрик начал просить, а потом любил бы его нежно, чувственно... Или наоборот — не щадил и двигался бы резко и быстро, вжимая в матрас, и потом, на утро, Эрик бы увидел следы от пальцев и шлепков...
Вскрикнув, Эрик кончает, изливается на живот, содрогнувшись, и замирает. В голове гудит, дыхание тяжелое. Он лениво стаскивает боксеры совсем, вытирает белесые капли, садится на постели. Хлопает входная дверь, и Шутов вскидывает голову. Послышалось или нет? — Эрик! — слышит он Сережин голос. Блять! Он вскакивает с постели, запихивает испачканные трусы в самую глубь рюкзака, натягивает шорты прямо на голое тело. Дверь распахивается. — Привет, —говорит Сережа. — Привет, — говорит Эрик. И думает, что он готов подождать его еще.