смотри на меня, Сэм (1/1)
В Ваканде жарко. Послеполуденное солнце светит как-то слишком ярко, бликует, заставляя щурить глаза. На светлом-светлом голубом небе?— ни облачка. Спасительного и такого желаемого сейчас ветра нет, даже слабых порывов, которые могли бы охладить разгоряченную кожу. Все здесь будто бы встало, замерло в ожидании чего-то. Или кого-то, наверное.По виску катится капля пота, стекает кривой дорожкой по щеке, к отросшей бороде, и рука почти что на автомате тянется вверх, к жесткой растительности на лице. Подушечкой указательного пальца он невесомо проводит по краю бородки и теплой кожи, стирая прохладную каплю, а взгляда не отрывает от далеких деревьев, плотной стеной возвышающихся над вакандской землей.Сэм думает?— перестань он так сосредоточенно смотреть вперед, переведи взгляд куда-нибудь в сторону и отвлекись на что-нибудь, то обязательно что-то пропустит. А пропускать, вообще-то, не очень хочется. У них тут важная миссия. Поэтому Уилсон, проводя ладонью выше, по взмокшему лбу, на секунду прикрывает уставшие глаза. Всего лишь на одну секунду, за которую, по сути, случиться ничего не должно, но почему-то случается.—?У тебя есть метка?Вообще-то Барнс с ним почти не разговаривает. У них и был-то всего лишь один разговор после разморозки Зимнего (Сэм в очередной раз напоминает себе, что Барнс?— уже не Зимний Солдат). Даже не разговор?— всего лишь неловкое ?привет? от Барнса (Уилсон вряд ли сможет назвать его Баки) и кивок от Сэма в ответ. А, еще и неуверенное рукопожатие под пристальным взглядом Капитана. И, в общем-то, все, на этом их общение закончилось. Поэтому слышать сейчас что-то от Барнса странно.—?Есть.И, открывая глаза, смотрит почему-то не вперед, на высокие деревья, не на Барнса, сжимающего живыми пальцами винтовку, а на собственную метку, украшающую предплечье, вчитываясь в уже давно заученные наизусть кипенно-белые слова. Смотрит?— так долго и внимательно, как делал раньше, до всей начавшейся канители с приближающимся концом света,?— и чувствует на себе взгляд стоящего рядом Барнса.Написанные на коже слова отдают горечью на кончике языка, когда Сэм произносит их мысленно. И в горле комок, когда яркой вспышкой в голове мелькает мысль, что он своего родственного найдет только перед собственной смертью. Потому что это, на самом-то деле, отстойно?— встретить своего человека в последние мгновения жизни.Судьба, думается ему, та еще сука, раз распорядилась вот так?— без всяких хэппи эндов и ?жили они долго и счастливо?, без какой-либо надежды на хорошее будущее, без накатывающего огромными волнами счастья при взгляде на метку. У них тут в мире счастье, кажется, невозможно совсем.Сбоку раздается неуверенное покашливание. И следом?— легкий тычок железным локтем в бок, чтобы привлечь внимание к себе. А когда Сэм трясет головой, сбрасывая мутную пелену из противных мыслей, и поворачивается к сержанту (Сокол думает, что называть его так?— гораздо проще), то замирает, удивленно приподнимая брови.Иногда Сэм думал, что Барнс не смотрит, а сканирует его (и не только его, на самом-то деле). Глядит своими большими голубыми глазищами, такими чистыми, но пустыми?— едва ли не стеклянными, казалось Уилсону,?— и будто бы видит насквозь, заглядывает в самую его суть. От этого взгляда хотелось спрятаться раньше, убежать далеко-далеко, лишь бы только не чувствовать его.Раньше. С того момента не то чтобы прошло много времени, но убегать уже не хочется. И прятаться, к слову, тоже. Потому что сейчас вместо пустоты?— вопрос и ожидание. Напряжение темноватыми вкраплениями в мягком цвете радужки и, наверное, раскаяние.Сейчас его глаза?— не два льдистых камушка, которые, казалось, могли бы заморозить своим холодом, безразличием. Они живые. Эмоции в них плещутся подобно волнам в беспокойном океане, разбиваясь друг о друга, совсем как во время шторма.Сэм сглатывает комок в горле, опуская руку вдоль тела. И, отводя взгляд, спрашивает, стараясь придать голосу прежнюю беспечность:—?Что?Барнс улыбается краешком губ. Перехватывает винтовку чуть удобнее, металлическими пальцами невесомо проводя по оружию, и отводит взгляд. Смотрит вперед, все еще легко и непринужденно улыбаясь, и думает о чем-то своем.И это странно, на самом деле. Потому что Сэм видит, чувствует всем своим нутром, что он хочет что-то спросить, только вот не решается. Может, боится. Может, думает, что не имеет права спрашивать. Сэм не знает точно, если честно. Поэтому чуть подается вперед, впиваясь взглядом в точеный профиль сержанта, и хмурится:—?Что?Получается грубо. Едва ли не как вызов. Уилсон, вообще-то, хотел бы, чтобы его слова звучали чуть более дружелюбно. Но Барнс, кажется, этого не замечает. Или замечает, но значения не придает, только улыбается чуточку шире, спокойнее. И переводит взгляд с африканской флоры на него, Сэма, склоняя голову к левому плечу.—?Просто… Что у тебя написано?И смотрит так, что сердце на секунду пропускает удар. Выжидательно смотрит, прямо, и от взгляда этого мурашки табунами бегут по разгоряченной коже.Сэм молчит. Не прерывает гляделки, проводя пальцами по кипенно-белой фразе на предплечье, и пытается понять, что происходит у Барнса в голове. Представить получается плохо, потому что черт его знает, что случилось с его и без того покореженным сознанием после вмешательства сестренки Т’Чаллы, которая, вроде как, помогла ему, избавив от триггеров.Зимний (уже не Зимний, Сэм, он не Зимний солдат) переступает с ноги на ногу и опускает голову вниз. Будто бы смущается. Будто бы говорит этим ?не парься, все окей?.Будто бы ему немного стыдно за то, что спросил вообще.Уилсон вздыхает. Отворачивается к высоким африканским деревьям, смотрит на них внимательно, слегка щурится. И почему-то говорит, грустно усмехаясь:—?Смотри на меня, Сэм.***Еще вчера он и подумать не мог, что Барнс будет последним человеком, с которым он поговорит перед смертью. Это был их первый длинный диалог за все время знакомства (и это знакомство, думает он, едва ли не самое неожиданное и глупое за всю жизнь).Умирать не хочется, если честно. У него вся жизнь еще была впереди. И вот тут ключевое слово?— была. Сейчас от этой жизни остались последние мгновения, утекающие подобно песку сквозь пальцы минуты. Или секунды.Последние мгновения. Сэм бы усмехнулся сейчас этому, но ему даже вдохнуть больно, что уж тут говорить про какую-либо усмешку. У него дыра в груди. И это даже не красивая метафора, призванная отобразить душевные страдания. Сейчас у него на самом деле дыра в груди, которую оставил уродливый космический монстр (потому что Уилсон не знает, как их называть), и из нее вытекает кровь сильными толчками.Ему кажется?— всего лишь на одно мимолетное мгновение,?— что если бы не Роджерс несколько лет назад со своим ?я слева?, то этого бы не случилось. Он сейчас мог бы жениться на какой-нибудь хорошенькой девушке, завести парочку шумных и неугомонных детишек и переехать куда-нибудь за город, в тихое и спокойное местечко. Но случиться этому не суждено, потому что судьба?— та еще мразь. Зато, наверное, он должен сейчас встретить родственного. Потому что это предначертано каким-то мудаком свыше?— ты узнаешь своего соулмейта в последние мгновения жизни. В последние ускользающие мгновения, которые хочется чуточку продлить.—?Уилсон!Сэм не различает голоса. Он не понимает, кто именно его зовет, потому что сознание плывет, и делать последние вдохи все труднее и труднее. Крови, кажется, становится больше и больше с каждой секундой.Рядом с ним кто-то падает на колени. Кидает оружие в сторону (Сокол слышит лязг металла о камень) и прикасается руками к груди, шее, лицу. Барнс склоняется близко, сжимает скулы металлическими пальцами и разворачивает к себе.—?Не смей, мать твою, умирать.В живых глазах у Барнса стоят слезы, и ярость затапливает собой нежную голубизну. Сэм видит?— так плохо и мутно, что впору злиться на самого себя,?— и все-таки усмехается. Эта усмешка стоит ему неимоверных усилий. Почти что последних крох силы.Барнс держит его лицо аккуратно, но взгляд метает на рану и обратно к лицу, туда и сюда. Глаза его расширяются от ужаса.И Сэм видит, как слезы катятся по чужим щекам.—?Смотри на меня, Сэм.Предплечье жжет. Эта боль почти что не чувствуется, на самом деле. Он уже вообще, кажется, ничего не чувствует. Остается только ощущение холодных металлических пальцев на коже и падающих горячих слез.Судьба, думается Соколу, та еще сука, раз решила дать ему его родственную душу в самый последний момент.Сэм разжимает пересохшие губы, шумно сглатывая. Чувствует, как те последние крохи жизни, за которые он цеплялся, покидают тело. Говорит, улыбаясь легко и непринужденно:—?Ненавижу тебя.И слышит крик, прежде чем глаза закрываются.