7. Колыбель для осьминога (1/1)

—?Следующий, пожалуйте,?— улыбнулся Рил.Эльд с каменным лицом посмотрел на открытую колыбель, потом на целителя и снова на колыбель. Он был одет, как для формального выхода в свет, хотя в клинике это было полной бессмыслицей, тем более?— на чистке, где приходится расстаться со всеми покровами, физическими и ментальными. И всё же плотно прилегающая водолазка с пиджаком успокаивали, рисовали границы тела, которое опять рисковало превратиться в неощутимый бумажный фонарик.Синий свет колыбели вызывал двойственные ощущения. Он коробил, задевал что-то глубинное, ощущался чем-то чужим и слишком чистым, как илхи на перекрёстках города. По сути даже механика капсулы и деревьев была сходной, размышлял Эльд, механически складывая в стопочку весь свой ненужный маскарад. Машина выворачивает тебя, как карман, вытряхивает, как клавиатуру. Однако при этом она забирает всё, что тянет вниз, и великолепное чувство отступившей боли стоит двух недель постельного режима. Забавно, отстранённо подумал он, как это всё напоминает один древний ритуал! Только теперь мы делаем это с собой самими, потому что слишком много чуждой энергетики проходит через наши поля, смешивает и сплетает их в непотребный клубок, который продрать можно только силой, через боль и преодоление.Беспокойные руки плотно легли в фиксаторы, заставив комиссара задуматься: напоминает ли колыбель голографический модуль или наоборот? Впрочем, неважно. Он напрягся, пытаясь сдвинуться, вытянулся так, что на худых предплечьях верёвками проступили сухожилия. Проверка была необходима: фиксианские сотрудники ИнтерГПола, пусть и в смягчённой форме, тоже проходили печально известные ?курсы допросов?, и в полусознательном состоянии Эльд мог освободиться даже из такой фиксации, повредить механизм и навредить себе самому. Но колыбель, слава космосу, держала крепко.Дрожь волнами проходила по всем нервам, отдавалась пульсацией в горле. Мерзость, засевшая в организме, билась, чувствуя, что ей вот-вот снова перекроют воздух. Эльд сжал зубы и постарался расслабиться, выдохнул в накрывшую лицо маску. Всё пребывание в Восстановительном Центре было не более чем игрой, возможностью сложить с себя все обязательства, временно стать меньше, проще и жальче, чем позволяла должность, и логическим завершением этой игры всегда была капсула энерголитического фильтрирования, пресловутая колыбель. В ней комиссар чувствовал себя спелёнутым младенцем, эмбрионом, сполна испытывал то, чего искал, спутывая ?лишние? руки и облачаясь в жёсткие костюмы-футляры. После постоянного неусыпного контроля над собственным телом и плавающим эмополем заданные извне границы, со стороны кажущиеся малогуманными, были настоящим избавлением, жестом милосердия. В эти пару часов он полностью передавал ответственность за себя другим?— целителю, технике.Цепкое и нервное, как многорукий спрут, эмополе вилось, ощупывая закрывшуюся крышку, но вскоре утонуло в прозрачном геле. Через маску шёл чистый воздух, за крышкой маячил силуэт главного целителя. Тот возился с дополнительными настройками, которые Эльду требовались из-за болезни. Целитель вообще каждый раз качал головой, говорил, не может одобрить такое лечение?— и каждый раз всё же открывал капсулу. Знал бы он, какими домашними средствами комиссар лечился последний месяц до чистки?— за голову бы схватился от ужаса!Положение в капсуле не позволяло видеть собственное тело, и хорошо, что так: Эльду оно не нравилось, казалось слишком длинным, костистым и некрасивым, слишком дёрганым и до гадства физическим. В колыбели же все чувства притуплялись, гель словно замораживал кожу?— только горели искрами эмпатические каналы-рецепторы, чей сигнал столь разительно отличался от лишней информации, которой его изо дня в день заливал чересчур чуткий организм. Капсула работала, брала из опустившихся рук поводья и дарила результат, которого Эльд при всём желании не мог бы добиться сам. Память раскрывалась, отдавала всё наболевшее, оно уходило, и прожжённые дорожки затягивались прозрачной жидкостью…Желудок содрогнулся, напоминая сразу и об утреннем чае, выпитом вопреки предписанному посту, и о чересчур живом кошмаре, миелограмму с которым Эльд так и не смог уничтожить. Не смог, ну так выйдет из колыбели и сможет! Жжение уходило из рук и живота, собиралось облаком там, где ему и место: за плечами, как парашют или тонкие пластины… крылья.Я был птицей. Я помню себя крылатым.?Где твои крылья, где твои крылья, которые так нравились мне?? В горле жгло, как от рвоты?— не то утренний чай, не то катарсис в духе античных философов. Наверное, всё-таки чай…Любой другой фиксианец содрогнулся бы от того, как машина ворошила воспоминания, вызывала самые болезненные триггеры и снова отметала, отводила, листала книгу тайных грехов и приставших мерзостей. Любой другой, но не Эльд. Слишком честно и часто он сам листал эту книгу и мысленно казнил себя за каждый пункт.Очередной импульс огнём прошёл по рецепторам, прогнал по коже жаркую волну, но в ней больше не было мерзкой жадности, не было стыда. Паталипутра, город соблазнов, ударил в голову пряными запахами базара, обволакивал пёстрыми красками, оказался одновременно рядом и за тысячу астрономических единиц. Подмигнул жёлтым глазом Починиссимус, на сетчатке миллиардами искр взорвался ?элизий?, а на пальцах огнём загорелся отпечаток чьих-то губ. В бред вплеталась мелодия ?Янтарных берегов? с тихим, как сердцебиение, постукиванием барабанов. ?— Что,?— тоскливо прошептал Эльд, цепляя губами холодную маску, из которой струйкой шёл воздух,?— и так тоже нельзя? Приятно же…Он не знал, ни с кем говорит, ни зачем, у кого просит поддержки, знал только: некто прав, как прав был Иильс. Жаркая энергия медленно, сладостно разрушала нервную систему изнутри, удовольствие заглушало голос разума, предавала даже железная воля?— и вот само мироустройство пришло требовать от него сознательного отказа.Приём, я Махаон, я Рамзес, я Эльд Зирра… кто вы? Раньше он сказал бы, что с ним говорит илха, потом?— что самая ия, текущая в ветвях белого дерева, а теперь снова баюкал себя в мудром незнании. Знаю лишь, что ничего не знаю…Современные люди, дети науки, не верили в богов и духов, и комиссар не был исключением. Однако в минуты слабости он всякий раз обращался наверх, делая единственный возможный выбор между светом и бездной. Колыбель, затрагивающая поначалу самые тёмные струны измученной души, закрывшись, становилась для Эльда исповедью, молитвой, связью с чистым и праведным источником жизненной энергии.Когда кружится голова, невозможно ходить по грани, неразумно качать права в хороводе своих желаний… Чёрт, стихи, как вы невовремя, как пить дать забуду после чистки! Какая досада!В колыбели даже упоминание чёрта отдавалось ударом по нервным окончаниям, ругательства оскорбляли хрустально-чистый живой свет. Машина машиной, а ия остаётся собой, даже облечённая в гель и провода. В голове копошился муравейник, мозг судорожно цеплялся за желания и воспоминания. ?— Не хочу,?— он мотнул головой, как капризный ребёнок, прилипая щекой к прорезиненным бокам подголовника,?— не дам, это моё! Жить хочу вольно, драться, ругаться, повелевать, любить, страдать!..Что? Откуда? Снова старая мерзость! Не пристали фиксианцу такие движения души. Хочешь страдать?— делай это сейчас, расставайся с горячкой, отрывай её от себя с кровью и мясом, мучай себя вволю, ия заберёт боль. Ты фиксианец, эмпат, сам Третий Капитан не постыдился тебя, твоей припадочной болтовни и неумелой помощи!Эльд вцепился в эту мысль, как в спасательный круг. Он фиксианец. Да будь он хоть крокрысец, коим он не был?— даже у тех есть ия. Не имеешь света сам, так позволь наполнить себя извне, продезинфицировать, прокрасить, как подобранный в космосе катер! Здесь не топорное выбивание энергии из взаимодействия, из живых существ, здесь сам источник. Капсула даёт гораздо больше, чем забирает. Он выйдет отбеленным, опустошённым, и ему выбирать, чем наполнить себя. В этот раз он будет беречься, держать экран высоко и руки чистыми… А майку из аквапарка он выбросит, зачем только купил! Решения давались легко, мысли?— ровным потоком, хотя тело и жгло, как сплошную ссадину. Стихи не забывались.Мерзостный осьминог вздохнул и свернулся, опустив щупальца куда-то в спинной мозг. Либо крылья, либо щупальца. Другого не дано.