21. Дни черной кошки (2/2)
Но если он снова станет здоров - ему придется оставить Изуми так же, как Кондо-сан оставлял свою О-Цунэ. Потом Соджи вспомнил о тех женщинах, которые были у Кондо в Киото, и судорожно замотал головой, стараясь прогнать эти недостойные мысли. Не сейчас, не об этом... Все перепуталось, перемешалось и только плечо еще чувствовало прикосновение сильной жесткой ладони, отталкивающей его, не дающей уйти вслед тем, которые шагали по выжженной каменистой дороге.
"Почему вы не пускаете меня, Кондо-сан? - Потому что не хочу, чтобы ты уходил с нами".***СайтоВ том, что ты в шкуре зверя, есть свое преимущество - иногда зверь может слышать невысказанное. То, что дрожит на самом кончике языка, но так и не осмеливается сорваться и обрести голос.
"Я и так убил слишком многих". Меч, так и не обнажившись до конца, прячется в ножны. Что же ты творишь, дурачок?Он слышал, как Окита рассказывал своей подруге о нем, о Сайто. О том, что Сайто был очень отзывчив и добр. Никогда бы он сам такого о себе не подумал. Да и все то, о чем Окита рассказывал, заканчивалось плохо. Как, например, с тем маленьким бродяжкой, в котором Сайто как-то раз узнал себя и которого взял под свою опеку. Случилось это как раз накануне их отступления из Киото, все были подавлены и старались не думать о том, что чувствовалось каждым - что это начало конца. Когда он, Сайто, стал собирать отряд и двинулся к Фушими, мальчишка, пристроенный к знакомому трактирщику, удрал и пустился догонять ушедших Шинсенгуми. Обыкновенно бродячие ребятишки обладают просто-таки звериным чутьем и живучестью; Сайто, которому в детстве случалось повидать всякого, знал это как никто. Только вот некоторых из них ослабляет проявленные к ним любовь и сочувствие, они теряют свою звериную чуткость и гибнут, как прирученный зверек, которого вдруг выпустили в дикий лес.Так и тот мальчишка. Шинджи... Шинджи его звали. Кто-то, взбешенный и раздосадованный пронзительным криком "Шинсенгуми, постойте!" просто отмахнул мальчика мечом и оставил лежать на опустевшей улице.
Ему, Сайто, потом сообщили. Он долго сидел перед лежащим маленьким тельцем с прикрытым белым полотном лицом. Не решаясь открыть это лицо.
Да, вот такое это было милосердие. Кривоватое, как ствол старого дерева."Я сам вряд ли на такое способен, - говорил Окита своей подруге. - Заботиться о ком-то... Не умею".Девушка рассмеялась в ответ и сказала, что он говорит неправду. И кот был с нею согласен. А еще он подумал, что сама эта девушка, Изуми, имела редкостный дар заботы - она делала что-то лишь потому, что ей было приятно это делать. Купила дорогого хорошего мыла и с улыбкой выслушивала, как Окита пенял ей за траты. А потом таскала воду, грела ее и выливала в большой чан о-фуро, который вытащила откуда-то из старой сараюшки возле дома. Откуда в ней были силы натаскать воды? И делать это все с веселой улыбкой.
Непонятно, как у нее вообще на все хватает сил. Зверь видел, что руки ее уже не были такими аккуратными и праздно гладенькими, и лицо за неполный месяц как-то посерело, почти утратив свой природный нежный румянец. Но она все так же улыбается, и это ей ничего не стоит. И Окита держится - потому что держится она.
...Его звериный взгляд скрестился со взглядом Окиты - резануло такое знакомое выражение, где за суровостью прячется нежность. Меч Окиты спрятался в ножны. А самого Окиту шатает как былинку на ветру. Едва передвигая ноги от слабости, опираясь на меч, будто старик на посох, он уходит в дом.
"Я и так убил слишком многих. Другие люди жили, любили, а я только убивал. Но даже убив многих, я не спас Кондо-сана. Может и правильно, что такой бесполезный человек как я умрет".
Что же ты делаешь, дурачок?! Кот готов был кричать, рвать когтями, кидаться на людей - если бы не знал, что, раз решив, Окита решения не переменит. В нем происходит такое неизбежное и сейчас такое ненужное примирение с окружающим. И взгляд, которым Окита смотрит на старую деревянную веранду, на полузаросший садик, на дождевые капли, срывающиеся с листьев - так непривычно мягок, почти ласков. Мир сглаживает, приспосабливает, обкатывает его как морская волна камешек. Делает гладким. Из безжалостного и гибкого водяного потока Окита превращается в ласковый лесной ручеек.
Если броситься на него, Окита просто вышвырнет кота вон - если, конечно, у него хватит сил. А времени остается все меньше, кот чувствует это. Времени все меньше, и он может не успеть.
- Я дома, - слышит он женский голос. Подруга Окиты вернулась.
Дурачок, снова думает зверь. Если умрешь ты - она тоже умрет, вслед за тобой. Она не станет жить без тебя. И даже избегнув ловушек Вечности, вы снова расстанетесь, и будете блуждать в круговороте смертей и рождений. Ох, дурачок...