Часть вторая. Волков, ты дурак (1/1)

Нередко вместо Ильфата Игнатьевича на каток за новыми потенциальными учениками ходил я. Каток был маленький, замызганный, но от него так и веяло воспоминаниями, веяло каким-то теплом. В этот сезон лёд был до жути неровным из-за скачущей вверх-вниз температуры и аномальных порой снегопадов, но хоккеистов это не останавливало. Они вооружались клюшками, цепляли на себя несколько слоёв одежды, чтобы падать и драться было не так больно, и шли в бой.Хоккеистов я не особо любил с самого детства. Они все довольно грубые, любят матюкнуться, любят дать обидчику отпор и ещё любят задирать тощих детей, которые хотят играть в хоккей, но.. Будем честны, многим из них даже клюшку в руках тяжело держать. Некоторые пробуют, сталкиваются с этими зубоскалами, а потом продолжают просто красиво кататься, наматывая круги и играя иногда в салки. Не каждый пройдёт все эти испытания, которые дворовые мальчишки придумывали для тех, кто хочет играть в хоккей. Будущий дворовой хоккеист должен, по их мнению, отлично ездить, наматывать около пяти кругов за тридцать секунд по этому небольшому катку, уметь круто и эффектно тормозить. У хоккеиста должна быть клюшка не деревянная, а пластмассовая, а коньки должны стоить не меньше двух тысяч, и даже не спрашивайте, почему именно такая цена. Да даже если вы спросите, я не отвечу, потому что и сам не знаю. И, самое главное, хоккеист должен знать не менее двадцати разных ругательных слов, иначе и играть неинтересно.Правила эти до жути глупые, и их придумывают только ограниченные люди с ограниченными способностями, которые хотят иметь значительную роль хоть где-то ещё, помимо дома или школы. Но многие с этими правилами мирятся, потому что таких ограниченных людей большинство, а даже если и появляются какие-нибудь герои-революционеры, то их быстро сметают с пути. Таковы законы дворового льда.Сам в таких компаниях я никогда не обитал. Мне с самого детства были противны подобные персонажи, да и за знакомствами я не гнался, будучи с самого детства довольно тихим ребёнком, которому и в одиночестве не слишком плохо живётся. Олицетворением тупости и ограниченности для меня стал простой обычный хоккеист, причём любой: неважно, дворовой или профессиональный, ведь уже в Деметре я насмотрелся на огромных мужиков, которые зачастую ничем практически не отличаются от этих дураков во дворах.Я считал всех хоккеистов тупыми отморозками, с которыми нельзя говорить, не используя слово ?блять? вместо запятой.Но потом в моей жизни появился Серёжа Волков, который, хоть тупым отморозком и являлся, но сердце моё покорить смог.После той истории с гримёркой и букетом белых орхидей, моя жизнь стала чуточку лучше. Ну, может, чуть больше, чем просто чуточку. Я вернулся в Деметру, меня перестал задирать этот несносный тридцатилетний почти-старик с очень выразительным взглядом, который буквально кричал о чём-то каждый раз, когда был обращён на меня. Хотел бы я думать, что это и есть та симпатия, о которой он мне говорил. Но.. Может он пошутил? Ну правда. Чем мог я понравиться взрослому мужчине, у которого наверняка отбоя нет от девушек? У него ведь такое тело, такое лицо, властный взгляд и мысли тоже..И, как вы сейчас могли заметить, я по уши провалился в болото под названием ?я думаю о Серёже Волкове каждый день, каждый час и каждую минуту?. После его признания я правда стал о нём думать. Утром, как только я просыпался, я думал о том, придёт он сегодня на тренировку и удастся ли нам пересечься где-нибудь хотя бы на пару мгновений. Днём, когда я учился или тренировался, я думал о том, что сейчас делает он, о чём он думает, на что смотрит, чем восхищается. А вечером, когда я шёл из Деметры домой, я думал о том, что было бы неплохо, если бы он начал меня провожать. Разве не так всё происходит? Я же ему нравлюсь, разве нет?И эти мысли начали порождать сомнения, что мне вообще несвойственно. Да, как вы помните, я довольно пуглив, но я вовсе не из робкого десятка. Я всегда знал, какие у меня сильные стороны, над чем нужно работать и к чему стремиться. А с признанием Волкова всё пошло наперекосяк, хоть внешне дела и наладились. Что я должен думать? Подарил мне букетик и сдулся? Есть ли в его словах хоть капля правды? Или он, может, передумал? Вопросы, вопросы, вопросы.Но так называемые ?смотрины? потенциальных учеников хоть как-то отвлекали от этих бесконечных мыслей и сомнений. Я сидел на лавочке совсем как Ильфат Игнатьевич, но критерии отбора у меня были гораздо строже, ведь я смотрел не только на физическую подготовку, но и пытался заглянуть прямо в душу человеку. Деметре не нужны люди, которые будут всех задирать и над всеми издеваться, не нужны и те, кто хочет развиваться только ради дешёвых понтов и возможных привилегий.Из-за таких моих критериев я почти никого не нашёл. Ильфат Игнатьевич был не слишком огорчён этим фактом, потому что в командах наших было не слишком много свободных мест, да и он мне доверял. Пригласил я только двух хоккеистов, которые отличались своей природной проницательностью и чуткостью, а ещё.. Нашёл новую звезду фигурного катания.Его зовут Гоша Семиденцев.Высокий, худой, семнадцать лет от роду. Он играл в хоккей, но делал это так изящно, с такой красотой и грацией, что я мог часами на него смотреть и прощать все маты, которые срывались с его губ. На лицо он тоже был недурен, да и даже при том, что он выше меня сантиметров на пятнадцать, он был худощавым, но при этом довольно крепким. Гоша был быстрым, улыбался искромётно и вёл за собой людей, хоть он для этого ничего особо и не делал, просто играл от души и веселился. Но даже невооружённым глазом было видно, что хоккей - не его стихия, что он создан для чего-то более утончённого и грациозного, а не для бездумного битья шайб пластмассовыми палками. К тому же, он меня узнал. Я, конечно, часто появлялся в новостях местного канала, да и не единожды побеждал на международных и всероссийских соревнованиях, но явно ещё не дорос до того, чтобы меня узнавали на улицах прохожие. Гоша же узнал сразу, начал задавать вопросы о моих тренировках, о том, сложно ли мне этим заниматься и всё в таком духе. В его глазах был огонь, это было видно, поэтому, вместо того, чтобы отвечать на его вопросы, я позвал его в Деметру и пообещал, что расскажу обо всём подробнее уже там.И Гоша согласился. Он учился в десятом классе, но сразу признался, что учёба ему не очень важна, он прекрасно справляется со всем без лишней мороки. И влился в коллектив Деметры он довольно-таки быстро, познакомившись сразу со всеми сольниками, со всеми парными фигуристами и с Ильфатом Игнатьевичем. Гоша даже успел подружиться с парой хоккеистов, но, конечно, больше всего времени он проводил со мной. И одному хоккеисту такое внимание к моей персоне, видимо, не очень нравилось. С появлением Гоши взгляд Волкова стал холоднее, и мы перестали даже здороваться. Моё сердце обливалось кровью, но я и не думал что-то менять. Я гордый, а потому бегать за ним не собираюсь. Сам меня игнорировал и не выходил на контакт бог знает сколько. Вот пусть и ходит.И я думал, что долго продержусь. Но на самом деле эти холодные взгляды в глубине души меня убивали и сражали наповал. Хоть Волков внешне и был холоден и равнодушен, но.. Я чувствовал, что за этим напускным спокойствием стоит что-то большее. Ну или хотел так чувствовать. Как я уже говорил, внутри меня была каша из эмоций и я не знал, каким ощущениям и догадкам верить, а каким - нет.Сердце убивалось по тридцатилетнему мужику хоккеисту, которому явно отбили голову шайбами и клюшками, раз он не мог в своём возрасте просто подойти и поговорить. Но подходить я всё ещё не собирался. Вместо этого я решил действовать иначе. Я решил его испытывать.Было видно, что Гоша мною восхищается. Кто-то даже мог подумать, наверное, что он в меня влюблён, но правда была в том, что Гошу не интересовал вообще никто. По крайней мере, в наших разговорах он уверенно называл себя асексуалом и аромантиком, поэтому Семиденцев почти сразу узнал обо всех подводных камнях в наших с Серёжей отношениях, если это отношениями вообще можно назвать. В моей голове созрел план, который заключался в испытании Волкова ревностью, а Гоша решил меня в этом поддержать, потому что тоже назвал поведение Волкова странным и непонятным. Оба сошлись на том, что надо было выяснить, нужен я ему вообще или нет.Сначала мы просто ходили вместе. Ходили везде: на арену, в столовую, в гримёрку, в тренировочные залы. Просто будто склеились и не отлипали друг от друга, часто специально попадаясь на глаза Волкову, который старательно нас игнорировал и делал вид, что слепой, что не видит или куда-то спешит. Потом с этими совместными похождениями начались касания, объятия, лёгкий флирт и смех. Волков начинал закипать, психовать, хлопать дверями и всё равно он делал вид, что ничего не происходит. Конечно, Серёжа, не происходит. Подумаешь, две недели к ряду меня просто пытается соблазнить привлекательный чёрт по имени Гоша Семиденцев. Я уже почти отчаялся, ведь эту глыбу ничего не выводило на контакт и какие-то открытые эмоции. Оставался только последний способ.У нас была одна общая раздевалка, в которых хранилось разное снаряжение, новые лезвия, машины для их заточки и всё такое. Там же находились разные снаряды для упражнений, коврики и прочее. И там же иногда делал массаж нашим ученикам специальный врач..Я взял грех на душу, стащив коньки Волкова и затупив их наждачной бумагой. А что мне ещё оставалось делать? Это часть плана! Необходимая часть! Увидев, что коньки затупились, он пошёл бы в эту комнату, чтобы их заточить, а там..— Ахх, Гош! Не так сильно! Будь нежн.. Аахх! — я издавал фальшивые, но в то же время такие натуральные стоны, пока Гоша пытался сдержать смех, стоя спиной к двери и разминая мои плечи, задрав футболку. И я услышал, как распахнулась с грохотом дверь, и даже вздрогнул от неожиданности. Да, конечно, я надеялся на то, что Волкова это взбесит, но.. Сам не ожидал такой его реакции. Осторожно повернувшись и опустив футболку, я посмотрел на разъярённого Серёжу, который взглядом уже раз десять снял скальп с бедного Гоши. Потом этот взгляд прошёлся по мне. Наверное, в мыслях он уже меня наказывал, ремнём или ладонью прикладываясь к заднице. Стоит отметить, что взгляд мог быть ещё злее, если бы мы и вправду занимались тут чем-то похабным и ненормальным, так что.. Спасибо и на этом. Я думал, что он так и будет стоять истуканом, думал, что ещё немного посмотрит и уйдёт, но (надо же!) он слегка задрал голову и, развернувшись, грозным голосом проговорил:— Мить, выйди на минуту. Надо поговорить.Сначала я обрадовался, потому что это определённо был прогресс! Но потом я весь сжался, потому что представил, что за разговор меня ждёт. Думаю, он разочаровался во мне за то время, пока я его испытывал. Но разве виноват я в том, что мог кому-то понравиться? Даже если опустить тот момент, что этот мой обожатель являлся подставным..Стоило мне только закрыть за собой дверь, как я оказался прижатым к стене. Если Гоша был выше меня на тринадцать или пятнадцать сантиметров, то этот был выше на все двадцать, а то и двадцать пять.. Как бы не было иронично, я правда чувствовал себя зайцем, которого зажал волк и вот-вот готовится съесть.— Что с тобой происходит? Я думал, что тогда наш разговор был предельно простым и понятным. И я не думал, что ты так просто позволишь какому-то соплехвосту так живо тебя обхаживать со всех сторон, — тон Серёжи был ядовитым, глаза сверкали презрением и непониманием, а лицо его находилось в несчастных тридцати сантиметрах от меня. Каждую его морщинку, каждую эмоцию и неровную линию я видел, словно под микроскопом, оттого внутри меня загорался праведный огонь справедливости. — Так тебе всё-таки нравятся помладше, да, Зайцев?Последняя фраза определённо стала последней каплей. В одно мгновение вспыхнув, я грубо и довольно сильно толкнул его в грудь, затем схватил его за правую руку и в одно мгновение прижатым к стене оказался уже сам Волков. Теперь настал мой черёд быть главным.— Что мне ещё оставалось делать, тупой ты чурбан? Ты не видишь ничего дальше своего носа. Не видишь моих волнений, моих чувств, вообще ничего не видишь. Подарил букетик и всё, сдулся? Или ты думал, что я, увидев орхидеи, сразу натяну на себя поводок и буду слушаться одного только тебя, Волков? — тот выглядел растерянным и удивлённым, потому что нечасто можно было увидеть меня таким. Властным, сильным и требующим. Наверное, со стороны выглядело всё довольно комично, ведь разница в наших размерах была довольно внушительной. Но сейчас важен был совсем не размер, а ощущения. Волков наверняка чувствовал мой напор и мою злость, а потому я возвысился в его глазах и он никуда не мог убежать, напрочь забыв о том, что он сильнее меня раз в десять. — Тебе после того букета нужно было действовать, но ты предпочёл просто меня игнорировать и избегать. Хочешь, я тоже могу это делать. Хочешь?Волков посмотрел на меня и помотал головой. Одна его рука попыталась скользнуть к моему лицу, чтобы, вероятно, погладить по щеке и успокоить, но я лишь звонко по ней треснул и прижал её к его груди.— Держи свои лапы при себе. Тебе мало быть обладателем красивого личика, Волков. — Довольно грубо проговорил я, а затем заглянул в его лицо и легонько похлопал его ладонью по щеке с заметной такой колючей щетиной. — Ты прожил тридцать лет, но всё ещё не можешь подойти к объекту своего воздыхания и попытаться завладеть его вниманием. Или я таким не являюсь? Тогда скажи мне это. Скажи, что ты пошутил насчёт своей симпатии, и хватит уже меня терзать своим игнором. Если тебе плевать на меня, то это не значит, что мне плевать тоже. И это не значит, что ты можешь играть с моими чувствами, идиота кусок.Тихо цыкнув, я вздохнул и отстранился. Всё тело пробирала лёгкая дрожь, а внутри стало пусто и до жути тоскливо. Меньше всего на свете хотелось услышать то, что я правда ему не нравлюсь и что он пошутил. Но.. За то это будет честно. Наверное, я не сумел скрыть во взгляде накатившую волну печали, но мне было уже всё равно, потому что оставаться здесь я больше не был намерен. Довольно резко развернувшись, я пошёл прочь от Волкова, лишь бы найти укрытие, в котором можно бы было всё обдумать и смириться. Я шёл быстро, сам того не замечая, но, к своему удивлению и большому, одновременно, сожалению, я не слышал шагов за собой.И это, наверное, как раз значило, что ему правда всё равно.Усмехнувшись, я тихо всхлипнул и свернул за угол, уже не боясь того, что кто-то может заметить мои слёзы. Кого бояться? Волков за мной не пошёл, Гоша остался там, в той раздевалке, а больше никто меня особо и не волновал. Грудь обжигало обидой, губы немного тряслись, а мысли беспорядочно пытались прийти в порядок. Не хотелось признавать, что я правда, получается, был его игрушкой, какой-то тряпичной куклой, над которой можно было поиздеваться аж в двух актах. Но признать придётся, хоть и было горько.Я добрёл до раздевалки и начал одеваться, намереваясь уйти домой и просто лечь спать. Да, я мог остаться в Деметре и переночевать у себя в гримёрке на диване, но сейчас не хотелось оставаться там, где был.. он. Появились мысли о том, чтобы уйти из Деметры насовсем, но я старался их гнать куда подальше. Нет, не сломит меня какой-то придурок, не поломает любовь ко льду, какими бы путями он не пытался это сделать. Пусть ломает сердце, душу, но лёд из моей крови ему ничем не вытравить.И всё же, надев куртку и достав вязаный шарф, я не сдержался и уткнулся в него лицом, стоя в абсолютной тишине и тихо роняя слёзы. До чего же обидно было осознавать то, что я правда посвящал мыслям о Волкове всего себя. И до чего же горько осознавать, что я каждый день искал его взгляда, пытался найти отклик в его сердце и в его глазах, но в итоге получил лишь презрение, игнор и непонимание. И зачем только я устроил всё это? Жил бы себе с этим игнором, однажды он бы меня забыл, а я бы забыл его, стёр из жизни, а сейчас лишь лишний раз напомнил себе о том, что люди могут обманывать, люди любят обманывать и играть с чувствами. Присев на корточки, я обнял свои колени, ожидая окончания своей мини-истерики. Сейчас надо было дышать, дышать глубоко и размеренно, но вместо этого были лишь какие-то всхлипы, слёзы на губах и мелкая дрожь по всему телу.— Мить, вставай.О, знакомый голос. И что ему здесь надо? Решил поиздеваться и посмотреть на то, как он меня растоптал одним своим отсутствующим взглядом?— Отвали от меня, Волков. Просто уйди. Я не хочу тебя видеть, слышать и знать в принципе, — хоть из глаз и лились слёзы, голос не дрожал и не был испуганным, хоть и звучал довольно тихо и приглушённо из-за шарфа. — Зачем ты всё это устроил? Зачем нужно было мне давать какие-то надежды? Зачем было сочинять сказки про эту твою ?любовь??Тихий вздох с его стороны. Он присаживается на корточки напротив меня и довольно бережно берёт моё заплаканное лицо в свои руки. Сначала я не хотел открывать глаза, но не мог же я сидеть так вечно. Волков смотрит.. равнодушно. На первый взгляд. Но, если приглядеться, то видно то же самое раскаяние, что и в прошлый раз. Почему все наши разговоры заканчиваются моими слезами?— Почему все наши разговоры заканчиваются твоими слезами? — озвучивает мою мысль Волков, а затем слабо улыбается и его взгляд теплеет. Я не могу оторваться от него, не могу перевести своё внимание на что-то другое, хоть и понимаю, что должен выглядеть обиженным и глубоко оскорблённым. — А, я знаю. Потому что я не могу нормально себя вести. Потому что я, Митя, глупый человек, который за свою жизнь и не влюблялся почти. Потому что я постоянно косячу, потому что я не умею выражать свои чувства словами. Потому что я боюсь, что не достоин тебя, твоих чувств и такого твоего взгляда, каким ты сейчас смотришь на меня.Смутившись из-за его последних слов, я отвёл взгляд и почувствовал, как неумолимо краснеют щёки.— Ты дурак, Волков.Говорю обиженным голосом, тихо, почти неслышно, смотря на чей-то потерянный тапок, который лежит в этом углу уже второй месяц.— Я знаю. Прости.Он отвечает мгновенно, тянет меня наверх и берёт шарф из моих рук, в одно мгновение перекидывая его за голову и завязывая довольно небрежно. Но в этом жесте чувствуется какая-то забота, он смотрит тепло и почти нежно, пока я неловко и немного пугливо смотрю на него в ответ.— Иди сюда, Зайцев.Волков разводит руки, а я смотрю на это слегка недоверчиво, но меня так безбожно к нему тянет, словно магнитом, что я уже через несколько секунд оказываюсь в крепких объятиях и чувствую вину перед собой за такое быстрое поражение. От него несёт этим невозможным, но таким уже родным одеколоном, немного сигаретами с ментолом и теплом. И через пару мгновений его тёплые руки вновь обхватывают моё лицо. Только вот.. Становится тепло ещё и губам.