2. Улыбки и осенние листья (1/1)

Листья сгребали в большую кучу. Листья в большинстве своем грязные, рыже-бурые, как ржавчина: только изредка попадались красивые и чистые. Такие листья Софья долго с восхищением вертела, поворачивала и так, и эдак, и, наконец, отдавала телефон Алеше, наставляя:- Ну, снимай меня! И покрасивее. Чтоб как принцесса была! – и мягко смеялась.- Хорошо… - тихо соглашается Молчалин. Сосредоточенно смотрит в телефон, пытаясь подобрать нужный ракурс, встает на одно колено даже, пачкая брюки в осенней грязи. Только не замечает этого: ведь перед глазами веселая подруга, которая сейчас просит снять ее покрасивее, а завтра, может, согласится сходить в кино, или просто потреплет по голове, по мягким русым локонам, с нежной улыбкой.

От улыбки Софьи хотелось таять.

- Ой, смотри, какой листок… - портя очередной кадр, бросается куда-то к земле, и уже через несколько секунд вновь позирует – с золотым листом, закрывающим губы и всю нижнюю половину лица.

Творчески. Концептуально даже, можно сказать. Для инстаграмма – в самый раз.

- Ну как, красиво выходит? – немного нетерпеливо спрашивает девушка.Но с этой стороны на листе – большое, бурое, уродливое пятно. На фотографии оно было бы очень хорошо видно.

- Разумеется. – врет Алеша, и улыбается. – Эти листья должны понимать, какая честь им выдалась – фотографироваться с тобой.

Он делает еще несколько фотографий. И уже думает отдать телефон обратно Соне, когда слышит сзади шаги.- Ну кто же так фотографирует, а… скажи честно, у тебя сейчас из-за Сони такой припадок, или просто по жизни руки трясутся?В противовес сказанному, голос у Чацкого мягкий, и лишь слегка укоряющий. Сумка безжизненно висит на плече, чуть-чуть растрепавшиеся волосы спадают на лоб, и в глазах – улыбка.От улыбки Софьи хотелось таять. От улыбки Чацкого хотелось сразу провалиться под землю. Замазать щеки замазкой, только бы не было видно румянца, или просто отвернуть лицо.

Что он и делает. Впрочем, не слишком успешно.

- Да у тебя-то наверняка лучше получится… - бормочет он.- Наверняка. – кивает Чацкий, и проворно выхватывает у Алеши из рук телефон.

- Сонь… повернись сюда. – советует он, и голос его становится нежнее и мягче – Вот так вот… наклони голову. Чуть-чуть правее. Улыбнись. Нет, не так… - он вздыхает, видя что-то совершенно искусственное – Улыбнись так, как улыбаешься, когда счастлива.

Алеша, успевший чуть-чуть отойти, украдкой взглянул на Сашу. Тот фотографировал очень внимательно, и очень уверенно говорил, и невозможно было не любоваться им – влюбленным не в тебя, смотрящим с лихорадочным блеском в глазах не на тебя. На девочку, которая нравилась им обоим. На их общую маленькую богиню.

- Улыбнись так, как улыбаешься в пятницу, сделав все уроки. Как улыбаешься перед тем, как рассмеятся над очередной Лизиной шуткой. Как улыбаешься, когда… когда… когда представляешь себе человека, которого любишь.- Ну Саша! – притворно возмутилась Софья, но все-таки засмеялась, а потом, кончив смеятся, поглядела на Алешу. Мягкий взгляд был нежнее солнца и мягче истертых обрывков старых футболок на запястьях. И грел не хуже огня.

Но, почему-то, Молчалину было совестно, что этот взгляд адресован ему.

Телефон щелкнул, фотографируя, запечатляя момент. Выхватывая среди многих грязных ржавых листьев Софью, как маленького осеннего ангела. Поразительно-несерьезного и ветренного, но веселого и милого ангела.

Листья сгребали в большую кучу. Где-то вдалеке Шариков с разгона врезался в эту кучу, от счастья, кажется, даже матерясь. Вот придет учительница – и будет серьезная разъяснительная беседа, если до этого ее ему не устроит Филипп. А пока…Молчалин, задумавшийся на несколько секунд, услышал еще один щелчок. Тут же рефлекторно повернулся к Чацкому, все еще держащему телефон, и приподнял брови.- А это – усмехнулся Саша – спешл фор ю. Сонь, перешлешь Алеше тогда. Пусть на аватарку поставит, типа меланхолия на фоне осенней рощи.

И Алеша улыбнулся.

И уж от его улыбки окружающим не хотелось ни таять, ни проваливаться под землю – а только умиляться и радоваться вместе с ним.