Тот самый квартирный вопрос (1/1)

Как ни странно, ночи в центре города были тихими, настолько, что в переулках окраин можно было, погрузившись в темноту, уловить плеск воды в фонтанах, о расположении которых нетрудно догадаться, ибо только центр мог позволить себе такую роскошь. Но кроме того, что тут были тихие ночи, они были ещё и невероятно тёмными, никто никогда не находился на улице в темное время суток за исключением редких прохожих, что освещали свой путь бледным светом телефонов, и даже такие прекрасные представители человечества, как дворовые фраера, из-за неимения наживы уехали в столицу в поисках лучшего клева. Потому-то человека, который в пьяном виде разгуливал по улице и напевал себе под нос какую-то из симфоний Чайковского, было трудно не заметить в городке, что подобен нашему. И человек, что выглянет из своего окна, заслышав шум, прорезавший пелену блаженного сна, наверняка лишь покрутить пальцем у виска и, немного посочувствовав судьбе кутящего, захлопнет окно как можно плотнее. Но одинокий и некрепко стоявший на ногах человек не нуждался в сочувствии, он его даже презирал, в какой-то степени. А шёл он, просто шёл к другу, завернувшись в объятия тоски и прихватил бутылку ирландского виски. Да вот только, по истечении нескольких секунд и этот человек растворяется, покидая призрачный дом, отстроенный из свечения единственного в округе фонаря, так удивительно здесь находящимся из благодушия самих жителей дома, ведь, согласитесь, довольно сложно отпирать калитку в кромешной тьме, тем более, что калитка эта, порой сдаётся, видала ещё царя, как минимум, виной же такого состояния ее послужили дожди, довольно частые гости в этом городе, дрожащий свет фонаря, а также плоды этих частых визитов. Но дело не в калитках, фонарях, да и не столько в самом городке, дело в том самом исчезнувшем человеке.***Ничто не раздражает человека так, как факторы, разрушающие его хоть и временную, но хрупкую идиллию. И сейчас, в третьем часу ночи, когда в дверь настойчиво стучат, наш новый, пока ещё неназванный герой, уж никак не мог лететь отпирать невесть кому с выражение крайней радости, но и злости на лице его также не было, да и способен ли был этот человек переживать злость, какой она предстаёт в нашем понимании? В любом случае, был этот неназванный мужчина весьма раздосадован и даже взволнован. Подходя к двери, он на какое-то мгновение остановился, прикидывая, стоит ли открывать, но мысли о том, что кому-то нужна помощь или это что-то опасное, заставили его, тихо щёлкнув замком, открыть дверь. — Лёва! — С голосом, что словно разболтался то ли от алкоголя, то ли от какой-то тоски, вскрикнул внезапный ночной гость, обреченно переступая порог, не обнимая, а скорее наваливаясь на своего друга, который был намного меньше, чем он, от чего и пошатнулся, при этом пытаясь удержать гостя, что наконец объявил причину своего появления в столь поздний час: — Она меня снова кинула! — Парфён, дорогой мой, прошу тебя. — Не знающий, с какой стороны подойти к своему другу и, для начала, как выбраться из этих удушающих объятий, из-за которых и слова, что проговорил мужчина, звучали весьма кряхтяще, хозяин квартиры судорожно пытался что-то придумать, после чего дополнил, умоляющее смотря на друга: — Тихо ю, ты разбудишь всех на свете. — Шёпотом, но очень активно, произнёс мужчина, но, встретив усмешку, скоро исправился: — Как минимум Ганю, тут стены из картона. — Ты не понимаешь! — Уж хотел начать длинный монолог гость, но его прервали, когда этот самый Лёва схватил за рукав оратора и умоляюще прощебетал: — Прошу, пойдём на кухню, пожалуйста. — В ответ же Парфён лишь шумно выдохнул, толком не осознавая свою мимику, нахмурил темные брови и подытожил: — Добрый ты человек, Лёва, слишком даже. — Словно мимоходом пробормотал собеседник, после чего сам направился в сторону кухни, словно бы и не ожидая приглашения, и как можно скорее упал на ближайший стул. Нагнавший его мужчина только растерянно хлопал глазами, не совсем понимая, что происходит. — Парфён, друг мой, — было осторожно начал он, — что произошло? — Что произошло, — как-то уж слишком зловеще проговорил собеседник. — Ушла она от меня, вот что произошло! — Что же ты, Парфен, не кричи, прошу тебя. Ты Ганю разбудишь. — Перепугано зашептал собеседник. — Подлец твой Ганька, сам знаешь, да только все живешь у него, отчего-то. — Ты ведь понимаешь, не много уж у меня денег, Парфён. Так снять одну комнату выходит лучше, и ты не думай, он человек хороший, право хороший, только вот… — уж замялся мужчина. — Только вот за хороший куш мать родную продаст, да ещё и посмеётся над этим. — Подытожил Парфён. — Нет, нет, это не так, но послушай, не в этом суть. Что же случилось у тебя-то? Настасья, она ведь, уходив уже, уходила и, право, возвращалась, она любит тебя, она вернётся. — Любит меня, — скептически хмыкнул обозлённый Рогожин. — Да она по гастролям шлятся любит, да похмыкать мною, сдаётся, и деньги мои ей не так нужны, как унижение! — К концу своей тирады мужчина уж чуть ли не кричал, но то ли у Льва Николаевича не стало сил вновь ему напоминать о тишине, то ли еще что, но в довольно тесной кухоньке ещё долгое время раздавался крик, с которым зашторенные окна встретили рассвет.***— Рассвет был уж давно! Доброе утро, доброе утро! — Если уж нашему читателю кажется, что квартирные разговоры на том и кончатся, мне прийдется его разочаровать, ведь именно с такими словами порог очередной обители переступил Дмитрий Прокофьевич Разумихин, весело напевая себе что-то под нос и держа в одной руке ведро с тряпками и швабру под мышкой, другую же руку отягощал кулёк с яблоками, виноградом и чём-то ещё, что, по сути, не так для нас и важно. — Дима… — Неуверенно пробормотал, потирая заспанные глаза, хозяин квартиры, — Ты что тут делаешь? — недовольно пробормотал он, после чего добавил: — Я вообще-то спал… — Некогда, Родя, некогда! — Щебетал уже протискивающийся внутрь жилища Разумихин. — Завтра приезжает Дуня, выставку на август отменили, они уже собираются выезжать, то бишь, тебе стоило бы встретить ее не в запылённой квартире и хотя бы не с такими синяками под вашими прекрасными очами. — Посмеивался гость. — Да и не дело это, уже десять утра, ты во сколько лёг? — Закончил он, уже ставя кульки на стойку, что заменяла в этой квартире кухонный стол. — Не знаю, я спал уже второй день и не планировал это менять. — Недовольно проворчал тот самый Родя, разворачиваясь с намереньем исчезнуть во тьме соседней комнаты. — Слушай, может, ты не здоров? Ты как-то совсем бледен стал.- Уже более серьезно проговорил Дмитрий, оббежав своего товарища и вглядываясь в его лицо. — Господи! — Недовольно вскрикнул собеседник. — У Дуни будет больше вопросов, если у меня будет стерильная квартира. А тебе не нужно на работу? — Последнее было сказано с особым скептицизмом. — Нет, у нас меняют окна, потому за прекрасными служителями муз с верхних этажей ходить не приходится, а за остальным и Дашенька с Базаровым в состоянии проследить. — Логически рассуждал Разумихин, хоть, по большому счету, его доводы другой стороне были абсолютно безынтересны. — И свой драгоценный выходной ты решил посвятить уборке, гениально, еще и не в своей квартире. — Закончив, молодой человек раздраженно выдохнул и вернулся в комнату, ожидая, что его друг, наверняка так, Дмитрий был его другом, пусть этой мрачноватой фигуре и казалась, невозможность этого, из-за так называемых тонкостей характера. Так вот, направившись в комнату, молодой человек ожидал, что его гость вскоре уйдёт, и с чистой душей провалился в сон, ему было все равно, что дверь открыта, что он настолько бестактно себя повёл, что он скоро утонет в долгах по учебе, его сестра вновь вызвется его спасать и пока лишь зарождающееся, но в перспективе способное стать всепоглощающим чувство вины пожирало и чем-то едким расползалось внутри, создавая пелену сна, сна который убаюкивал, укачивал, как стоят в осенних туманах голые сады, так и человек остаётся в своём сознании один, и мысли, которые уже стали кислотным варевом, окутывают его, приводя некое наваждение. Возможно, оно рассеется и покажет что-то важное, но в жизни чудес не бывает, и в конце он останется один, только он и осознание, что это ничего и не значило. Как бы там ни было, но и такие, пусть и не воодушевляющие, но довольно поэтичные мысли были прерваны скорее символическим стуком в дверь, из-за которой вскоре появился тот самый гость, который и не собирался никуда уходить, как оказалось. — Ты все же уснул, — пробормотал Дмитрий, подходя к плотным шторам и лишь немного отодвигая их в сторону, дабы впустить хоть немного света в ту кромешную тьму, что отчего-то называлась комнатой. — Ну, оно и не удивительно, в такой-то тьме. — Подытожил мужчина, разворачиваясь в сторону своего друга, который и не реагировал на попытки начать разговор. — Скажи, — уже аккуратнее начал мужчина, присаживаясь на край кровати, которую нашел скорее интуитивно в этой полутьме. — Родя, чем я могу тебе помочь? Ты ведь мой друг, я не могу видеть тебя в таком состоянии, я могу и уйти, но я действительно переживаю. В темноте послышался довольно тяжелый вздох, и неизвестно, отчего тот самый Родион присел на кровати и, посмотрев прямо в глаза своему другу, бросил какое-то смятое, Спасибо? и, пройдя мимо него, направился в кухню, точнее, в прихожую, столовую, гостиную и кухню в одном флаконе, точнее в одной комнате, неудивительно, что его друг проследовал за ним. Невольно пощурившись из-за яркого света, обитающего в комнате, который, походя на внезапных гостей, лез обниматься в совсем словно бы неуместной для этого обстановке. — Знаешь, ты прав. — Не поворачиваясь к другу, бормотал заспанный мужчина. — Сейчас я тебе помогу. — Бросил он, метаясь от ящика к ящику в надежде что-то найти, но его друг пресёк эти действия, положив руку ему на плечо. — Не утруждайся, — посмеивался гость, — ты спал часа три, я не мог оставить тебя с открытой дверью, ну и я тут немного прибрался, все же, стыдно просто так рассиживаться. Хозяин же квартиры лишь уставился на Дмитрия широко распахнутыми глазами, в которых плескалось то ли удивление, то ли уж очень застарелое подозрение и наверняка почти что неуловимая благодарность. Кто знает, сколько бы ещё простояли эти две каменные инсталляции, безврываемая в эту тишину выкипающего содержимого кастрюли, что уже начало расползался по всей плите. Дмитрий, быстро схватившись за голову, брослся к кастрюле. — Я совсем забыл! — Вскричал он, хватаясь за тряпку и крышку одновременно. — Суп будешь? — Спросил он, после добавив: — Ну. как суп? Скорее бульон, у тебя просто не так много продуктов, да и вид болезненный слегка, уж прости, так что самое то! — Докончил мужчина, бросив тряпку в раковину и, лучезарно улыбаясь, повернулся к другу. И улыбка эта была настолько искренней, настолько тёплой, что казалась слегка наивной. , Да… — Пронеслось в голове Раскольников. — Я уж слишком злоупотребляю его чувствами к моей сестре.’’***Стук в дверь в таком специфическом месте, как наша культурная обитель, означал слишком многое, о том, что по стуку люди узнавали личность, ее настроение и, возможно, даже обувь человека, по шагам и говорить не стоит. И нет, вы не подумайте, со звукоизоляцией у нас все было замечательно, просто акустика в высоких стенах больно хороша. Но стук в разных дверях был то тише, то громче, все, к примеру, знали, что, когда за дверью у художников тишина — стучать можно не более трёх раз, ну, а если громко, и стучать не стоит, просто входить, а вот смеяться вместе или разнимать драку, тут уж как повезёт. На репетиции оркестра могли себе позволить забежать лишь единицы, и то, только в коротком перерыве, и не дай бог ты войдёшь во время так называемого в простонародье, фальшивого финала’’. Можно остаться и без головы, а если и с ней, то травмы ее вряд ли будут совместимы с жизнью, ибо неизвестно, как попавший в дирижеры Парфён Семёнович, хоть в музыке и смыслил не так много, как стоило бы, но проникался композициями каждый раз, возвышаясь над оркестром и порой забывая о своём назначении. Что же до театралов, главное не заявится на прогон, да и на репетицию, ибо вас либо укроют приятнейшим слоем высокохудожественного мата, либо же поставят на сцене под предлогом: , У тебя ведь есть пара минут, как раз расскажешь.’’, заявят, что вы стол, да объяснят актерам, насколько они должны прятаться за ним, то бишь за вами, в том или ином фрагменте. Во время отработки хореографии вовсе появляется не стоит, когда скрипачи рассиживаются на сцене по вечерам, зайти можно, но только со своей выпивкой, к нашему прекрасному пианисту зайти можно в любой момент, если вы готовы стать объектом не самых приятных шуток, но если репетирует уже известная вам Катя, можно и поболтать. Впрочем, это целое искусство, постигать которое приходится очень долго, но в итоге-то можно попасть куда угодно, кроме, пожалуй, части здания, что оккупировали писатели, туда ходить не стоит, ведь истерика по поводу, Я потерял мысль! Из-за тебя! Халдей нахальный! Знаешь ли, как такие как ты губят великие умы’’ не самое приятное, что можно пережить. Этот же стук, что прозвучал едва слышно, изначально никто и не воспринял, возможно, ветки бьются в окно, или что-то наверху упало, только вот он повторился, в этот раз немного настойчивей. Однако, поднявшись из-за стола и открыв дверь, ещё недавно сидевший мужчина никого не обнаружил, и вновь вернулся к своим бумагам, которыми заслонил себе обзор всего мира, однако стук повторился и в третий раз, после чего ему показалось, мол пора дать себе отдохнуть и устало потерпел глаза, но размышления вдруг прервал телефонный звонок. — Я вас слушаю. — Обычным учтивым тоном проговорил наш герой, внимательно слушая указания. — Через которое количество времени, и мне нужны примерные масштабы и точное количество краски и полотна, что нужно заказать. — Еще после недолгого молчания мужчина ответил что-то в духе, хорошего вам дня’’ и, положив трубку, покинул комнату, предварительно сложив документы, с которыми работал, в шкаф. И, на самом деле, это персонаж нам знаком, зовут его Алексеем Степановичем, и он уже появлялся в нашей истории. А что о нем сказать? Никто и никогда о нем ничего толком не знал, он просто был, все вопросы всегда были к нему, и это тот самый человек, который работник, а не человек, за пределами этого здания. А кто знает, что происходит там, за пределами? И вот сейчас, когда для новой постановки Евгению пришла гениальная идея — воплощением не на базовом уровне занялся Молчанин, так скоро убежав. Однако, стоило ему удалится, как в ней появился уже известный нам персонаж — пианист, точнее, один из пианистов, захаживающих в наше прелестное заведение, я имею смелость сказать, наше’’ в надежде, что читатель уже свыкся с тем, что наше странное заведение охотно принимает гостей. И вот, этот известный, но, по сути, совершенно незнакомый нам человек, открыв ключом, невесть откуда взявшимся у него, шкаф, и, выудив оттуда чёрную папку, покинул помещение. Зачем ему это было нужно? Кто знает, возможно, это ещё проявится в нашей истории. А ветер из открытого окна подул, покачивая шторы, и так же мерно постукивал старыми ставнями, как и раньше, словно ничего и не было.