Часть 6. СЕЙХТШИ. Гл. 10. Во власти страстей (1/1)

– Оооох, Виргиния, это что… Это был пьяный сон, да?Мягкий рассеянный свет кристаллических призм бесстрастно озарял хаос из разбросанной одежды, окружающий надувной матрас, вечность назад опрокинутый властной рукой Виргинии, бликуя на кромке лежащей под столом чашечки – кто из них уронил её, вскочив с диванчика, чья она – теперь не вспомнить.– Ну, можно, наверное, и так сказать, ага… Ну, кому как, а я б такие сны почаще видела, пожалуй.– Уйёооо… Господи… - Офелия постепенно трезвела, и осознание того, что она только что так весело-бессознательно творила, мягко наваливалось на неё, как душащая подушка на беспомощную жертву. Девушка закрыла лицо ладонями.– Нет, я не поняла… Что-то плохо было, не так? Ну чего было не сказать, по ходу действия, что я не так делаю и как надо?– Нет, я не об этом. Всё было чудесно. Даже слишком чудесно…Виргиния села в постели, скрестив руки на груди.– Аааа, вот оно что. Теперь себя поедом будем есть? Ты это бросай, дорогая. Я тебя, вроде, не насиловала, и демон в тебя не вселялся. Пять минут назад ты вон как пищала… Что это за политика такая – отрицать свои желания и стыдиться их? Ты, вообще говоря, взрослая женщина, захотела – сделала, и перед кем это ты собралась извиняться?На её лопатке проступает две небольших багровых полосы – Виргиния с удивлением посмотрела на свои довольно коротко подстриженные ногти. В какой момент это она так? А, многие из этих моментов стоили того. На её собственных плечах таких следов должно остаться больше – рядом с бледными шрамами, памятью о Бриме. Эта хворостина в руках тюремщиков не заставила её кричать, а вот узкие изящные пальчики, сейчас смешными рожками торчащие между спутанными тёмными волосами – смогли.– Но это же… нехорошо, Виргиния… неправильно.Обманчивая хрупкость – сколько лет этому выражению, а может, веков? Никогда не постареет. Виргиния осторожно коснулась царапин на плечах – они были оставлены, наверное, тогда, когда её губы, скользя по коже, ещё не вернувшейся в дородовое состояние (за что перед этим, неловко выскальзывая из туники, Офелия многократно сбивчиво извинялась), дошли до редких тёмных волосков, идущих от пупка вниз. Обманчивая хрупкость самым логичным образом скрывает неистовство в реакциях на удовольствие.– Неправильно шубу в трусы заправлять – не влазит… Сколько детей в голодающих странах от этого умерло или атомных бомб взорвалось? Так что прекрати мне.Она тоже села – отчаянным рывком, зябко обхватив колени, спутанная грива целомудренно прикрыла невыносимо трогательные острия маленьких грудей.– К чему они говорили про разврат… Они отберут у меня Элайю…Виргиния поднялась, мастерски удержав баланс на малость трясущихся ногах, схватила со стола бутылку и остававшуюся там чашку. В два глотка выпила налитое, а вторым чередом налитое протянула Офелии.– Кто – Земля? А тут где-то их соглядатаи под подушкой прятались? Или кто – минбарцы? Им больше делать нечего? И вообще – посмотрела б я на того, кто решится отобрать Элайю, если у него на пути встанет Виргиния Ханниривер.– Виргиния…И этот растерянный, беспомощный лепет разъяснять не надо. ?Я ведь нормальная девушка, я жена и мать…?Все мы когда-то считали себя нормальными, хотелось глубокомысленно изречь Виргинии. Она набросила на плечи Офелии свой форменный пиджак, оказавшийся ближе всего.– Ну, если ты решила перед памятью Андо стыдиться – то это ты, конечно, хорошо придумала. Вообще, извини, что так цинично напоминаю, но ты овдовела слишком рано, чтобы считать, что нечто подобное низменное-телесное тебе никогда уже не потребуется. Если решила в минбарском духе хранить верность, пока вновь не встретитесь там, где не падает тень – то прямо скажу, нашла, кому. Тебе Андовских любовных приключений всё равно уже не переплюнуть, силы дури не хватит.– Нет, нет, я не…– Или что – ему можно, тебе нет? Короче, если кого-то надо назначить виноватым, то пусть это буду я, мне не привыкать, но я лично абсолютно ни о чём жалею. Я своим мужикам в пожизненной верности не клялась, много чести.Ну да, клялась она другим мужикам и в другом. И видимо, крепко эта клятва засела в подкорке – всё она с себя сняла во время сего процесса, кроме ?Фа?… Вот не дай бог, ещё и это Офелия сейчас осознает…После занятий, которые он вел у детей высшего уровня телепатии, Алион направился в дальний зал храма, где у статуи Валерии стоял его бывший наставник, фриди Энх. Пожилой, сгорбленный минбарец что-то шептал, то и дело подслеповато взирая на мраморную фигуру.Фриди Энх был безумно стар, все его сокурсники и друзья детства ушли к Валену ещё много лет назад. На Минбаре вообще было не так много равных ему долгожителей, и большинство из них давно удалились для тихой отшельнической жизни в уединённые северные храмы. Он же только три года как окончательно перестал набирать учеников, сейчас оказывая помощь советами более молодым фриди и жрецам. Негромкие шаги юноши он услышал издалека, поэтому когда тот подошел, он обернулся, колыхнувшись в приветственном поклоне, как сухая тростинка. Его глаза, почти потерявшие цвет, заблестели, собралась сеточка морщин вокруг губ.

– Уж не врут ли мои старые глаза, действительно маленького Алиона я вижу перед собой?– Простите меня, учитель, что так редко навещаю вас. Поверьте, это не от непочтительности, в моих мыслях вы каждый день… Но я не смею, зная вашу занятость, беспокоить вас...– Когда ж мои любимые ученики доставляли мне беспокойство, Алион? Правильно сказать, не я, а ты занят. Да, уж я-то знаю, зря ты думаешь, что если я не выхожу со своих задворок, то не в курсе твоих дел. У тебя сейчас много учеников - сложных, сильных...Они прошли на задний двор храма, где фриди Энх особенно любил предаваться полуденным размышлениям, подметая опавшую листву. Шёл он медленно, видно было, что ходить ему становилось всё тяжелее, однако он упорно отказывался даже от посоха, не говоря о том, чтоб к нему прикрепили поддерживающего под руку послушника, и опирался только если на свою метлу.– Ты-то понимаешь теперь, что первый, начальный период - самый сложный… Изучение, определение уровня силы, всех причудливых особенностей, которые природа вложила в каждое юное дарование. Наведение мостов…Не все из них останутся в твоих учениках, кого-то, и, возможно, многих тебе придётся передать под начало тех, кому лучше удастся раскрыть и развить их способности. Но ты не меньше будешь дорожить даже теми краткими историями ваших занятий… Погляди-ка, погляди, что покажу.В глубоких трещинах побитого временем каменного карниза пробивались узкие белёсые стрелочки - первые проростки Валенова корня.– Вишь, чего удумали, где вырасти! Каким же ветром занесло сюда их споры? И ведь не вынешь их отсюда. Вот, подсыпаю им землицы, а что делать? Починили бы карниз вовремя - конечно, не было б этого теперь. Вот так Вселенная воспитывает ленивых и невнимательных, Алион. Теперь все трещины опутаны грибницей, а они ведь глубокие. Но ты видишь, что Вселенная даже к ленивым и невнимательным добра - ведь растущий на скудной каменистой почве Валенов корень цветёт хоть мелким цветом, но необыкновенной красоты и изящества… Но ведь не о разрушающемся карнизе старого храма ты пришёл сюда говорить, ученик? Хотя и это было б похвальной и радующей целью для меня.Юноша почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы - как ни редко видел теперь, но никогда не забывал он ласковой и хитрой улыбки любимого учителя, этих тонких, сухоньких рук, похожих на птичьи лапки, которые сейчас поливали свежепринесённую землю из маленькой лейки.

– Нет, фриди Энх. Скорее о разрушающемся храме моей жизни…Энх, прищурив подслеповатые глаза, долго пристально вглядывался в юное, всегда такое светлое и строгое лицо ученика.– Храм ли - жизнь? Великий Тайхал говорил, что жизнь - это дорога, трудная дорога через пустыню, где ты встречаешь и великие сокровища, и бездонные колодцы, полные сладчайшей воды, и прекрасные цветы, но ничего из этого не смеешь взять себе, ибо всё это предназначено другому, идущему следом за тобой... Великий Сакхин вторил ему, говоря, что жизнь - это мастерская каменщика, где ты в труде и темноте вытачиваешь искусной резьбы сосуды, из которых будут есть и пить те, кто придут к тебе, и видя, что череда их простирается до горизонта, ты не смеешь дать себе отдых, и не смеешь ничего из сделанного тобой взять себе… Тайхал и Сакхин были подвижниками-аскетами, их великие заслуги неоценимы, но мне, ты знаешь, ближе слова великого Датьела, говорившего, что жизнь - это чудесный сад, данный тебе для ежедневной радости. Сколько прекрасного и удивительного вижу я каждый день в этом маленьком старом дворе! Вот этот Валенов корень, или гнездо туюш - прямо под основанием статуи Семи Старцев, представляешь? А видел бы ты, что натворили наши гоки! Стащили занавес из восточного притвора, повесили на дерево у пруда и качаются на нём. Понимаешь ли ты, Алион? Пока мы молоды, когда мы только приходим юными послушниками в храм, мы полны рвения, нам хочется всё содержать в идеальном порядке. И мы злимся внутри себя, хоть и понимаем, что это непочтительно, на стариков, считая их неспешность и благодушие в хозяйственных делах святотатственной безалаберностью, хоть и оправданной возрастом, старческой немощью… Мы стремимся всё исправить, наладить, везде успеть, всё содержать в наилучшем виде. И не понимаем, почему старики смеются над нами. Лишь с возрастом мы многое понимаем… Наш ли это храм? Храм Майра? Или храм вот этого Валенова корня, и вьюна, опутавшего колонны северного притвора, и разнообразных насекомых, на которых охотятся туюш, на которых, в свою очередь, охотятся гоки… Эта милая, неразумная, озорная природа учит нас смирению. Учит пониманию - все наши усилия, по отвоёвыванию нашего рукотворного святилища, у травы, насекомых и животных - у храма нерукотворного, лишь временны. И мы смиренно просим - милые гоки, милый вьюн, позвольте нам сосуществовать с вами, рядом с вами молиться… как гости, а не хозяева. Если тебе кажется, что твоя жизнь рушится - возможно, Вселенная учит тебя смирению. Возможно, ты придаёшь слишком большое значение своему служению, его месту в божественном порядке вещей… Это объяснимо - ты способный юноша и много трудишься…Алион смущенно опустил глаза, похвалы учителя, в какой бы своеобразной форме они ни были, всегда волновали его сердце. Но что скажет учитель, когда услышит о причине его смятения...– Учитель, вы помните, как начинался мой путь… Возможно, я и в самом деле был слишком самонадеянным, полагая, что могу и должен всего себя посвятить служению, не оставляя в своей жизни места личному… Однако все эти годы мне удавалось держать свой дух в полном равновесии…– О, это частая ошибка юности, мой дорогой ученик. Нам кажется, что мы способны обуздать свои страсти самым надёжным и достойным восхищения образом, что именно нас ждут сиятельные вершины самого трудного, самого чистого подвига…– Вы, несомненно, правы, учитель, однако уверяю…Старый минбарец проковылял к скамейке в тени трёх соприкасающихся кронами деревьев, и тяжко опустился на неё, похлопав рядом с собой, приглашая Алиона присесть рядом.

– Тем и опасна горячность юности, Алион. Мы многого хотим, мы на многое готовы. И это прекрасно, вне всякого сомнения. Однако мы всегда должны держать в своей голове вопрос - нужна ли Вселенной моя жертвенность, моя безупречность, мой подвиг? Действительно ли она понесёт невосполнимую потерю, если мы не заберёмся на самую вершину пика подвижничества, которую избрали своей целью? Не много ли мы думаем о себе? Однако расскажи же, кто та мудрая, что спустила тебя с небес на землю, чьим существованием Вселенная даёт тебе новый интересный урок?– В том и дело, учитель. Это не женщина. Это человек, земной мужчина.Фриди снова обратил на ученика пронзительный, пытливый взор, некоторое время не произнося ни слова. Улыбки на его лице уже не было, и Алиону стало по-настоящему страшно, как никогда до сих пор в жизни. Однако он собирался быть твёрдым до конца, что бы ни уготовила ему судьба.– Верно ли я понимаю тебя, ученик, что речь не о дружбе, или неком влиянии земной культуры или философии, а единственно том смысле, который и можно видеть за твоими словами, за смятением, охватившем всё твоё существо?– Верно, учитель.Старый Энх отвёл взгляд, и некоторое время задумчиво смотрел вдаль.– Алион, ты всегда был необыкновенным учеником, из тех, кто делает труд учителя особенным испытанием, особенным удовольствием. Ты умел задавать вопросы, открывавшие нам с новых сторон несомненные истины. Ты жадно пил знания, всё стремился постичь, всё охватить. Ты брался за каждое дело, большое или малое, с таким жаром и усердием… Удивительно ли, что и на закате моей жизни ты задаёшь мне столь интересные задачи…– Клянусь, учитель, я и представить себе не смог бы…Фриди сделал ему знак замолчать.– А кто мог бы представить себе то, что произойдет с ним, в нём в завтрашнем дне? Только самонадеянный глупец, разве нет? Речь не об этом теперь. Я должен понять, о чём ты говоришь. Что произошло между вами.Алион тяжко выдохнул.– Всё.Он почувствовал, как учитель потянулся к нему ментально - закономерно, есть то, для чего всё равно недостаточно слов самого обстоятельного рассказа, и раньше, чем осознал, что происходит, он уклонился от этого воздействия.Юный фриди уронил лицо в ладони.– Простите, я не хотел. То есть… вероятно, дело в том, что всё же это касается не одного меня. Я полагаю, достаточно того, что я пал в ваших глазах, и я не хотел бы, чтоб пал так же он и всё земное человечество.– Не сам ли ты решил, что это падение?– Учитель, я знаю цену и смысл того, что произошло между нами, я знаю, что это перевернуло мою жизнь. И знаю так же, что я не могу, не собираюсь жалеть об этом. Верно, мне слишком легко всё давалось до сих пор. Я не привык иметь дело с настоящими искушениями, и теперь, столкнувшись с таковым, совершенно не в силах ему противостоять, не в силах увидеть это так - как обольщение, разгул бессмысленной и вредоносной страсти, а не самое прекрасное, живое, настоящее, что испытывал я в своей жизни. Я понимаю, что так считает каждый, кто идёт на поводу страстей. Но когда я думаю об этом, мне, разумеется, кажется, что страсти и искушения других - вроде маленькой лужи, которую ничего не стоило б преодолеть, если б не преступное слабоволие, и только у меня - бескрайнее полноводное море с чистейшей и живительной водой, в которую хочется погрузиться целиком, потому что она дарит радость, смысл, бессмертие…– Под внешней сдержанностью, образцовым самообладанием у тебя всегда была горячая, чувственная натура, не я ли говорил тебе это?– Всё верно, но мог ли я ожидать, что она проявится подобным образом? Вы правы, вероятно, говоря, что мне недоставало смирения. Высокие оценки, сложившийся в таком молодом возрасте авторитет вскружили мне голову, и тем досаднее, что я совершенно не видел этого, считая себя свободным и от таких движений души. Что ж, я получил достойный урок, только как мне быть теперь? Коли мне настала пора отринуть своё самомнение, так незаметно завладевшее мной, я должен признать, что стою на распутье и не знаю, что мне делать. Путь, которым я шёл, оказался слишком труден для меня, я не осилил его…Старый учитель похлопал ученика по плечу.– Как прекрасна и трогательна эта горячность юности, сколько она несёт нам проблем - и всё же, видя её, невольно замираешь в неловком умилении. Неужели, дитя, ты в самом деле готов оставить этот путь лишь потому, что встретил на нём испытания, настоящие испытания, которые способны смутить столь сильный дух, как твой? Это лишь означает, что ты на верном пути. Если ты ни разу не оступился, не усомнился в себе - не значит ли это, что Вселенная щадит тебя, уберегая от трудностей, считая тебя неготовым к ним? Я вижу, к чему ты клонишь. Ты считаешь себя недостойным и далее быть наставником молодых телепатов, потому что дух твой смущён, потому что ты нарушил собственное намеренье не делить свой пыл с любовной страстью, целиком отдав его твоему служению? Это лишь означает, что ты взрослеешь. Несомненно, были и будут те, кто сможет идти именно таким путём - обуздания, запрещения телесных искусов, обращения себя в высокий, непоколебимый дух. Что ж, и это хорошо, и это правильно. Но это не твой путь. Многие великие учителя имели семьи, были счастливы в своей семейной жизни не меньше, чем в своих трудах. Возможно, тебе показалось, что такой путь менее труден, менее почётен, что он означает уступку бренной плоти, означает… обкрадывание своего служения в пользу жизни личной и в чём-то обыденной?– О нет, вовсе нет…– Или может быть, ты полагал, что так не получится именно у тебя? Сдаётся мне, Вселенная иного мнения на этот счёт.– Но ведь…– Я понимаю, всё было б проще, если б речь шла о какой-нибудь достойной женщине из нашего народа. Не буду с тобой спорить. Но видимо, не место и не время сейчас для простоты. Нам с тобой вместе предстоит понять, что это за явление, к чему оно, к добру или к худу. Не всякое наше желание истинно, не каждый наш выбор правильный, а отличать истинное от ложного мы учимся всю жизнь. Но совершенно точно, если ты остановишься сейчас, откажешься от служения, которое так много значит для тебя - ты совершишь непростительную ошибку.– Значит, я должен отказаться от… него?– И этого я не говорил. Не буду скрывать, едва ли многие скажут так, как я. Я не понимаю того, о чём ты рассказал мне, а без понимания - не вправе выносить суждения, но мало ли тех, кто не понимая, судит? Я прожил долгую жизнь и на закате её могу сказать только одно - со всем нашим опытом, со всеми нашими достижениями мы всё те же неразумные дети, и Вселенная терпеливо и мудро улыбается нашему бахвальству, как много мы познали, как много освоили… И сейчас я, старый фриди, воспитавший не одно поколение учеников - малое дитя перед той загадкой, которую ты загадал мне. У меня нет ответов ни на твои вопросы, ни на мои собственные - и я знаю, как это пугает тебя сейчас. Нам нужны рамки, законы, руководства, чтобы идти прямым путём по жизни. Чтобы, достигнув её вершин, находить новые рамки, законы, руководства, ниспровергая старые… Новая ступень отрицает предыдущую, без которой, однако же, не было б её самой, и рождает ступень следующую, которая тоже ниспровергнет её - ветхую, прошлую… Как мы обновляемся каждый день, так обновляется и мир, только ему и дольше, и сложнее это делать… Ты не первый, кому судьбой суждено было совершить что-то, что могли не понять и осудить другие. Непросто бывает постичь смысл подобного испытания судьбы, но прежде, чем допустить в своё сердце осуждение, стоит подумать, имеем ли мы право считать, что Вселенная говорит нашими устами, нашими устами судит? Дэленн когда-то тоже осуждали, и долго не принимали её и её выбора. Тогда многим казалось, что страшнее и порочнее и не придумать… И должны были признать, что права она, а не они. Но ведь были и те, кто не удостаивался такого признания, всегда были… В любви, в выборе дела, которому посвящаем жизнь, в значимых для нас и нашего общества решениях мы можем получить признание и одобрение, а можем - осуждение и презрение. Можем быть правы или гибельно заблуждаться. Не всегда правота вознаграждается признанием, а заблуждение - презрением. Испытуемый не борется с испытателями, а борется вместе с ними за истину. Расскажи мне об этом человеке и ваших отношениях, Алион.Леди Вакана Горгатто, сколько к ней морально ни готовься, всё равно будет неожиданна, как внезапный сход снежной лавины, и приятна в той же степени.– Здравствуй, сын. Я вижу, к добрым советам матери ты относишься так же, как и прежде, то есть – плюёшь в лицо…– Матушка, - на сей раз Винтари разговаривал не стоя перед экраном, а сидя, в расслабленной позе, а кресле, так что чувствовал себя гораздо спокойнее, - с нашей последней беседы прошло, конечно, сколько-то времени, и при том времени, не знаю, как у вас, а у меня – богатого на события… Однако же я помню её довольно явственно. И добрых советов там не помню. Угрозы помню, попытки шантажа помню, а добрых советов – нет. Может быть, вы говорили с каким-то другим вашим сыном? Хотя я, признаться, не слышал, чтоб у вас был другой сын, кроме меня.Лицо леди Ваканы, и без того далёкое от радушия, посерело, или, скорее, побурело.– Ты очень расстроил меня, Диус, этим откровенным и агрессивным… нежеланием сотрудничать.Винтари рассеянно погладил кромку обивки.– А, так вы уже в курсе, матушка, что император не только одобрил мою идею по поводу назначения наместника на Винтари, но и разблокировал мои счета? Самое главное, вы ведь ничего не можете сделать, мои действия ничем не более противоречат законам и обычаям, чем ваши.Императора вполне устраивает моё желание быть и дальше вдали от родины, вполне устраивает кандидатура наместника, вполне устраивает, что надежды и чаянья вашего нового супруга пошли прахом. Матушка, что вас во всём этом удивило и расстроило? Это обычная практика в жизни нашего общества.Леди Вакана поджала губы.– Не спеши, Диус. Самонадеянность молодости сгубила уже многих. Не стоит так открыто выказывать кому-то свою неприязнь – никогда не знаешь, где и как тебе понадобится помощь этого человека. Впрочем, я впечатлена, конечно, твоей… находчивостью, с которой ты оставил колонию под своим контролем и при том обошёл меня… Довольно удачно, что тебе удалось заручиться поддержкой и расположением императора, однако тон вашего общения… полагаю, нуждается в корректировке. Любой разумный человек на твоём месте не кичился бы этим… вооружённым нейтралитетом, а постарался бы… вызвать доверие и расположение.– Матушка, вооружённый нейтралитет у нас с вами. Пока нейтралитет. С Виром Котто же у нас – взаимопонимание по важнейшим для меня сейчас пунктам. Я уже говорил, мне исключительно приятны люди, с которыми можно говорить начистоту.Леди Вакана, видимо, изо всех сил пыталась не выйти из себя, от явного напряжения длинные серьги в её ушах непрерывно звенели. Интересно, почему она продолжает этот разговор? Чего ещё хочет? Просто оставить последнее слово за собой, высказать своё мнение, испортив настроение?– Я не понимаю, Диус, чем всё же, кроме детского упрямства, вызвано нежелание закрепить благоприятные сдвиги в ваших отношениях… Это могло бы помочь тебе вернуться на политическую арену, несмотря на все эти годы…– Меня вполне устраивает моё нынешнее место на ней.– Разумная осторожность, сын, перерастает в трусость и безынициативность куда быстрее, чем ты думаешь. Годы спустя ты будешь жалеть об упущенных возможностях.– Матушка, давайте начистоту. Какие такие ещё возможности вы мне собираетесь навялить? Я, хвала Создателю, и так облагодетельствован судьбой, у меня есть, вопреки всем вашим стараниям, на что жить и чем заниматься.Леди Вакана нервно оглянулась – что было, пожалуй, скорее рефлекторным жестом, едва ли она села бы перед экраном для важного разговора, если б не была убеждена, что ни одни лишние уши её не услышат.– Император Котто, разумеется, молод и здоров, и проживёт ещё много лет… Но всё в руках Создателя. Не столь давно на него было совершено покушение… Оно, конечно, не удалось… Какой-то сумасшедший радикал, подкупленный врагами Республики… Между прочим, именно отъезд императора на дружеский обед у покойного президента дал злоумышленнику возможность подготовить покушение, поразмысли над этим… Так вот. В случае, если подобное повторится, и будет на сей раз успешно – трон снова останется без наследника… Ходят слухи, что супруга императора бесплодна, но несмотря на это, он не собирается ни разводиться с нею, ни брать вторую жену, то есть, наследника по крови у трона и не предвидится…– Сочувствую их горю, но я-то тут при чём? Надеюсь, от меня никакой помощи не требуется?– Диус, ты что, дурак? Это твой шанс стать главным претендентом! Для закрепления этого шанса тебе хорошо бы было… добиться большего доверия императора, а ещё лучше – породниться с ним. Зная твою инициативность, я навела кое-какие мосты для тебя… Мы нашли удивительное взаимопонимание с Дариусом Котто, они согласны выдать за тебя замуж Лентиллу, одну из кузин императора… Однако тут есть одна сложность. Император, видите ли, запретил им отдавать сестру замуж без её желания.– Не могу не похвалить его мудрость… То есть, леди, если вы не поняли, перевожу: сердечно рад, что ваши планы потерпели крах в самом зачатке.– Но если ты познакомишься с нею, сумеешь её очаровать и она даст согласие – проблемы нет.Винтари зевнул.– Ага. Матушка, скажите, а зачем мне это нужно? Жениться на женщине, которую я не знаю и не люблю…– Диус, ты меня, вообще, слушаешь? Я и предлагаю тебе познакомиться с нею. Леди Лентилла юна и хороша собой, а так же, как говорят, умна, хорошо воспитана и обладает мягким, кротким характером.– Матушка, сколько бы достоинств ни собралось в этой женщине… Я готов, допустим, совершить с нею несколько приятных прогулок с беседами о погоде, искусстве эпохи первого императора или садово-парковой архитектуре… Но я совершенно точно не стану на ней жениться. Лично для вас речь ведь о том, чтоб я понравился ей, а не о том, чтоб понравилась она мне? И всё ради того, чтобы у вас – нужно ли это мне, опять же никто не спрашивает – появилась снова надежда на верховную власть? Я понимаю, хотя связь того радикала, что покушался на императора, с вашим супругом доказать не удалось – слухи-то ползут… Пристальным недобрым вниманием Двора вы теперь обеспечены. И ваш супруг уж явно не кандидат. Поэтому вы решили вновь обратить внимание на такую ненадёжную фигуру, как я, решив, что с паршивой овцы – хоть шерсти клок. Матушка, я не собираюсь играть в ваши игры. И я сейчас серьёзно. Вам нечем мне пригрозить и нечем меня подкупить. Даже если вы вновь заблокируете мои счета – у меня здесь есть собственный, пусть и скромный, источник дохода. И я пальцем о палец не ударю для того, чтоб вы тешили свои амбиции и успешно плели свои интриги. Плетите их, пожалуйста, без меня – сколько сможете.Глаза леди Ваканы недобро сузились.– У тебя кто-то есть, Диус. Ты встретил женщину, на которой намерен жениться, поэтому ты отвергаешь найденную тебе партию, даже не желая знакомиться с леди Лентиллой. Ты влюбился, и я подозреваю, она не центаврианка… Кто она? Землянка, минбарка?Винтари нервно рассмеялся.– Матушка, вы бредите.– Имей в виду, Диус, это – тебе не будет позволено. Не добьюсь законным путём – у меня есть и другие. Ты с ней не будешь. Я узнаю, кто она… Ты женишься на инопланетянке только через мой труп.– В таких случаях говорят - мне будет очень не хватать вас матушка, но всё же вы бредите.Ранвил шёл по коридорам резиденции, обуреваемый мыслями, мрачнее которых у него до сего дня не было. Онпришёл сюда сейчас потому, что узнал, что именно здесь сейчас находится Шин Афал, и не мог не вспоминать, как когда-то приходил сюда к другу… Другу, которого сейчас больше всего не хотел встретить даже случайно на своём пути. Слишком трудно тогда будет сдержаться… а ведь совсем не для ссоры он сейчас сюда идёт, его настрой перед разговором с Шин Афал должен быть лишён малейших оттенков гнева… И без того много он гневался на судьбу, что из-за учебных занятий не смог приехать сразу, как только делегация вернулась с Тучанкью. Высшей несправедливостью было бы, если б сейчас оказалось, что Шин с Дэвидом… Что поделаешь, но детство, украшенное безмятежностью их детских игр, их доверия, кончилось. Там, где идёт спор за одну женщину, нет места прежней невинности чувств…Свернув в коридор, где, как ему указали, находится искомый кабинет, он остолбенел, не в силах сперва поверить в открывшееся его взору зрелище. Дверь жилой комнаты, находящейся определённо на ?человеческой? стороне, распахнулась, и из неё вышел минбарец в жреческом одеянии… Слово ?вышел?, впрочем, не отразило бы красоты ситуации – жрец, молодой, незнакомый Ранвилу, принадлежащий, судя по одеянию, к одному из Тузанорских храмов, буквально повис на шее землянина, страстно целуя его в губы, что-то нежно шепча в спутанные русые волосы.Негодование и отвращение, охватившие Ранвила, были подобны потоку лавы, вырвавшемуся из кратера вулкана.– Кто бы ты ни был, убеди меня, что мои глаза солгали мне, а не явили мне величайшую мерзость, невозможную в нашем мире!Алион обернулся, невольно вскрикнув – он не слышал шагов, не слышал мыслей идущего, появление незнакомого юноши оказалось для него громом среди ясного неба.– Я фриди Алион из храма…– Фриди? Ты – фриди, учитель тех, кого вселенная одарила величайшим даром? И чему же ты их учишь? Тому, что я видел здесь сейчас? Теперь я понимаю, что имели в виду мои родственники, говоря, что от малого разврата рождается большой, что стремится своим гибельным семенем поразить всё… Теперь я понимаю, что был по-детски глуп, возражая на все убеждения не ходить в этот дом…Алион собирался с мыслями, подыскивая слова, но его мягко отодвинул Андрес.– А в чём, собственно, проблема, молодой человек? Не нравится чужая личная жизнь – завести свою не пробовали?– Личной жизнью вы называете порок, который привнесли в наш мир, решив потрясти нас глубиной своей извращённости ещё больше, чем это было до сих пор возможно? Вы нагло, по-хозяйски ведёте себя на нашей земле, ходите по ней, как свои – вы решили, что вы свои настолько?– Юноша, у меня на родине на этот счёт есть хорошая поговорка: не нравится – отвернись.– Андрес…– Нет уж, дай, я скажу. Я б не вмешивался, конечно, имей он на самом деле хоть какое-то право… Но я достаточно уже здесь прожил, чтобы разбираться… Он не из твоего клана, и более того – не из твоей касты, так что это с его стороны – наглость и вмешательство не в своё собачье дело. Тем более, что он младше и пока только ученик. Сначала станьте кем-то уровня фриди Алиона, юноша, а потом уж приходите высказывать своё бесценное мнение, если до тех пор не подрастеряете спесь. Возможно, он решил, что раз он воин – он умнее от рождения и может поучать жреца, получившего образование у лучших учителей храма? Так могу напомнить, верховодит, после реформы, вообще каста мастеров… И на обществе это, кажется, сказалось только благотворно… Всегда считал, что в идее гегемонии пролетариата есть здравое зерно.Теперь Ранвил не мог без горечи и иронии вспомнить недавние свои мысли о том, что самым страшным для него было бы встретить в этих коридорах Дэвида… Несколько раз он замедлял шаг, пытаясь успокоиться, выбросить из головы виденное, слышанное – и не мог. Прежде мысли о возлюбленной помогали ему успокоиться, но сейчас рядом с мыслями о ней неизбежно следовали мысли о Дэвиде, который был с нею рядом на Тучанкью долгих восемь месяцев, и мог успеть склонить её сердце к себе, об этом доме, в который когда-то они вместе приходили для радости… И не хотелось думать, что правы были его родственники, говорившие, что, за кого бы ни почитали Дэленн в народе, общество полукровки не лучшая компания для него. И не хотелось думать, что Дэленн… может поощрять подобное. Скорее, она так объята горем сейчас, что не видит того, что происходит у неё под носом… Впрочем, пусть жрецы сами разбираются с теми новыми напастями, что обрушились на них…Перед нужной дверью он остановился, снова попытавшись взять эмоции под контроль. Из-за двери слышался смех Шин Афал – как же давно он не слышал его… Нет, не следовало, не следовало ей уезжать. Без неё нашлось бы, кому полететь на Тучанкью. Они должны были вместе приступить к учению, идти рука об руку, как всегда шли… Не худшее служение, чем то, что предложили ей там… И у них была бы возможность.– Согласна. Но всё же думаю, что это режиссёрская ошибка, которая исключительно в ущерб фильму.– Шин, ну ты посмотри, какой год! Для того времени…– Можно было учесть ошибки предшественников и поучиться у мастеров! Даже я, не слишком много понимая в земной культуре, вижу, что вот в этой сцене… такая бессмысленная напряжённость… как будто режиссёр прямо извиняется перед нами за то, что нам предстоит увидеть. Уже или бери и делай хорошо, или не делай вовсе!– Может быть, ты и права.Минбарка и дрази разом вздрогнули и обернулись на звук открывшейся двери и шагов.– Ранвил! Ранвил, это ты! – глаза Шин Афал вспыхнули смесью радости и испуга, - ты здесь! Как твоя учёба?Ранвил случайно бросил взгляд на экран, где фильм сейчас, ввиду бурного обсуждения, был поставлен на паузу, и приветственные слова, какие и были, замерли на его устах.

– Шин, что это?Девушка потупилась.– Сложно тебе будет так сразу объяснить… Мы с… - Шин Афал не смогла вспомнить, представляли ли Штхиукку и Ранвила друг другу тогда, когда собирали их группу, и решила, что раз так – прекрасная возможность представить сразу под нужным именем, - с Штхейном знакомимся с земной культурой, в частности, кино, в части… такого раздела, как эротика.– Это я как-нибудь вижу. Но Шин, разве… эти два землянина, которые сейчас на экране, не одного пола? Я ясно вижу у обоих грудь, это две женщины!– Ну да, мы изучаем именно гомосексуальную эротику… Ранвил, если тебя это коробит…– Коробит? Меня это невероятно коробит, Шин! Я просто не понимаю, что здесь происходит! От тебя – от тебя я уж точно не ожидал подобного! С каких пор ты интересуешься… иноземными извращениями?– С таких, - Шин Афал начала грозно подниматься, чувствуя, что разговор предстоит более тяжёлый, чем она первоначально надеялась, - как решила стать врачом, а врач, если тебе не известно, должен знать… всё о любых проблемах, которые могут возникнуть у страждущего, о страданиях не только тела, но и души… И с тех пор, как просила тебя не ограждать меня от моего выбора!Парень искал, куда пристроить взор – не хотелось смотреть ни в сторону мерзости на экране, ни на любимую, глаза которой загораются неправедным, незаслуженным им гневом, ни на этого иномирца, что, если и не являлся инициатором… этого их странного времяпрепровождения… то ведь поддерживал, участвовал…– Я помню о твоём решении, Шин. Но если ты хочешь быть врачом, тебе следовало сейчас поступить в обучение к какому-нибудь заслуженному учителю и прилежно посещать занятия, а не… а не заниматься просмотром земной эротики.– Можно, Ранвил, я сама решу, что мне делать? Сейчас это важнейшее для меня как для будущего врача и как для друга.Дурным сном следует считать, наверное, не только сегодняшний день, но и последнюю пару лет. Ведь когда-то они с таким оптимизмом смотрели в грядущее, там светло грезили о своём взрослении, которое должно принести новые открытия и свершения – не это, точно не это… Последней его наивностью было считать, что её выбор касты внёс счастливую определённость, станет залогом прямого и совместного их жизненного пути. Может быть, она склонилась к пути воинов ради профессии, может – под влиянием родителей, но точно не ради него. И сейчас, как и все эти два года, остаётся глуха к нему.– Шин. Нам следует немедленно уйти отсюда. Я теперь вижу, что малый порок ведёт к большему, и мне не хотелось бы, чтоб это касалось и тебя. Ты мне не чужая.– Ранвил, мы с тобой, кажется, ещё давно обсудили твоё чувство собственничества? Решения, которые касаются моего выбора, я с тобой обсуждать не обязана, ты мне покуда не наставник.Воин должен быть готов к испытаниям, к боли. Но, Вален помилуй, почему же к такой? Почему в самом начале этого самостоятельного жизненного пути его должен был ждать удар настолько жестокий – в первую встречу после столь долгой разлуки он получает такой взгляд, слышит такие слова? Он был готов, видит Вселенная, к тому, что пройдёт ещё много времени до их первого обряда, им предстоят годы обучения, его имя должно быть именем воина, а не только воинского дитя, чтобы рассчитывать на поддержку старейшин, она должна доказать свою зрелость и мудрость, чтобы наставники позволили ей впервые сесть у его постели. Однако похоже, она думает о чём угодно, но только не об этом…– …Потому что нет никакой надобности смотреть на это, чтобы понимать, что этого быть не должно.– Что-о?Но быть воином – значит не сдаваться, не отступать, даже перед подобным. Разве нет у него живого примера перед глазами? Когда-то мать Шин Афал предпочла её отчиму жреца – юного, младшего её на несколько лет, и близко не равного по своим достоинствам сопернику. Но годами преданной любви он заслужил благосклонность – не столь часто на Минбаре случаются повторные браки, и этому браку были счастливы оба воинских клана, а можно ли не быть счастливыми, наблюдая, как Вселенная расставляет всё на полагающиеся места.– Ты здравомыслящая и чистая девушка, для чего тебе оскорблять свой взор… подобным?– Ты снова совершенно напрасно решаешь за меня, мой взор ничуть не оскорблён! Я нахожу эту историю… очень трогательной и красивой, а вот тебе не стоило бы судить о том, чего ты не видел.Это было, определённо, уже слишком для Ранвила сегодня…– Я видел достаточно, чтобы понять – ты испытываешь влияние, гибельное для твоей души и ума, Шин Афал, ты позоришь себя и клан, и если я для тебя не авторитет – что ж, я вынужден рассказать старейшинам…Шин скрестила руки на груди.– И что ты им скажешь? Смотреть фильмы пока не возбранно, а сказать, чтоб ты видел, что я сама совершала что-то предосудительное, ты не можешь.Боль мужчины, возлюбленная которого счастлива в браке с другим, не подлежит измерению, и кажется, что в этой боли нет места надежды – и всё же верность была вознаграждена. Нужно верить, что однажды, пусть сейчас эти прекрасные глаза горят гневом и рвут его сердце на части – справедливость Вселенной вспомнит и о нём.– Ради твоего спасения я солгу, потому что в конечном счёте это для твоего блага. Я не хочу ждать, пока ты и совершишь… что-нибудь непоправимое, о чём сама потом будешь жалеть. Ты получила слишком много свободы в своих действиях, Шин Афал, и ты распорядилась ею себе во вред. Ты стоишь на краю… Чего-то страшного. Вернув тебя под опеку старейшин, я исполню свой долг.– Понимаешь ли ты, что ты говоришь, парень? – вмешалась Штхиукка, - помню, Шин Афал говорила о Ранвиле, который любит её… Видать, она о каком-то другом Ранвиле говорила. Любя, не оскорбляют любимое существо и не лгут про него. Я, конечно, дрази, и любить умею только как дрази, но я знаю, что Шин Афал, любя Дэвида, не доносит на него и тем более не лжёт в угоду своим интересам.– Я не с тобой разговариваю!– Зато я с тобой разговариваю! Ты не смеешь претендовать на Шин Афал, будто она твоя собственность, и ты не смеешь угрожать ей. И не смеешь лезть в её дела незваным лишь на том основании, что по чистоте своей души она доверяла тебе.Ранвил скрипнул зубами.– Это тебе следует знать своё место, чужак! Или вы теперь решили, что тоже можете, как земляне, совращать наших женщин?Шин Афал вышла вперёд, загораживая Штхиукку, грудь её возмущённо вздымалась.– Ранвил! Что-то мне кажется, ты переходишь границы хамства! Я тоже могу спросить, что с тобой стало. Я помню тебя другим, учтивым, скромным и уважительным! Я ждала встречи с другом детства, я надеялась, что те вспышки, перед моим отъездом, были случайны, и за это время ты переосмыслишь… Не могу не согласиться с Штхейном, не называют любовью то, в чём столько яда! Там вот, - она кивнула на экран, – я видела любовь, а в тебе – не вижу!– Шин, ты вынуждаешь меня! Я найду, что сказать старейшинам, поверь. Ты пожалеешь, что не послушала меня добровольно.– Ради Валена, Ранвил, не разрушай последнее доброе, что было между нами!– Остерегайся произносить святые имена нечистыми устами, Шин! Вера не живёт в сердце, отданном пороку.– Довольно, - Штхиукка вышла к нему, мягко отодвигая Шин Афал, - ты из одной касты с нею, значит, воин… Но пока я не вижу в тебе воина, вижу лишь труса, надеющегося добиться женщины с помощью угроз. Если ты воин – ты сразишься со мной, чтобы искупить оскорбление, нанесённое Шин Афал!– Штхейн! Перестань! Что значат его слова?– Слова всегда значат, Шин. Он оскорбил тебя, дав понять, что для него ничто твоя воля, твоё решение, он оскорбил тебя, поставив под сомнение твою чистоту и твою веру. У нас, дрази, оскорбление чести – повод к вызову. Это уже закон. А хорошие законы своего мира я соблюдаю.Ранвил снова скрипнул зубами. Отказаться было немыслимо – позволить этому чужаку посмеяться над ним было хуже смерти.– Я надеюсь, ты понимаешь, что место и время нашего сражения должно быть полной тайной, для сбережения чести девушки, и так же, на случай, если нас кто-нибудь застанет или потребует объяснения позже, у нас должно быть придумано объяснение, не затрагивающее чести Шин Афал.– Зачем чего-то ждать, - кровожадно оскалился Ранвил, - можно сделать это прямо сейчас. Места проведения подобных сражений мне известны, осталось достать оружие.– Я думаю, нам подойдут короткие мечи… Подобные есть в нашем мире, это не создаст проблем ни для тебя, ни для меня.– Что ж… Если про дрази правду говорят, что они сильные воины… Денн-ша, полагаю?– Денн-ша так денн-ша, - пожала плечами Штхиукка.– Штхейн, остановись! Никто не должен защищать меня вместо меня, я и сама…Светлый взгляд Штхиукки был твёрд, как чистый минбарский лёд.– Здесь уже не останавливаются, Шин. Здесь дело не в том, чтоб делать что-то за тебя, я это делаю за себя. Если б он извинился и взял свои слова назад – то да… Что ж, так я и думал.Следовало, несомненно, что-то делать… Но что? Конечно, неоспоримым плюсом было то, что с неё клятву о неразглашении они взять забыли… Но всё равно следовало крепко подумать, к кому с этим можно пойти. Совершенно точно, не к Дэвиду и Диусу. Чем дольше они не будут знать о происходящем, тем лучше. Отношения Дэвида и Ранвила и так в последнее время напряжённые - между прочим, из-за неё. И Диусу, понятно, такие новости тоже не добавят хорошего настроения. Нет, их подключение окончательно осложнит ситуацию. Точно нельзя допустить, чтоб узнала госпожа На'Тот. Тогда дуэлянты огребут таких неприятностей, что пожалеют, что на свет родились. Но как обеспечить, чтоб было как можно меньше огласки, если этот безумный Ранвил… В полном отчаянье и растерянности в коридоре она натолкнулась на Андреса. Вспомнив тот их разговор, она подумала, что ему-то может довериться.– Я не знаю, к кому с этим можно пойти… К Дэленн? Правильно ли её так волновать… Да и ведь тогда придётся рассказать ей то, что… Ранвил наговорит ей лишнего, совершенно точно. К кому-то из посольства дрази? К старейшинам воинов? Боюсь, Ранвил будет только рад такому раскладу… Но что-то делать нужно, и срочно. Мне никогда ещё не было так страшно за кого-то. Штхейн, конечно, дрази, они физически крепче, но Ранвил изучал боевые искусства несколько лет, а Штхейн – только около трёх лет, под руководством друзей из воинов, это не сравнимо… Может быть, позвать Виргинию? Это замечательная женщина, насколько я успела понять, Штхейн работает с ней…Андрес почесал затылок.– Так. Если я правильно понял, основных проблемы две. Во-первых, нужно постараться не допустить огласки, потому что это может оказаться даже хуже смерти, и во-вторых, нужно вообще суметь их найти… Куда они могли рвануть? И на чём, на своих двоих, на флаере?– Если б на своих двоих, я смогла б их догнать. У Ранвила электрокар…– Ну, это не так плохо, будь флаер, они могли б умотать хоть в Ледяной город. А так простор для дури немного ограничен… Да может быть, и ни к кому не надо, может, и сами справимся… Куда с наибольшей вероятностью они могли пойти? Есть ведь для этого места какие-то специальные?Специальные места были. Едва поспевая за длинноногим Андресом, Шин Афал вспоминала, в порядке убывания, традиционные места поединков, куда мог повезти Штхиукку Ранвил. К сожалению, к большинству из них строптивый служебный электрокар Андреса мог подъехать не слишком близко, дальше приходилось бежать по весьма пересечённой местности, чувствуя, что сердце в любой момент готово оборваться.Места эти были известны любому воину если не с детских лет, то с юношеских. Уединённые, огороженные каменными стенами площадки на пустынных местах на окраинах, иногда поблизости от военных школ или обелисков, были памятником ещё доваленовских времён и использовались для решения внутрикастовых споров и поныне. Время от времени старейшины совершали рейды, лениво разгоняя отчаянную молодёжь, которую, при юношеской склонности петушиться по любому хоть отдалённо подходящему поводу, эти выщербленные плиты, впитавшие в себя столько крови, тянули, как магнитом, но как таковые дуэли запрещать никому не пришло бы в голову. ?Всё верно, у каждого должно быть право закончить свою жизнь безвременно, невесть за что, зато красиво?, - думал Андрес, когда они покидали очередную площадку – дуэлянты там обнаружены были, только вот другие, и обнаружены до них собственным наставником. Сейчас наставник отчитывал учеников за вспыльчивость и легкомыслие, ученики – оба никак не старше Ранвила – выглядели при этом соответствующе морально раздавленными.– Да куда ж они могли пойти… Жаль, но я не настолько разбираюсь в движениях его души, чтобы уметь сейчас угадать. Особенно сейчас, да…– Сейчас он в движениях своей души сам не очень-то разбирается. Просто будем продолжать искать… А может быть, и этих подключим, наставников? Раз уж они всё равно здесь болтаются? Наврём им что-нибудь… Ну, ты не ври, я навру, что-нибудь придумаю. Не обязательно же рассказывать им всё, как на духу. Эти ж сами собрались сочинить какую-то легенду, ты говорила.Шин Афал мотнула головой.– Нет, не годится… Мы ведь не знаем их легенды, не совпадём… К тому же, старшим из своей касты Ранвил может и решить открыть правду, а он и так натворил достаточно глупостей. Пожалуй, теперь я вижу мудрость вселенной в том, что она послала мне встречу с Штхейном, иначе и я могла б долго полагать, что изменения, происходящие с ним, не столь глубоки, и, продолжая общаться с ним с той же открытостью нашего детства, лишь больше распаляла его ярость…Когда Винтари закончил пересказ своего разговора с матерью, Дэвид подумал, что вот, какое-то чутьё у него всё же есть. Придя сейчас к брату под влияние наития, без конкретного повода, он угадал момент, когда тому нужна была поддержка. Всё же, подобное в любом случае тяжело, неприятно, даже если моральная победа по-прежнему остаётся за ним.– Я думаю, я надеюсь, всё же… Это только угрозы, бесплодная злоба, она ничего на самом деле не сможет сделать…– Я тоже так думаю. Но опасаться её всё же стоит. Ни одному мужчине не представить, на что способна разгневанная властная и коварная женщина. Она не ожидала, что я выйду из повиновения… настолько… Она оскорблена… Я тоже оскорблён, впрочем. Ожидать, что, после намёков на намеренье объявить меня недееспособным, я радостно полечу на Приму знакомиться с потенциальной невестой! А где мои гарантии, что, в случае, если мы с леди Котто не приглянемся друг другу, именно это и не произойдёт? Вроде как, только сумасшедший мог отказаться от такой женщины? Хотя возможно… - голос его стал тихим, - именно так мне и стоило бы поступить… Поехать туда, жениться, принять власть над колонией в собственные руки, принять свою судьбу… Если б я только не знал, что сияющая бездна уже не отпустит меня…– Диус…– Что?– Диус, это что вот сейчас было?Винтари нервно взлохматил пятернёй волосы.– Это было понимание, Дэвид, что ничем хорошим это не кончится. Я слишком хорошо понимаю свои мотивы… Достаточной наглостью было уже полюбить тебя как брата…– Интересно слышать, как любовь называют наглостью, - Дэвид поднялся с кровати, делая шаг навстречу.– Я помню, как всё начиналось… Как я был счастлив всем нашим встречам и разговорам, каждой нашей игре и затее, даже тогда, когда эти затеи становились уже не вполне невинными… Я так радовался, что обрёл детство, которого прежде у меня не было… Но видимо, я из тех, кому всего и всегда мало. Но детство кончается, и то, что было самой светлой радостью, становится самым тёмным искушением.– Да, мы растём, и мы меняемся… И эти перемены пугают… Но ведь это то, чего хотим мы оба, хотим слишком сильно, чтобы отказаться от этого.Рука с кольцом коснулась щеки Винтари, тот вздрогнул – кольцо казалось раскалённым.– Дэвид, мне кажется, всё это… Это наваждение… Дэвид, сними кольцо!– Зачем?– Ты столько раз говорил, что… что что-то чувствуешь от него… И вообще всё это началось с тех пор, как ты его надел. Твои сны и… остальное… Я смеялся над Шин Афал, но теперь думаю, что она, видимо, права. Не знаю, как, но… видимо, это не просто кольцо. Ну, ничто не бывает просто рядом с Андо… Сними.Дэвид посмотрел на руку с кольцом долгим задумчивым взглядом.– Не сниму. Хотя понимаю, что это, наверное, помогло бы мне… убедить тебя в моей искренности, убедить, что это не пройдёт… Но я сумею убедить как-то иначе. Я не сниму кольцо, потому что обещал Андо. И… я знаю, о чём ты думаешь, Диус, но это не так. Я не спорю, что благодаря этой связи с Андо – может быть, она и выражена в этом кольце, я не знаю – вижу и чувствую много из того, что не моё. Как, например, тогда, когда… видел отца молодого, ещё на станции… Я ведь там не был никогда, а Андо был тогда, когда отца там уже не было. Это память, которую он сам получил… наверное, от матери… И я видел… хотя не совсем правильно говорить ?видел?… его эротические воспоминания, его желания… И я не спорю, это влияло на меня, это… зажигало меня, а как могло быть иначе, если я… не только видел это глазами, но и чувствовал… руками, губами, всем телом, сердцем… Но тебя там не было, Диус. Кого-кого, а тебя он не хотел никогда. Как и меня… Не знаю, правильно ли ты понял, что тогда было, но я-то знаю… теперь знаю… Он хотел показать тебе… вывести из душевного равновесия, да… призвать нас обоих больше не прятаться от своих чувств. Он знал об этих чувствах раньше, чем мы сами поняли. Но было это – и раньше, Диус… Может быть, тебе и сложно поверить, что просто так совпало, этот подарок и моё… половое созревание… Ну, так уж случилось, что подарок на шестнадцать лет… Но дело не в половом созревании, как бы ни удобнее казалось так думать. Я люблю тебя, Диус. В удовлетворении сексуального желания себе ещё можно отказать, в том, чтоб быть с любимым существом – нет.Увы, ирония в этот день преследовала не только Ранвила, потому что нужной площадкой оказалась последняя в их списке. Звон мечей был слышен у подножия невысокого, но довольно крутого каменистого холма.– Что ж, пожалуй, если они всё ещё сражаются – это совсем неплохо…Обувь Шин Афал не пережила испытаний этого дня, и сейчас разваливалась на глазах, поэтому восхождение было медленным.– Андрес, а вы можете услышать их? Что там происходит?Андрес вовремя подхватил девушку, под ногой которой провернулся валун.– Вообще-то, лучше б зрительный контакт… Но кое-что слышу, да. Эмоции… твоё имя… Так что да, на сей раз мы там, где надо.В тот момент, когда они преодолели последние метры к арочному проходу в серо-розовой, украшенной затейливой вязью плюща стене, успокаивавшие их звуки сражения смолкли – отзвук последнего звонкого лязга стали о сталь долго висел в воздухе зловещим аккордом.– Штхейн!Преодолевая боль в подвёрнутой ноге, Шин Афал, уже босая – развалившаяся обувь таки утратилась во время восхождения – бросилась внутрь строения.Штхиукка лежала плашмя на неровном каменном полу – за много веков под воздействием дождей, ветра и солнца плиты выкрошились, местами вздыбились, проросли травой и даже кое-где небольшими кустиками – зажимая рукой рану в боку, а над ней был занесён меч Ранвила.Не успеть, даже если бы у неё в руках сейчас было оружие, не схватить руку Ранвила, даже если одним прыжком перекрыть эти три метра…Меч с ошарашенным звоном отлетел и ударился о стену с силой, оказавшейся достаточной, чтобы погнуть не знающую усталости сталь. Ранвил шипел, сжимая выбитую из сустава руку, Шин Афал бросилась к пытающейся подняться Штхиукке.– Не двигайся резко, рана может быть опасной.– Про которую именно рану ты сейчас, то есть, как именно мне не двигаться? – улыбка Штхиукки переросла в гримасу. Белёсая кровь на руках Шин Афал почти не была заметна, но она-то чувствовала её хорошо… Это было страшно не в меньшей степени, чем кровь красного цвета…При виде Андреса Ранвил грязно выругался, а затем бросился бежать. Что Андреса, впрочем, исключительно устраивало, потому что одна с транспортировкой тяжело раненой Штхиукки Шин Афал могла и не справиться.– Давай, парень… девка ли... Запутался я с вами… - он взвалил руку Штхиукки себе на плечо, - раз продержался столько времени – до больницы уж будь любезен, дотяни. С такой сиделкой у тебя нет ни единого шанса не поправиться…