Часть 5 (1/1)
***Сколько ни топи печи в каменном особняке в середине осени – всё-равно будет холодно. По коридорам гуляют сквозняки, постели сырые, а в камин хочется залезть целиком. Неоднократно я ловил себя на такой мысли, разглядывая старые доспехи мастера Вэйда из драконьей чешуи. Не обожгусь, зато точно согреюсь.
В осенние ферелденские ночи некто, готовый разделить с тобой ложе, становится не приятным приключением, а суровой необходимостью.Мы мало говорим о том, что происходит между нами. «Если я захочу поговорить, я схожу в церковь. Или к Алистеру.» Мои слова, да. Ему они, помнится, показались очень смешными. Мне самому странно, что тогда, давным-давно, за несколько дней до решающей битвы, я настойчиво требовал от него произнести вслух то, что он произносить не привык. Тогда мне было адски важно именно услышать это. Потому что несмотря ни на что казалось, что из боя я не вернусь. И той серьги, которую он пытался всучить мне просто так, без слов, мне было слишком мало. Слишком мало для того, чтобы не бояться и не думать ни о чём, кроме того, что мы обязательно победим и выживем.
Я помню, как в последнюю ночь перед боем мы искали иглу, чтобы проколоть мне ухо и вставить эту несчастную серьгу. Игла нашлась у Винн, была моментально конфискована, и в следующее мгновение волшебница изумлённо наблюдала, как Зевран проковырял этой иглой дырку в моём ухе, не удосужившись даже полить её крепкой настойкой из запасов Огрена. Конечно же, прокол воспалился и немилосердно ныл, но на следующий день меня слишком волновал Архидемон, чтобы обращать на это внимание.Много позже он завёл себе привычку кусать меня за ухо и играть с серёжкой кончиком языка. Это было приятно.
- Слушай, Зевран, мои уши ничем не отличаются от твоих – такие же острые и длинные. Чем они тебя так заводят?- Тем, что они твои, Стррраж.И так все пять лет.Холодно. Я точно знаю, когда он не спит. Я давно научился отличать его дыхание и движения во сне от тех, что бывают, когда он только прикидывается спящим. Мне нравится обнимать его и притягивать к себе. Нравится, когда он оборачивается, и я вижу в темноте блеск его глаз и улыбку.А губы у него всегда горячие. Он моментально согревается от тепла моего тела, впитывает это тепло и тут же отдаёт.
Мне нравится подолгу просто целоваться с ним. Молча, крепко стиснув его плечи, прижав его к себе. Остальное, то, что следует после поцелуев, тоже прекрасно, но настоящую власть над ним я ощущаю, когда целую его, а он отвечает. Отдаваться можно кому угодно и как угодно. Постельные игрища это такая штука, в которой очень легко солгать. А с поцелуями всё иначе. Хотя, возможно, я и не прав – не сказал бы, что у меня так уж много опыта в этом.Он выкручивается из объятий и скользит губами вниз по моему животу, заставляя меня зарываться пальцами в его волосы. А потом.… А потом.… А потом ещё…А потом он лежит на моей груди и водит пальцем всё по тому же кривому шраму. Кончики пальцев у него шершавые, мне щекотно.- Перестань.- Ещё чего. Мой Страж, значит и шрам тоже мой.Я знаю, что он не отстанет, а спихивать его с себя не хочется. Мне вообще не хочется шевелиться.
- Знаешь, Эйлан…- Ммм?Он редко называет меня по имени. Достаточно редко, чтобы каждый раз, когда он это делает, удивлял меня и выводил из приятного оцепенения, как сейчас.Он утыкается лицом мне в плечо и перебирает мои сильно отросшие в последнее время волосы.- Знаешь, почему мне с тобой хорошо?И, не дожидаясь ответа, продолжает. Очень тихо.- Я никогда не чувствую себя вещью, когда я с тобой. Что бы я ни делал для тебя и что бы ты ни делал со мной.Скоро рассвет и в спальне очень темно. И только поэтому он позволяет себе говорить что-то отличное от обычного паясничанья и ехидства. Ведь именно сейчас в кромешной темноте я не вижу его лица.- Иди сюда.Я снова целую его и долго-долго ласкаю. Очень долго, пока он не начинает сбивающимся на стон и шипение голосом просить пощады, кусая губы и мечась по подушке.
Потому что мне тоже адски трудно говорить о чём-то таком. Делать проще. И правильнее. Во всяком случае, для нас с ним.- Я тебя…- Я знаю. Молчи.