Часть4 (1/1)
Что происходило внизу дальше, я не знаю. В этот момент мне было не до того. Я рыдал, уткнувшись лицом в подушку, как ребенок. Думаю, со стороны это смотрелось смешно:горничная рыдает из-за разбитой вазы — примерно так это выглядело.Примерно через полчаса я услышал шаги, которые уверенно направлялись к моей комнате. Они уже совсем близко.«Не хочу! Не хочу… Не заходи, пожалуйста!»— я снова уткнулся лицом в подушку, пытаясь прикинуться спящим, но трясущиеся плечи меня явно выдавали.Иван медленно открыл дверь, как будто специально мучая меня ее скрипом.— Я приказал им никому не показывать фото,— на полном серьезе сказал он,— кроме Франции. Он просто хотел видеть, подошло ли тебе. Хотя… Возможно и для других, своих, личных целей!— его лицо озарила улыбка. Да он издевается! Это ни капли не смешно!Я всё так же продолжал дрожать на кровати, как можно крепче вцепившись в подушку, будто бы я тонул, а она была моим спасательным кругом.— Литва,— спокойно сказал Брагинский и сел на край кровати.— Почему ты такой грустный в последнее время?«Действительно почему?! Ты виноват! Ты!»У меня не было сил ответить что-либо, да и желания тоже. Я только всхлипнул. Жалкое, должно быть, зрелище.— Литва…— он оторвал меня от подушки. Что и говорить, Россия в разы сильнее меня.— Литва, улыбнись мне!— заглянул в глаза самым холодным взглядом, который мне только доводилось видеть.Я не знал, как на это реагировать, и из глаз хлынул новый поток.— Почему ты плачешь?— спросил Иван холодным тоном.— Я… Я ненавижу вас!!!— хотел я крикнуть, но из-за кома в горле получился шепот.— Вот оно как,— губы Брагинского растянулись в ухмылке,— а я думал, ты любишь меня.«Люблю? Люблю его??? Да он точно ненормальный!»— Ч-что?Но на вопрос не последовало ответа, Брагинский ответил на него резким и жадным поцелуем. Я чувствовал его губы, его язык… Я пытался вырваться, но безуспешно. Я мычал, стонал от негодования, а он только бездушно придавил меня к кровати.— Торис…— жарко шептал он мое имя на ухо, щекоча кожу. Он ласкал меня, безжалостно рвал душу на части, а я просто таял… Таял в его руках, как тает первый снег, вновь оголяя серый асфальт и оставляя после себя ненавистную слякоть.***Я проснулся от какого-то знакомого шума. Это был звон бьющейся посуды. Такой родной…Я огляделся, но злополучного костюмчика и след простыл.«Может, приснилось?»— первое, что пришло мне в голову, но пошевелившись, я ощутил адскую боль: «Черт! Значит, нет…»Я неспеша привел себя в порядок и спустился в кухню, где уже вовсю кипела работа.— Эстония, Латвия!— я радостно кинулся к ним. Да, я был невероятно счастлив их возвращению.— Доброе утро, Литва!— хором поприветствовали меня «собратья».— Добро утро, Литва!— из-за угла выплыл довольный Брагинский. Мы с Латвией затряслись в унисон.
«Спокоен как слон!»— заметил я. «И это после того, что было!»Он, как и следовало ожидать, заметил мою реакцию, подмигнул мне и с улыбкой продекламировал:— Замечательное утро, не находите?