Песня ветра. (1/1)

Дойдя до дорожной магистрали, где сновали машины, они поймали такси. - В район N, улица К., пожалуйста, – сказал Лёд, захлопывая заднюю дверь автомобиля, смахивая с волос снег, который не спеша падал с самого утра, покрывая те участки местности, которые ещё оставались голыми и чернели, словно темные трещины в белоснежном ковре. «Как можно забыть прошлое? - подумал Марат, глядя на бьющиеся в тонированное стекло снежинки, - Как можно прогнать память?..», - за окном проносились здания с многочисленными архитектурными изяществами. Этот большой город был так тих по-сравнению с Москвой, что Марат ощущал странное волнение с отголоском беспокойства, но, одновременно, он чувствовал, что его покинуло некое напряжение, до сего момента добавлявшее в душу изрядную дозу соли. «Мы ищем ответы на вопросы о настоящем в прошлом, но не более того... Если хочешь что-то понять, ищи ответ в своих прошлых поступках. Ведь на некоторые свои вопросы можешь ответить только ты сам. Как бы я тоже хотел найти ответ на свой... Именно поэтому я вернулся. Ты слышишь?.. Уже немного осталось...». - Приехали! – раздался трескучий голос водителя спустя полтора часа. – С вас тысяча. -Спасибо, – они расплатились, и вышли на улицу. Это было место на окраине, где путались узкие улицы, то и дело пересекаясь между собой и образуя перекрестки. За ними начинались холмы. - Это же... - у Ветрова перехватило дыхание. - Да, это прошлое, Марат. Твоё и моё, – Лёд направился по одной из улиц в направлении холмов. Ветров пошёл туда же. Теперь он догадывался, зачем они здесь, и куда направляются. Спустя пару минут Лёд остановился перед коваными, чёрными, резко контрастирующими со снегом воротами, и достав ключ, открыл их; зашёл в просторный двор - теперь, в зимнее время, пустой, с голыми и словно истощёнными деревьями. Казалось, образ этого места – такой цветущий, полный зеленью и цветами – это только пригрезившийся сон. Что лето – это сон... Руслан и Марат зашли в дом. Это двухэтажное строение почему-то никогда не выглядело старым, оставаясь в состоянии «среднего возраста», так любимого многими. Дом уже имел свою душу – свой собственный призрак, бродящий по комнатам, но не приходил в упадок и одряхление, оставаясь с виду довольно новым. Домом, заключающим в себе настоящее и прошлое. Лунковский снял и повесил куртку на стоящую у входа вешалку, прошел в глубь дома - в полутёмный от пасмурной погоды зал, где было огромное окно во всю стену, разделённое на небольшие квадраты брусками рам. Марат проследовал туда же. «Знаешь, сколько в небе снежинок?..». Он смотрел на падающий снег за окном и видневшиеся вдалеке, за витой оградой, тёмные силуэты обитателей Красного Сада. - Здесь так тихо... - вдруг едва слышно сказал Лёд, – Десять лет назад было совершенно по-другому. - Десять лет? – Марат посмотрел на него, – Майя умерла два года назад. - Да. Но я был здесь последний раз десять лет назад. В этом доме. Я не был на её похоронах. Однажды был в этом городе в день, когда она потеряла способность помнить. Больше не приезжал. - Почему? – Марат не отрывал глаз от лица Льда. Тот пристально смотрел куда-то в голую заснеженную местность, сквозь кружащийся снегопад. - Потому что она перестала помнить из-за меня. Ветрова словно ударило током. - Ч-что значит?.. - В тот день, когда я последний раз приезжал в Питер... Это было по поводу моей старой школы, и поступления в МГУ. Я возвращался от живущего неподалёку приятеля и случайно встретил её. Причем, я даже сначала не заметил Майю. Она сама догнала меня. Я, конечно же, обрадовался, потому что очень любил её. Она была моей единственной сестрой... Мы шли и разговаривали. Она спрашивала о том, как у меня дела, и почему я не приезжаю к ним... - А почему ты не приезжал? – не удержался Марат. Лёд отвел взгляд от окна и с лёгкой досадой посмотрел на него. - Потому что ненавидел своего отчима. А он меня. Я видел, что моя мать любит этого человека и потому ушёл, сославшись на то, что хочу учиться в другом городе и жажду самостоятельности. - А отец? - Отца уже не было. - ... Ясно, – Ветрову почему-то захотелось сжать кулаки от мучительной, давящей, мертвой тишины. - ...Она спрашивала о том, как у меня дела, и почему я не приезжаю к ним... – продолжил Руслан, – Я ей рассказал о них - о том, что создал рок-группу. Она сказала, что давно нужно было так поступить, поскольку музыка – моё призвание. В этот момент мы подошли к проезжей части. И тут... что-то произошло... У Марата зашумело в ушах от последних слов. - Мы начали переходить дорогу, и она попросила меня... С ней в этот момент что-то творилось... - Ветров знал, что голос перестает слушаться Руслана, но всё равно слушал, хотя, наверное, нужно было бы сказать: «Хватит, не надо! Это слишком трудно!», но он молчал, продолжая ощущать звон голоса о молчаливые стены гостиной. - ...Она попросила меня: «Спой мне, пожалуйста. Именно сейчас». - «Почему сейчас? - спросил я, – Подожди, сейчас перейдём дорогу, и тогда...». А она сказала: «Нет! Хотя бы тихо, иначе я умру! Сейчас!!!». Что с ней творилось в этот момент, я не понимал. Но она словно знала, что случится. Она боялась, и это было видно. Мы были уже на середине дороги. Тогда, чтобы спеть ноту, мне нужно было хоть на мгновение остановиться, чтобы набрать в лёгкие воздуха. Но замедлила шаг она, а не я. Её руку буквально вырвало из моей. И это было расстояние всего лишь в несколько сантиметров. Если бы в тот момент на её месте стоял я, а не она, сейчас не было бы меня... Я отделался переломом ребра и руки. Майя также выжила, но после обнаружилось, что она стала не в состоянии управлять своей памятью. После врачи диагностировали опухоль. Она то вспоминала, что случилось с ней года в три, то забывала, что говорила всего лишь минуту назад. Каждый раз, когда она видела меня, её почему-то пробивало на рыдания, и поэтому я вновь ушёл. Я не мог смотреть на это. Мне казалось, что так ей будет легче. Поэтому я не хочу больше петь. Мой голос – это зло. Сергею же я помогаю, потому что он тогда, можно сказать, спас Майю. Тогда мы с ним и познакомились: в тот момент он стоял рядом с нами на дороге. Успел немного оттащить её за руку, но всё равно не до конца...- голос Льда стал хриплым. Марат не видел уже его глаз – под наклоном головы, их скрыли волосы, – Тогда я с ним и познакомился. Я был обязан ему, но Сергей не был моим человеком. Я знал, что мы никогда не смогли бы стать с ним друзьями. Разве что... приятелями. Слишком разные, причем не только в плане характера, но и в том, что понимают под «совместимостью душ». Он же, наоборот, хотел сблизиться со мной – всё та же реакция людей на меня... я говорил уже об этом... После я пригласил его в свою группу, услышав, как он играет. Блестяще, так как с самого детства занимался этим. Что мне понравилось, так это то, что он всегда стремится к совершенству, - Лёд поднял голову и его губы вдруг осветила улыбка, – Именно поэтому я так упорно выполняю своё обещание. Этот человек стоит того... Бурный снегопад поредел и превратился в мирно кружащийся снежок, и Марату казалось, что точно также - внутри, невесомо оседая на сердце, застывает утихающая, но всё ещё не исчезнувшая боль.__________

Темнеющий где-то далеко наверху потолок... И всё та же звенящая, необитаемая тишина... Ветров потёр глаза, ощущая лёгкую головную боль после дневного сна. Он лежал на диване в гостиной. Встав, огляделся: один в пустой комнате. - Эй, Лёд! Ты где? Никто не отозвался. Тогда Марат решил пройтись по дому. Комната за комнатой, он обходил дом, пока, наконец, не нашёл Льда в одной из них – небольшой мансарде на втором этаже - комната Майи. Он стоял напротив окна, и что-то читал. - Привет. Что делаешь? – спросил Ветров, подходя к нему и заглядывая через плечо. - Смотри, что я нашёл, – Лёд закрыл книгу и Марат понял, что это чей-то ежедневник, причем, самодельный, в серой матерчатой обложке, на которой было вышито светило: наполовину солнце - золотистыми нитками, наполовину луна – серебристыми. - Что это? – спросил Ветров. - Её дневник, – ответил Лёд, вновь открывая ежедневник на том же месте, и продолжая читать. Через несколько секунд Марат заметил, что Руслан вздрогнул. - Что там? – он вопросительно посмотрел на Лунковского. - Она успела описать и эту аварию... - он перевернул страницу. Холодные глаза скользили по строкам, – И... получается... – он медленно закрыл дневник и положил его на стол, по-прежнему сжимая в побелевших от напряжения пальцах потрёпанный корешок. Опустив голову, со стиснутыми зубами прошептал: – Дурочка... - платиновые волосы вновь упали ему на глаза, – Д-дурочка... - Лёд, ты чего? – Марат убрал волосы с глаз Руслана, и увидел, что они полуприкрыты и блестят так, словно в них собираются слёзы. Тот промолчал, отворачиваясь, и Ветров, взяв со стола дневник, открыл его на последней исписанной странице. «Когда-то я потеряла память, но откуда-то помню: я и какой-то мальчик, который похож на меня, как брат, шли через дорогу... Может, мне это приснилось? Мы шли, и мне было страшно, потому что я знаю – он должен умереть. Всё вокруг него дышало холодом и смертью. Даже его рука, за которую я держалась, была словно мёртвой, но внутри у него всё ещё что-то жило – голос. Его голос был живым, дышал жизнью. Он мне сказал, что поёт в группе... Эта дорога... Чем ближе она была, тем сильнее становился мой страх... Нужно было как-то отвлечь его, и я попросила спеть мне. Он начал отказываться, обещая, что выполнит мою просьбу, как только мы окажемся на той стороне. Но потом уже будет поздно... как же он не понимает?! Я настаивала и капризничала, и всё же добилась своего - он согласился. А после почувствовала кое-что ещё: что пахнет не только его смертью... но и моей. «Мне нужно только остановиться... Остановись...», - вот что вертелось в моей голове. Тогда, возможно, никто не умрет. Возможно, машина меня только заденет... Тогда она ехала очень быстро и очень близко, но всё же не в упор... И я победила. Я помню, что победила, и раз я сейчас живая, то значит точно победила. Никто не умер, и я так счастлива! Но я так и не спросила, как зовут того мальчика, голос которого спас нас обоих. Ведь, если бы он тогда не запел, и я бы не остановилась чуть раньше от изумления, то тогда умерла бы. Как жаль, что мы не знакомы...». Дальше шла запись через месяц после аварии, и была написана на клочке бумаги, которую кто-то, видимо, после вложил в дневник: «Сегодня с утра ко мне в больницу приходил мальчик. Я удивилась – он так похож на меня! До этого я как никогда чувствовала свое одиночество, но когда увидела его, то вдруг расплакалась. Отчего – не знаю. Просто вдруг странно сжалось сердце и наступило какое-то облегчение. Как же мне хорошо! Наверное, я сумасшедшая. Я совсем его не знаю, но есть у меня чувство, что где-то я его уже встречала. Почему-то совершенно не помню то, что он мне говорил тогда... Потом он ушел, и я знала, что он не вернётся. Мне так тоскливо от этой мысли, но это не главное... Сам факт его существования приносит мне огромную радость, словно...», - дальше фраза обрывалась, как будто та, что писала этот текст, забыла о том, для чего она пишет вообще. Марат перевёл взгляд с бумаги на лицо Льда. Тот смотрел в тёмное окно и его глаза больше не блестели, но было в них что-то потяжелее слёз – накопившиеся горечь и тревога, и... растерянность. - Как она узнала?.. - вдруг тихо спросил он, – Откуда она могла это знать? - Интуиция, – кратко ответил Марат, – Она просто это чувствовала, вот и всё. Ты знаешь - ты также способен на это. Она сама выбрала такой путь, самое меньшее из зол. В худшем случае, погибли бы вы оба. Но вы спаслись, только на её долю пришлось больше смерти, чем на твою. Ты, сам того не зная, спас её. Отсрочил на несколько лет её уход. Ты не убивал её, Руслан. Всё было не так уж плохо, как казалось на первый взгляд. Лёд поднял на него глаза, и сказал: - Я должен пойти к ней. Этим я замкну круг. А ты... – он посмотрел на Марата, – Ты должен дописать песню. Здесь. На этом прошлое станет прошлым, и мы сможем вернуться к новой жизни, больше не думая о старой. Завтра... - он выпрямился, и, открыв ящик письменного стола, положил туда дневник, после чего захлопнул его, – А пока, перепиши свою песню с моей спины на нормальную бумагу, - он усмехнулся, - Я хотя бы душ приму - замёрз, - он снял с себя свитер.

- Хорошо, – улыбнулся Марат, беря лежащую на столе ручку. Он вырвал лист из какой-то тетрадки и переписал слова с алебастровой спины Льда на него. – Готово, – сказал он спустя пару минут. - Прекрасно, – отозвался Руслан, и, взяв свитер, вышел из комнаты. Марат же, перечитывая текст, направился в гостиную с большим окном. Эта комната ему нравилась больше всех остальных. Именно в ней соединялось прошлое и настоящее. Сердце дома. Он так углубился в слова песни, что не заметил, как его окликнул Лёд, вернувшийся в комнату. Очнулся он только тогда, когда его плеча коснулась рука Лунковского. - Прочтёшь? – спросил он, садясь на подлокотник дивана рядом с Ветровым. - Почему бы и нет, – ответил Марат и начал читать, с каждым новым куплетом или припевом чувствуя, как сжимаются пальцы Руслана на его плече. Когда он закончил, и посмотрел на Льда, то обнаружил на его лице ту светлую смесь радости и грусти, которая посещает людей в моменты воспоминаний. - Ну, как тебе? – спросил он. Тот ничего не ответил, и когда Марат уже начал подозревать, что ему не понравилось, Лёд наклонился к нему и поцеловал. Как-то по новому, с желанием, дышащим живыми чувствами. - Это значит «хорошо»? – уточнил Ветров, проводя пальцами по щеке отстраняющегося Руслана.

- Прекрасно, – широко улыбнулся Лёд - так, как никогда ещё не улыбался на памяти Марата, – Это отличная песня! Я и не знал, что ты умеешь так. - Я и сам не знал, – признался Ветров, – Просто вдруг накатило что-то и всё получилось. - Значит, время пришло, – сказал Лёд, – Всё будет хорошо. Я верю в это._________

Наступившее утро было светлым и пасмурным одновременно, со всё тем же кружащимся легким снегом. «Завтра...». Марат зарылся носом в волосы Руслана, не находя в себе сил проснуться. - Вставай, Марат. «Завтра» - уже «сегодня», – услышал он, и наконец открыл глаза. Лёд, уже одетый, смотрел на него взглядом уставших даже с утра глаз. - Да, – выдавил из себя Ветров, замечая эту деталь.

- Я пойду, завтрак сделаю, – поднявшись, сказал тот, и ушёл на кухню. Марат настороженно посмотрел ему вслед. «В последнее время он сам не свой. Словно его что-то точит...», - он глубоко вздохнул, и, одевшись, вышел из комнаты. У входа он заметил большой букет живых цветов в высокой хрустальной вазе, которого вчера там не стояло. «Купил цветы? Зачем?», - подумал Ветров, проходя на кухню. - Цветы? – спросил он, одним словом выражая основную суть вопроса. - Да. Это для неё, – отозвался Лёд, ставя на стол перед Маратом чашку.Теперь Ветров понял, что значили слова: «Я должен пойти к ней. Этим я замкну круг». Лёд собирался на кладбище. Туда, где спит вечным сном его прошлое. - Ясно. Позавтракав, они вышли из дома. Марат, глядя на Льда, думал, почему этот Кай рядом с этими цветами смотрится как-то странно, пока наконец не понял. Белые лилии и белые орхидеи были похожи на снег, но лицо Руслана все равно было белее. Бледнее, чем обычно.

- С тобой все в порядке? – спросил Марат. Лёд молчал, словно решая, говорить или нет. - Руслан. Тот наконец поднял взгляд холодных глаз на Ветрова, и сказал: - Просто я боюсь. Боюсь увидеть её могилу. Марат молча смотрел на него, не зная, что ответить. Он и сам не понимал, как назвать то состояние, в котором он находился. Наверное, это была грусть – самое печальное состояние души. Нет, уже не горькая – светлая, как снег, но по-прежнему ранящая сердце. Руслан тоже это чувствовал – Марат был уверен. И, чтобы освободиться, нужно было вернуться назад – в самое сердце прошлого, туда, где боль пустила свои корни, чтобы вырвать её оттуда раз и навсегда. Спустя полчаса автобус привез их на нужное место. «Как здесь тихо... - Лёд окинул взглядом ряды памятников за воротами и пеленой кружащихся редких снежинок, - Но, не так, как в доме... - он толкнул решетчатую створку, и вошел на территорию городского кладбища, - ...А так, словно... люди молчат, глядя на нас, - он вместе с Маратом шел между могилами, вглядываясь в надписи на памятниках, - Она где-то здесь...», - он внезапно остановился, глядя на один из них. На гранитной плите, располагавшейся под наклоном, виднелась почти занесенная снегом надпись: «...айя Лун...». Руслан подошел к ней и, присев на корточки, рукой в перчатке смахнул снег с камня, открывая буквы полностью. Да, он не ошибся. Это она. - «Здравствуй, сестра, - он выпрямился, становясь на ноги. Снег падал, оседая на его лице и ресницах, и, может быть, впервые за всю жизнь таял,- Прости, что я тогда ушёл... Я думал, так будет лучше для всех. Думал, что причиняю тебе боль своим присутствием, но, видимо, ошибся... - он почувствовал, как по его щеке, обжигая, что-то скатилось. - ...и из-за этого потерял то время, что мог бы быть с тобой. Какой же я дурак... Если бы ты знала, как я жалею об этом. Я редко когда ошибался, но это было одной, и самой огромной... Надеюсь, ты меня простишь...». Марат стоял рядом, глядя на Льда, на его неподвижное лицо, на опущенную руку в тёмно-синем рукаве зимней куртки и чёрных перчатках, с букетом в ней. «Странно... В какие-то моменты мне казалось, что он вот-вот заплачет, но... он, похоже...», - Ветров смотрел на Льда, на припорошенные снегом светлые волосы, выделяющиеся на фоне серого пасмурного неба...

Тут его глаза чуть расширились. По всё такому же неподвижному, словно застывшему лицу, прочертив влажную дорожку, скатилась слеза, но Лёд, словно не замечая её, продолжал молча смотреть на надгробие.Странное это было зрелище – неподвижные глаза и лицо, и текущие по нему слёзы, замерзающие на морозе, но тут же вновь оттаивающие под новыми, горячими. «Значит, всё-таки, он умеет чувствовать», - Марат слабо улыбнулся, глядя на падающий снег, и на то, как с легким шорохом оберточного полиэтилена опускается на надгробный камень букет из лилий и орхидей. От этого зрелища ему стало как-то легче. Боль утихла, сменяясь полным спокойствием, показавшимся ему новым чувством, не испытываемым ранее. «Майя... Ты всегда будешь жить в моей памяти. Также...», - он подошел к стоящему возле могилы Льду, и, достав из кармана ручку, взял его за кисть.Сняв с неё перчатку, написал: «Пускай прелюдией ко вздоху Умолкнет в памяти печаль. И прошлое утонет в Лете, Уйдет в неведомую даль. И будет снег опять кружиться,

И ты забудешь свою боль. И песня ветра синей птицей В тебе скользнет своим крылом. П: Остановись, раскрой же сердце! Почувствуй крылья за спиной! Жизнь умирает, расцветает, И я запомню ее – спой! Пылает сердце, замирая, И тает лед после зимы. И там, где был бесплодный край, Раскрылись белые цветы.»

- Теперь всё будет хорошо, – тихо сказал Марат Руслану, стирая с его лица мокрую дорожку, – Круг замкнулся. Тот улыбнулся, опуская голову, и теперь в этой улыбке не было ни горечи, ни грусти. Только неопределенный свет. Цвет чистого листа. - Идём, – Лёд потянул его за руку, и Марат последовал за ним. Он чувствовал, что наконец пришло то, к чему они оба стремились всё это время. Он – со дня смерти Майи, а Лёд, быть может, всю свою жизнь. Свобода. - «Теперь и ты узнал, как сгорает каждый день их жизни... Я слышу их, Марат. Я слышу их песню, и она прекрасна. Их души свободны... Они всегда поют, только люди их не слышат...». «...Также, как и песня ветра...», - Марат не смог удержаться от улыбки. И пасмурный зимний день делал только контрастнее его тихое счастье, придавая ему особенный оттенок спокойствия и умиротворенности. - Знаешь... - вдруг услышал он, и посмотрел на Льда. Тот вытянул вперёд руку в перчатке и поймал снежинку, которая осталась лежать на блестящей чёрной коже замысловатой резной звездочкой. - М? - Я и не знал, что способен на слёзы. Ни разу в жизни не плакал, даже когда умер отец. Но, после них намного легче. Всё сразу становится понятнее. – он вдруг остановился, и повернулся к Марату, – И... знаешь, у меня есть к тебе одна просьба. - Какая? – спросил Ветров, гадая, сложнее ли будет она, чем песня ветра. Лёд посмотрел ему в глаза, и сказал: - Пообещай мне, что никогда больше не станешь жить прошлым. - Хорошо, – Марат наклонил голову в знак согласия, – Но и ты обещай мне то же. И что никогда не бросишь музыку. Она... - Я и не смог бы, даже если бы хотел, – ответил Руслан, – Сколько раз я уже пытался прогнать её... Но она – часть меня. Смысл моей жизни. «Ты всегда будешь жить в моей памяти... -Лёд улыбнулся, глядя внутрь себя и чувствуя плечо неспешно бредущего рядом Марата, - Ты – очищающая и воскрешающая, которую ищет каждый на этой Земле... Синяя птица под названием Любовь», - он украдкой отодвинул кожу перчатки с руки, где чернели написанные ручкой слова... 19 декабря, 2010 год