Порезы бумагой самые болезненные (1/1)

—?Он первый начал,?— угрюмо говорит Розелл, когда Цзыхан промокает рану на его руке специальным раствором. Еще бы немного и порез был бы глубоким, а так?— ничего, обычная царапина.Руки у Цзыхана все равно почему-то мелко, едва ощутимо трясутся.—?А ты продолжил. Это звучит по-детски. Что на тебя нашло? —?Он качает головой, встречая прямой и упрямый взгляд напарника. Расспрашивай сколько хочешь, мол, все равно не отвечу. Обычно Розелл был не из вспыльчивых, редко бросал такие вызовы как этот. И уж тем более, не использовал боевое оружие.Цзыхан закончил с последним порезом и потянулся за новым комком ваты. Розелл покладисто подставил лицо. Губа у него была разбита и то, что он умылся до того, как Цзыхан принялся ее обрабатывать не очень помогло. Все равно местами у рта размазалась стойкая помада.Они просидели в тишине еще минут пять, Розелл даже не дергался и не морщился когда щипало. У него, как заметил Цзыхан, всегда были особые отношения с болью. Он не то чтобы ее не чувствовал, но она явно всегда была притуплённой для него, менее ощущаемой, чем для других людей. Однажды, помогая Принцессе с причёской, он оставил на своей руке небольшой ожог щипцами для завивки и не проронил ни звука. Только отдернул руку, обжегшись, и недовольно цыкнул позже, смотря на густо намазанный мазью ожог. Цзыхан знал о его жизни в приюте немного больше остальных, но все равно катастрофически мало. Хотя, задумываясь об этом, он не очень хотел ворошить прошлое. Розелл только учился жить в настоящем, медленно, но верно, шаг за шагом.Цзыхан очень хотел бы ему в этом помочь.***Розелл физически никогда не мог долго сидеть за письменным столом. Кажется, как только он принимал хотя бы номинально вертикальное положение вся его концентрация уходила в небытие. И теперь, когда он не мог, как обычно, читать конспекты лёжа на животе и опираясь на локти (очень нездоровая, по мнению Цзыхана, привычка) он буквально страдал.Страдания эти, в основном, заключались в том, что он минут тридцать возился на кровати Цзыхана и тяжко вздыхал, пытаясь сосредоточиться на его старых записях. Потом устраивался поудобнее и не издавал ни звука, чтобы привлечь внимание. Тихий Розелл всегда был более напрягающим чем громко жалующийся. Если и это не срабатывало, то в Цзыхана летел один из разноцветных ластиков, которыми Розелл пользовался в основном для того чтобы делиться или досаждать другим. Только тогда на секунду Цзыхан выныривал из транса, чтобы рефлекторно схватить рукой летящую безделушку, и тогда Александр Розелл, мастер таймингов, вновь начинал причитать.—?Я совсем не могу понять о чем идет речь. Ты уже закончил со своей домашкой, помоги мне немного,?— на него нельзя даже в такие моменты было злиться. У Розелла по всем предметам были хорошие оценки, даже по ненавидимой самим Цзыханом на первом курсе генетике, да и в принципе он поглощал любую новую информацию не хуже губки. Но на алхимии он буксовал с пугающей закономерностью. Путал определения и формулы, переворачивал мир вверх дном без точки опоры.Цзыхан вздыхает тяжело и смотрит в его янтарные глаза. Взгляд у них более чем печальный и виноватый. Розелл не любит просить о помощи и то, какой он открытый и честный с Цзыханом, словно это для него совсем ничего не значит…—?Я все еще не закончил свои упражнения,?— говорит он со вздохом, опираясь лопатками на стену, стараясь держать позвоночник прямым как палка. —?Но я могу ответить на пару вопросов.Лицо у Розелла тут же будто освещается изнутри, он буквально сияет. Сияние это немного режет глаза и от него становится трудно дышать. Цзыхан объясняет одно и тоже по двадцатому кругу и делает вид, что сердце у него не бьется как сумасшедшее.***В синеватой подсветке аквариума они оба выглядят еще бледнее, чем на самом деле. ?Предсессионные зомби?, как говорит Розелл, хихикая, и он прав как никогда. Цзыхан живет третьи сутки на энергетиках, кофе и семи часах сна, разбитых порционно по два с половиной за ночь. Обычно он готов ко всему и уверен в своих знаниях, но не в этом году, после Японии и того, сколько материала они упустили в колледже. К тому же, невозможно нравится абсолютно всем преподавателям, даже если ты отличник.Вопреки опасениям, Цзыхан не чувствует, что теряет время, находясь здесь. Наверное, это все целебное воздействие Розелла. Все в их компании замечают, что он облегчает тревоги и боль тех, кто находится рядом с ним. Иногда Цзыхан задумывается о том, кто же может быть таким человеком для самого Розелла, но никогда не спрашивает об этом. Возможно, он просто боится того, что может услышать.—?О, это напомнило мне о том, как мы ходили в аквариум в первый раз,?— говорит Розелл, указывая на скользящих по дну резервуара скатов. Цзыхан тоже помнит: и горячее обсуждение, чуть не переросшее в спор, и неловкую шутку Розелла после, ее он, если честно, поначалу не понял. Потом нашел весьма забавной.Они были знакомы всего ничего, и Цзыхану очень хочется верить в то, что он не начал влюбляться в ?новичка? еще тогда, до всей этой японской истории. Наверное, это не имеет значения сейчас, когда Розелл, еще более бледный чем обычно в этом синеватом полумраке, но все равно красивый настолько, что что-то внутри переворачивается, пахнет как летний вечер. Наверное, это не имеет значения, потому что в его глазах?— рыже-золотых?— синеватый свет становится тёплым, и вспоминается море летним вечером, когда вода как парное молоко.Наверное это не имеет значения, когда Цзыхан его целует украдкой в тёмном углу, поцелуй неторопливый, обстоятельный, у них таких получается мало, потому что обычно по ощущениям они не отличаются от коротких объятий или вечера, проведённого вдвоем за документальными фильмами. Этот поцелуй, все же, другой. Цзыхан теряется в его неторопливом, ленивом темпе, и он тянется, словно патока.На улице занимаются первые настоящие морозы, но, возвращаясь в общежитие, Цзыхан чувствует волны удушливого жара от чужой ладони, зажатой в его собственной руке.—?Спокойной ночи? —?Полувопропросительно говорит Розелл, когда приходит время прощаться. У Цзыхана первый экзамен уже завтра, и он планировал как минимум три четверти записей перед сном повторить, да и вообще время уже позднее, и им пора прощаться, к тому же, это всего лишь до завтра…—?Я могу остаться у тебя. Если ты хочешь,?— вместо всего, что должен сказать, говорит Цзыхан, и Розелл вскидывается, щёки у него красные и улыбается он счастливо.—?Хочу,?— отвечает он.- Очень хочу.И Цзыхан остаётся, чего никогда раньше в жизни не делал. И кровать для них двоих, в принципе, не маленькая, и даже собака Розелла под ногами как-то не мешается. Розелл обвивает его руками и ногами как осьминог, Лаки сворачивается у него в ногах на одеяле, и Цзыхану так тепло и спокойно, что он проваливается в сон почти сразу же.Наутро он чувствует себя как никогда отдохнувшим.