Назан. Скорбь (1/1)

Моя жизнь похожа на стены,Не разбить, не унять этой боли.И конец духовной свободыРанит привкусом правды горькой.Мысли и мечты мои блёклы и бледны,Не влекут они за собой неоспоримой победы.Стой, но ведь всё, что случится со мной,Этой осенью молчаливой будет больнее бездны.Но кто сказал, что боль не исцеляет, кто нам сказал,Что боль лишь и вина нас заставляют чувствовать

Себя живыми, испивая чужую душу, в которой не видно дна,Чужая душа не всегда равнодушна, открывает двери к чуду она!И даже если кажется, что судьба простужена,В этом не его и не твоя вина.Все трещины можно склеить, к детству небес возвратиться.Назад. Всё возвратит, поймёт и разделит полный участия дружеский взгляд…Кислотно-синий цвет неба больно резал глаза. Раньше он так вдохновлял меня, казалось, что морские волны наградили его искрящимися солёными брызгами, которые напоминали о детстве. Но сейчас детству пришёл конец. Что я здесь делаю? Стремления, которые были единственной возможностью дышать, теперь потеряли смысл, ведь больше никогда я не смогу разделить их с отцом.В семье я была единственной девочкой, которую с трепетом оберегали четверо старших братьев, сооружая вокруг хрустальные стены для своей прекрасной розы. Но уже в шестнадцать лет стало понятно, что эти стены не дадут мне разглядеть все красоты мира и познать себя, поэтому я, не задумываясь, перешагнула сквозь них. За мной осталось множество осколков, которые ранили мою семью.

Я изъявила желание стать актрисой, и никто не одобрил его, потому что кроме актёрства я так же увлекалась написанием сценариев, рисованием и танцами. Но я была непреклонна, ведь только став актрисой я смогла бы прожить тысячу жизней и посмотреть мир хотя бы через призму своих ролей. Руководствуясь своими наивными желаниями, я открыла путь к такому страшному чувству, как вина. Вина, которой не будет конца.За те пять лет, что меня не было дома, я убеждала себя, что мне никто не нужен, растворялась в одиночестве и полностью погрузилась в учёбу. Университет и магистратура были закончены с отличием, страсть к киноискусству с каждым днём становилась сильнее. Я была горда собой и готова разделить с отцом свои успехи, даже простить ему ту нестерпимую рану, что он нанёс мне…– Это профессия для шлюхи. Сделаю вид, что я не слышал этого. – Его голос был твёрд, но тих. Взгляд скрывали очки-половинки. За этими стёклами тоже, вероятно, что-то треснуло, как и в моей жизни.– Но папа, почему ты не веришь, что у меня хватит ума разобраться со всем? Почему не веришь, что я могу быть осторожной?– Потому что ты не можешь! Посмотри на себя! Видишь шрам на коленке? Ты тогда упала, забравшись на дерево. А шрам на затылке? – Он взял мои русые кудри в тёплые и любящие ладони, и его слова перестали казаться столь грубыми. Они больше не заставляли сердце пылать от безудержной ярости.– Мне было пять лет, папа.– А ты думаешь, сейчас многое изменилось? Твои опрометчивые и хаотичные решения сломают тебя, но я не тот, кто будет собирать по частицам. Как ты и сказала, ты уже не ребёнок.– Я докажу, – я сказала это, вторя интонациям отца, но совсем не потому, что хотела позлить его, отзеркалив поведение. Вовсе нет. Лишь потому, что не умела по-другому выражать гнев на этот равнодушный мир.Страшно признавать, но отец был прав, а привкус вины всё ещё застревает на губах солоноватым вкусом крови.

– Назо, я принёс тебе краски. С днём рождения!– Папочка, здесь ведь все оттенки синего!– Да, твоего любимого цвета. Я заметил, как сильно ты любишь рисовать небо и море, когда гостишь у тёти. Продолжай и когда-нибудь станешь известным художником.Но это была его мечта, а не моя… Увы, не моя. Очередные пробы провалены. Последние лучи осеннего солнца попытались согреть меня в своих объятиях, но у них не получилось. Я шла в Стамбульское кафе под названием ?Северный ветер?, чтобы встретиться там с подругой. Чувство скорби оставляет меня, когда рядом есть любимые люди.Пока я ждала её, решила сделать несколько небрежных набросков в альбоме. Я снова вернулась к рисованию. Оно помогало не думать о том, что я расколола семью и что никогда не смогу поделиться достижениями с братьями, ведь мать даже на похороны отца меня не пустила.А море на листах с белоснежной бумагой непременно пустит меня в своё сердце, я знаю.– Назан! – окликнула меня подруга. Я обернулась, с трудом отрываясь от листа бумаги.– Здравствуй, Азизе. – Улыбка, наверное, вышла формальной, но по-другому не получилось.– Как прошёл кастинг?

Эта лучезарная девочка никогда не станет соболезновать мне, за что я безмерно ей благодарна.– Туманно, – попыталась изобразить я голос цыганской гадалки. Шутка вышла не смешной.– Вся жизнь такая, не переживай ты. Совсем придурки – не знают, что теряют.– А ты как? Как к тебе относятся в издательстве?– Да так... Работой нагружают, всё уныло. Лишь иногда в кучке пепла находятся настоящие бриллианты, которые приносят такие придурки! – она засмеялась.– В каком смысле?– Да пришёл тут один… детский писатель. Говорит, что все иллюстраторы, которых предложил ему Джэм, не разбираются в том, что нравятся детям. Якобы они, цитирую: ?Погрязли в беспросветном снобизме?. Ну, босс психанул, сказав, что если он так думает, то ему нет места в нашем издательстве. Но, чёрт возьми, то, что он пишет, гениально! Ты только прочти!И я прочла. Это была история о северном сиянии и девочке, которая воссоздала его из полного мрака.– Ты улыбаешься! Ура! Говорила же, что он молодой Андерсен!– А я о другом думаю, о знаке…– О каком-таком знаке?

– Слово ?poyraz?* преследует меня сегодня.– Погоди-ка, погоди-ка. Не думаю, что всё это зря. Ты же прекрасно рисуешь. – Она тыкнула в мой набросок с ожившими на листках морскими волнами. – Тебе всё ещё нужна работа?– Даже не знаю… - Я отвела взгляд, понимая, что она может заставить меня рисовать в целях коммерции, а я не могу предать своё детство. Не могу предать память об отце, ведь он так мечтал, чтобы я стала художницей…– Ничего и слышать не хочу, понятно? Я назначу вам встречу в этом же кафе. Если ты не придёшь, то можешь считать, что мы больше не подруги. Только я терплю твой вечный эскапизм.

Она поморщилась, но я знала, что она говорила это беззлобно. Скорее это было отчаянной попыткой вернуть в мою жизнь силу красок, вкусов, природы… Азизе старалась сделать всё, чтобы я снова распробовала блага мира. Пожалев её и устав от собственного самобичевания, я согласилась.– Вот только пусть попробует опоздать, – хмуро сказала я.– Нет, что ты. Мистер идеальность никогда не опаздывает.*значение слова ?Poyraz? переводится как: ?морской бриз?, ?северное сияние?, ?северный ветер?, а также ?ураган?.