Если бы все сложилось иначе...(AU со смертью Гильгамеша) (1/1)

Энкиду не желает вспоминать. Больше всего на свете его отравляют воспоминания о тех страшных днях, полных отчаяния и всепоглощающей боли. Дни, когда смерть цепко держала за горло своими хладными костлявыми пальцами, мешая сделать даже вдох. Дни, что наполнены то отчаянными и злостными криками, то тихой мольбой, что срывалась с в кровь искусанных губ царя...Его тихий шелестящий шепот и хриплый голос до сих пор стоят в ушах, когда Энкиду одолевают воспоминания. Он помнит все это слишком хорошо. Будто это было лишь вчера. Помнит горькие горячие слезы на собственном лице, жар чужих рук, страшный, пронизывающий до костей холод и не желание уходить...Столь сильное и сводящее с ума желание жить, но разбитое вдребезги карой богов.Энкиду столь долгое время желал повернуть время вспять, сделать все иначе, чтобы не было этого проклятья. Чтобы не было похода в кедровый лес...Чтобы не дать повода Иштар возжелать мести....Он готов был отдать все что угодно, лишь бы не видеть слез на лице самого дорогого ему человека, чтобы не слышать его разрывающий сердце крик, а после, тихий, сиплый шепот, моливший о спасении. Чтобы Гильгамеш никогда боле не испытывал одиночества...Порой Энкиду представляет тихую мирную жизнь в Уруке и думает о том, чтобы было на самом деле, если бы он выжил? Такие мысли на самом деле пугают, ведь Гил рано или поздно бы умер, оставив его одного... Энкиду всеми силами старается о таком не думать и все же...Когда сердце сокрушает волна неконтролируемых чувств, а сожаления ткут полотно из наваждений, они накидывают его на свою жертву, ограждая от реального мира. Запирая в прошлом...или в фантазии.Действительно...Что бы было?Они бы жили в мире и согласии долгие годы и Энкиду бы всегда был подле своего короля. Он наблюдал бы за его становлением мудрым и справедливым царем, чьи деяния были бы направлены на благо своего народа. Гил бы зарабатывался допоздна, весь поглощенный делами государства, забывая про сон и отдых. Но Энкиду с Сидури всегда оказывались бы рядом, сверля его возмущенными взглядами. И если от Сидури царь бы отмахивался, то от друга бы отмахнуться не смог. Энкиду бы тащил его против воли в комнату, слушая возмущенные возгласы. Они бы перекидывались колкими репликами в адрес друг друга, а после, громко смеялись бы над всем этим и гулкий смех гулял бы по коридорам зиккурата, вызывая улыбки у тех, кто слышал бы это. Царь счастлив, значит будет счастлив и его народ. Укладывая его спать, Энкиду забирал бы у него таблички, пресекая любые попытки вновь сесть за работу. Как бы ему хотелось в такие мгновения сесть подле своего короля, взять за руку и, тепло улыбнувшись, пожелать доброй ночи. А после этого он бы сам занялся делами государства, так как Гил всецело доверял ему. Он бы работал всю ночь напролет, лишь бы тот не перетруждался. А на утро Энкиду бы встречал его улыбкой и они бы вместе завтракали, любуясь новым рассветом бок о бок. Глядели бы перед собой на родной и горячо любимый город, раскинувшийся пред ними. И счастью бы не было предела.О, как бы хотелось видеть это мирное время. Как бы хотелось наблюдать за тем, как под мудрым правлением Гильгамеша расцветает все вокруг. Как бы хотелось...радоваться каждому дню, проведенному вместе.Это несбыточная мечта — быть вместе всегда. Манящая и кружащая голову сильнее самого терпкого вина. И кажется столь чарующей и идеальной, а картины, возникающие перед взором, столь реальны, что в них хочется остаться жить. Взяв под руки Гила и Сидури, смело смотреть в новый день, звонко смеяться с ними и вступать в великое будущее вместе.Но то, что кроется за фасадом этой идеальной мечты о счастье пугает до дрожи. От осознания бьет озноб и ужас скребется внутри, причиняя почти физическую боль. Сжимая побелевшими пальцами ткань балахона на груди, кажется, что в сердце зияет дыра, подумав о которой, подкашиваются ноги и душат слезы. Лучше бы он не задумывался об этом. Но наваждение уже захватило Энкиду и роковой образ стоит перед глазами...Не смотря на всю свою силу, мощь и божественное происхождение, Гильгамеш все равно остается человеком. И рано или поздно смерть взяла бы свое. Годы текут неумолимо и время беспощадно даже к столь великим и могущественным людям...Энкиду бы видел его постепенное угасание. Как морщины глубоко прорезают его прекрасное лицо, как во властном голосе появляются скрипучие старческие нотки. Ему было бы уже совсем тяжело ходить и Энкиду подставлял бы ему свое плечо, помогая передвигаться. Держал бы его за руку, отвлекал сторонними разговорами и взгляд алых глаз смотрел бы на него с горечью и теплотой...но в них все равно мерцали огоньки былой силы и молодости. Энкиду всегда рядом — он не отходил бы от него ни на миг. Из последних сил бы пытался подарить счастье в последние годы жизни. И, скрывая горькие слезы, Энкиду бы сплетал нежными пальцами венок из любимых царю цветов, вплетая так же в него и свою любовь, заботу, преданность — все свои чувства.Человеческая жизнь столь хрупка...Энкиду бы не знал покоя, зная, что смерть дышит Гилу в затылок. И от этих мыслей ужас и отчаяние вонзали бы в сердце острые когти и разрывали бы на части, и каждая клеточка тела горела бы словно в огне. Слезы жгли глаза, душили сильнее удавки на горле. Но Энкиду был бы должен продолжать улыбаться для Гила, ведь эта улыбка всегда согревала его. Расцветающая на лице подобно рассвету, когда ласковые солнечные лучи рассеивают ночную тьму. Она совсем не изменилась за годы, как и сам Энкиду, все такой же невероятно прекрасный. И глядя на него, разум Гильгамеша был бы занят лишь мыслями о том, что же стало бы с его дорогим другом после его смерти. Ведь у Энкиду не было больше никого, а вечное одиночество совсем не то, чего он заслужил.Глядя, как жизнь утекала бы из его дорогого друга, из Энкиду бы тоже уходила жизнь. Не было бы слышно уже звонкого смеха и его внутренний свет не озарял бы больше не только улицы Урука, но даже царские покои, где уже своим холодом давала о себе знать смерть. Руки у Гильгамеша уже костлявые, со вздутыми венами и пигментными пятнами, дрожащие от предсмертной немощности, словно листья движимые злостными порывами ветра. От тянул бы ладонь к лицу Энкиду, убирая узловатыми пальцами волосы с его лица, смахивая слезы. Последнее прикосновение. И голос скрипучий, слабый...совсем не похожий на голос того самого Гильгамеша...?Улыбнись мне...в последний раз...?Говорил бы он и Энкиду, сотрясаясь от от рыданий, накрывал бы его ладонь своей, целовал бы запястье и, глотая горькие слезы, позволял бы тронуть свои губы своей последней улыбке, в которую он вкладывал бы весь свой свет...Весь, что оставался у него.?Я буду с тобой...Куда бы ты не пошел...Буду...Гил...?Тихий, хриплый шепот сорвался бы тогда с губ и Гльгамеш напоследок подарил бы ему в ответ свою последнюю улыбку. Его непослушные пальцы в последний раз гладили бы Энкиду по щеке... пока жизнь бы не покинула немощное тело...А зиккурат бы сотрясался от разрывающего душу крика, сотрясающего здание до самого основания...Крика, что сокрушил бы сами небеса и Мир бы весь накрыла тень от этой страшной скорби.После этого Энкиду не знал бы, как дальше жить. Смыслом его жизни — был Гил. Центром его собственного Мира, тем, кто занимал все его сердце и мысли. Но если бы его не стало...И с этим рухнул бы весь его Мир. Энкиду — бессмертное существо. И он будет вынужден существовать на этой земле, лишенный всякого смысла и радости жизни. Возможно его рано или поздно отпустила бы эта боль...А может быть и нет. Годы текли бы своим чередом, а Энкиду мог бы быть только созерцателем, не имеющим права вмешиваться в человеческую историю. И видел бы он, как меняются люди, как они становились бы столь непохожими на их собственный народ. Видел бы смену эпох и то, как исчезло с лица земли их с Гилом царство...Видел бы, как люди разрушают все к чему прикасаются и, быть может, это бы сломало окончательно. Потеряв все, что было дорого, разочаровавшись в людях, что разрушили все то, что создавал Гильгамеш, Энкиду бы потерял остатки подаренной ему человечности и разума.Потерял бы контроль и в сердце его зародилась бы ненависть. Тот Энкиду, которого знала история, погиб бы вместе со своим царем. А то существо, что бродило бы по миру, оставалось лишь глиняной куклой. Сосудом, полным боли и ненависти.Так, быть может, боги сделали милость своей карой?— ...ду! Энкиду! — раздается над ухом гулкий голос, вырывая из темного омута отравляющего наваждения. Тяжелая рука покоится на плече и силой трясет, а лицо Гила совсем близко и во взгляде его читается беспокойство.— А? — моргает Энкиду и встряхивает головой, словно желая сбросить липкую паутину охватившего его ужаса и отчаяния. Слишком реальны были картины. И причиняли они почти физическую боль.— Ну наконец то! — хмурит светлые брови царь, сильнее сжимая плечи друга. — Что с тобой? На твоем лице была такая мука, что...— Все в порядке, Гил... — Энкиду пытается выдавить из себя некое подобие улыбки и накрывает ладонью руку Гильгамеша на своем плече, пытаясь выровнять дыхание.— Ты же знаешь, что ты волен рассказать все, что тебя гнетет.— Я благодарен тебе. Но все правда порядке, Гил, — Энкиду улыбается уже смелее, — Пока ты рядом, я счастлив. И всегда буду в порядке.Он берет Гильгамеша за руку, окончательно придя в себя под его теплым взглядом, который он может подарить лишь ему одному.Кто знает, как бы было, сложись события иначе. Но сейчас Энкиду может смело сказать, что он уже не желает менять прошлое. Он смог принять его и заглушить ворох сожалений и горьких мыслей. Пока рядом с ним тот, рядом с которым в груди живет второе солнце, озаряющее всю Халдею тем же светом, что когда то, озаряло весь Урук.