I'm seventeen and you will be jailed! (1/1)

***ово заботливый, чуткий и сочувственный человек, который вряд ли думал в момент аварии о том, стоит ли ему вмешиваться в это или нет. Девушка готова была поспорить, что первой мыслью, которая пронеслась у него в голове, было: ?защитить?. И он совершенно не заботился о том, что затормозил движение целой полосы, он вышел и помог пострадавшей недотёпе, которая от телефона не может ни на секунду оторваться. Кстати говоря, это было сущей правдой, Аннет действительно не представляла жизни без соц. сетей, общения, чатов и прочего. Удивительно, как она умудрялась в свой график вмещать соц. сети, это было поистине чудом. Она висела в Фейсбуке по дороге на пары, с пар, на тренировку, с тренировки, и помимо этого еще умудрялась посещать дополнительные лекции и читать художественную литературу в качестве отвлечения.Аннет вряд ли уснула бы, даже если бы не визг машин за окном. Однако, сейчас ее будили именно они. Шины, трущиеся об асфальт, издавали резкие звуки, которые действовали на нервы. Решив, что сам Бог велит ей сейчас вставать и спускаться вниз, она так и поступила. Проковыляв мимо зеркала, она отметила, что растянутая черная футбока Бена смотрится на ней не так уж и плохо, если учесть тот факт, что это футболка самого Бена. Однако, она была крайне худой, подтянутой девушкой, по сему в ней она попросту тонула. Осторожно спускаясь по лестнице, она вновь продемонстрировала свои невероятные способности творить неведомую ересь и попадать в неприятности, навернувшись с последних трех ступенек и приземлившись на паркет. На ее тихое и приглушенное ?baise?? лениво пришел хозяин дома, без капли удивления наблюдая за происходящим. Он протянул ей руку, дабы она встала, но, учитывая травму ее ноги, это ей не особо помогло, поэтому Бенджамин поднял ее на ноги сам, вопреки ее фразам, а ля ?я сама?, ?та не надо?, ?та я ж не калека?.—?Ты притягиваешь неприятности,?— подытожил Бен, откусывая яблоко и приглашая ее к столу. —?Я не умею готовить, честно. Но там, в общем, то, что испортить тяжело?— заварная лапша и чай.—?Чудесно, доведем меня до язвы,?— пробурчала Аннет, ковыляя к столу. Боль в ноге заставила ее на секунду позабыть о том, кто приготовил ей эту заварную лапшу, и позволила высказать свое недовольство. —?Ты завтракал?—?Я с утра не ем,?— покачал головой парень, выкидывая в урну огрызок. —?А тебе не помешало бы.—?Мы сейчас не обо мне говорим,?— Аннет говорила тоном раздосадованной мамы, которая всю жизнь учила своего сына тому, что завтрак является самым важным приемом пищи, а он, эдакий гад, нивкакую не хочет внимать ее словам. —?В смысле, ты по утрам не ешь? А когда ты ешь? И с чего это вдруг ты по утрам пренебрегаешь завтраком?—?Да я постоянно опаздываю,?— виновато улыбнулся Бен, протягивая ей вилку. —?И не успеваю. Вот и привык. На съемках нам всегда давали время на обед, я и тогда где-то пропадал и не успевал есть. В общем, ?я? и ?нормальное сбалансированное питание? звучит как оксюморон.—?Вот лучше бы ты с утра не волосы укладывал, а завтракал,?— упрекнула его Аннет, чем вызвала улыбку. Интересно, а он вообще когда-нибудь расстраивается? Есть вещи, которые заставят улыбку сойти с его лица?Пока девушка крайне аккуратно, оттопырив мизинчик, наматывала на вилку лапшу, Бен успел запомнить каждую черту ее сосредоточенного лица: ярко-зеленые глаза, которые были по привычке прищурены, неровный нос, пухлые губы с побитым контуром на нижней (видимо, когда-то она ее разбила, что, впрочем, неудивительно), впалые щеки, острые ключицы и невероятно тонкие руки с длинными пальцами. В сочетании с ключицами и выпирающими тазобедренными косточками, которые он успел разглядеть, когда переодевал пострадавшую в свою одежду, это смотрелось слишком прекрасно, эстетично, словно бы девушка сошла с картины, олицетворяющей идеал пятнадцатого-семнадцатого веков. Бенджамин никак не мог подобрать слово, чтоб описать ее внешность. Странная? Нет, не то, слишком грубо. Необычная? Нет, слишком сухо. Идеальная? Возможно, вполне возможно. Она определенно была красивой, а эта красота в сочетании с книжками Мольера и тысячью конспектов в сумке, в которой он бессовестно рылся в поисках документов, была еще более притягательной. Бенджамину нравилось наблюдать за ее жестами, за ее ресницами, которые она как-то по-особенному опускала на нижние веки, за синими венами на кистях, за слегка спутанными волосами, которые колыхал сквозняк.А Аннет тайком, украдкой, незаметно разглядывала его, пока он изучал ее саму. Скользила взглядом по скулам, подбородку, странной форме бровей, рельефам тела и волосам. Даже не будь она его фанаткой, увидев его в транспорте, она бы без сомнений запустила в них пальцы, дабы пощупать, такими гладкими и мягкими они были. Она осторожно поглядывала на его губы, в которых он как раз зажал сигарету и пытался поджечь, но зажигалка никак не желала работать, только искрилась и все. Аннет и сама периодически баловалась табаком, но в целом была против курения.—?Зажигалка есть в моей сумке,?— кротко оповестила она, чувствуя, как к ней возвращается смущение и в горле застряет все тот же комок, который мешает ей говорить.—?Это твоя,?— не поднимая глаз, усмехнулся Бен, наконец умудрившись как-то поджечь несчастную сигарету. —?Извини, я просто ночью искал у тебя документы в сумке, хотел закурить и нашел зажигалку. Я надеюсь, ты в этот раз не будешь угрожать мне судом? Я потом верну.—?Та ради всего святого, оставь,?— пожала плечами Аннет, делая это как можно более равнодушно. —?Зачем тебе мои документы?—?Хотел узнать, как тебя зовут,?— честно сказал парень. —?Но нашел только конспекты. Судя по всему, ты Аннет, Аннет Морель, учишься в Париже на первом курсе, непонятно, что забыла в Нью-Йорке. И ты?— занудная зубрила, насколько я могу судить по твоему конспекту.—?Это я-то зубрила?! —?вспылила Аннет, хмуря брови. Ее агрессия была до ужаса забавной, особенно когда она едва стояла на одной ноге, не в силах наступить на вторую.—?Ну, ты, по-моему, все свое время тратишь на учебу,?— предположил Бен. —?Еще скажи, что я не прав.—?Не прав! —?отрицала девушка, прыгая в его сторону. —?Ты глубоко ошибаешься! Я ни капли не занудная, просто я стараюсь заполнять пробелы в мозгу чем-то полезным, а не какой-то ерундой.—?И это, по-твоему, метафизика, которую ты не изучаешь по курсу, и высшая математика,?— продолжал насмехаться над ней хозяин дома, не выпуская сигарету изо рта.—?Откуда ты знаешь? —?прищурилась Аннет, подходя почти вплотную и забирая сигарету, неглубоко затягиваясь. —?Курить вредно, между прочим.—?А отбирать у старших сигареты?— тоже, между прочим.Аннет не понимала сама себя. То она в открытую наезжает на него, то боится лишний раз вздохнуть. Она находила в нем какую-то душевную умиротворенность, спокойствие, возможность говорить с ним на равных.—?Ты интересная,?— заметил Бен, глядя прямо в глаза девушки. —?Редко я встречаю людей, у которых стоит моя фотография на рабочем столе, и которые могут говорить со мной, не глядя как на икону. Это прельщает.Аннет улыбнулась, снова слегка краснея. Знал бы он, чего ей стоил этот образ безразличной девушки. Да и вообще, чего стоит создавать впечатление обыденности вокруг себя, когда на душе лежит камень, а за плечами столько трагедий, переживаний, боли и слез, сколько Бен вряд ли увидел бы в любом другом человеке. Столько обид, подлости, предательств, сколько вряд ли уместилось бы в самую трагичную драму в мире. Она редко спала по ночам из-за постоянного чувства тревоги, страха, тоски. Тосковала по людям, которых больше в ее жизни не было по многим причинам.Ей сейчас не хотелось вспоминать прошлое, становиться при нем такой, какой он ее не хотел бы видеть: грустной, разбитой, безамбициозной. Поэтому, решив таким образом отвлечь себя, она задала странный, но вполне уместный вопрос:?— Ты ведь сейчас готовишься к каким-то съемкам, верно?Бен отвлекся от разглядывания кружки с чаем и, таинственно прищурив глаза, прошептал:?— Это секрет. Я пока не уверен.—?Не уверен, готовишься ли ты? —?изогнула бровь Аннет, допивая чай.—?Не уверен, соглашусь я или нет,?— пояснил парень, вздыхая. Он будто уловил тоскливые нотки в голосе девушки и настороженно присмотрелся к глазам, которые будто в один момент потухли, потускнели.—?Ты в Нью-Йорке по делам? —?спросил он, внимательно прислушиваясь к тембру.—?Да, здесь будет проходить лекция по психосоматике, ведет чудный профессор, давно хотела посетить,?— да, она определенно была чем-то расстроена.—?Ты остановилась где-то?—?Нет, я ведь с дорожной сумкой,?— Бен мысленно хлопнул себя по лбу, вспомнив, что у нее действительно была дорожная сумка с вещами, которые были небрежно скомканы и кинуты в нее. —?Я вчера шла из аэропорта. Думала снять номер, но случилось то, что случилось.Она теперь и говорила иначе. Без колкостей, без наигранной язвительности и безразличия, только развернуто отвечала на его вопросы, отстраненно глядя не на него, а куда-то сквозь. Бенджамин предположил, что он ее чем-то обидел, однако, проанализировав диалог, он сделал вывод, что вряд ли виноват был он. Разве только она могла обидеться на ?занудную зубрилу?, что тоже вряд ли, ибо она понимала, что он на самом деле пошутил и вовсе не считает ее таковой. Напротив, он восхищался тем, насколько интересной, необычной и эрудированной была эта особа. Он даже немного завидовал ей, ведь самому о высшем образовании пришлось позабыть во имя карьеры актера и по причине катастрофической нехватки времени. Во время съемок у него было всего два искренних желания: выспаться и добавить к суткам еще пару часиков, чтоб успевать хотя бы вздохнуть лишний раз. Он не умел адекватно оценивать собственные возможности и планировать день по расписанию, всегда куда-то опаздывал и ничего не успевал. Режиссер часто упрекал его в том, что он задерживает съемочный процесс.—?И ты надолго? —?спросил он, видя, что с каждой секундой Аннет становится все более отстраненной, словно погружаясь в какой-то транс, который давил на нее, физически и морально. Она ссутулилась и стала нервно заламывать пальцы.—?Улетаю послезавтра с утра,?— безразлично ответила она, хотя на самом деле теперь ей вовсе не хотелось улетать. Она бы сделала все, что угодно, лишь бы остаться с ним подольше, узнать его ближе, позволить узнать себя, постепенно, неспеша.—?Тебя кто-то встретит во Франции? Родители там, друзья… А то снова проедешься на капоте, а меня рядом не будет,?— и даже неясно, что звучало больнее: напоминание о родителях или фраза ?меня рядом не будет?.—?Родители… —?прошептала Аннет. —?Вряд ли, они умерли два года назад. Погибли в автокатастрофе.Эти слова погрузили обоих в абсолютную тишину. Бен мысленно отругал себя за то, что окончательно добил и без того печальную девушку, а та в свою очередь напрочь отказалась воспринимать реальность, глядя на дорогу, что виднелась за окном. Автомобили. Куча автомобилей, и каждый из них ей был ненавистен. Она помнила, как отче наш: шевроле, с номерами 535-76, пятнадцатое ноября, звонок из полицейского участка и холодный голос, оповещающий о том, что теперь она сирота, оставшаяся на попечение сумасшедшей тетки. Ее глаза наполнились слезами, но она старательно сдержала их, как и тогда, в полицейском участке.—?Можно принять душ? —?попросила она, максимально напрягая связки и стараясь говорить тихо, но четко. Вот, что смогло стереть с лица Бенджамина улыбку. Чужое горе. Пусть даже давнее, уже оставшееся шрамом на сердце, а не огромной зияющей раной, но оно причиняло ему боль. Он лаконично кивнул и провел девушку в ванную комнату, оставив ей полотенце и попросив не натворить ерунды. Ибо, зная ее страсть к невезению, она легко могла уронить мыло и поскользнуться на нем, переломав себе все кости в теле. Или, к примеру, попасть себе в глаза гелем для душа и вызвать воспаление. Да много чего могло произойти с этой невезучей девушкой.Аннет не стала закрывать дверь на замок, лишь вошла в душевую кабинку, чьи стены были сложены из черного кафеля, стилизованного под мрамор, и включила воду. Глядя в зеркало на себя, свое лицо, украшенное многочисленными ссадинами и синяками, довершаемое некрасивой, по ее мнению, нижней губой, она стянула с себя чужую футболку, рассматривая гематомы на животе, выпирающие ребра, худые руки, которые за пару минут успели стать личным фетишем ее спасителя, длинные пальцы, которые и вовсе были для него чем-то неземным. В голове все звучал холодный голос полицейского, последние слова мамы, просьба купить по пути домой хлеба от папы. С тех пор она так его и не купила. Не могла больше его есть.По щекам сами по себе потекли слезы, смывая остатки ее макияжа, который расплылся и в каких-то местах окончательно стерся. Хотелось кричать. Как и последние два года, каждый чертов день. Ничего не могло заглушить боль утраты, чувство вины, ведь родители шли ей навстречу, забрать из школы. Она тихо скулила, сжавшись в клубочек на полу душевой кабинки, ежась под холодными струями и обхватывая руками колени, словно больной в псих-больнице. Внутри каждый день ломалось что-то, что раньше было крепче и важнее костей. И это что-то ломалось с невыносимой болью, громким треском, словно специально причиняя ей боль. Воспоминания никак не хотели уходить, отпечатываясь на ее сердце глубокими шрамами и рубцами.Она долго сидела под холодной водой, тихо плача, царапая ногтями колени, вырывая на себе волосы, тихо поскуливая, не в силах сдерживать стоны, которые рвались изнутри. Кое-как взяв себя в руки, она умылась, привела себя в порядок и снова утонула в черной футболке. Мокрые волосы холодили кожу, было неприятно. Она вышла из ванной, ступая на цыпочках, останавливаясь у двери в спальню. Ей было немного неловко заходить, все-таки это абсолютно чужой дом и входить без стука, как минимум, неприлично. Вообще, остановившись, она невольно задумалась о ситуации, которая произошла. Все-таки, какое удачливое стечение обстоятельств заставило ее сейчас находиться в квартире своего кумира, ходить в его собственной футболке, говорить с ним об обыденых вещах и курить его сигареты, отбирая их у законного владельца. Странно, но рядом с ним она почти не чувствовала себя неловко, ибо он сам собой внушал какое-то внутреннее спокойствие, осознание того, что он точно такой же человек, как и она сама, как и остальные, что, по сути, являлось правдой. Он свободно разгуливал перед ней в домашней серой пижаме с торчащими отовсюду нитками, невыпрямленными волосами, которые слегка завивались на концах, сонный и откровенный. Ей казалось, что это человек, который не имеет ни перед кем секретов. Он был открытым для каждого, как она думала, хотя это было вовсе не так. Он выбирал, тщательно выбирал, людей, которым можно было довериться, и он решил, что можно доверять именно этим ярко-зеленым глазам, тонким рукам и длинным пальцам, печальному взгляду и легким жестам. Девушке, которая, казалось, прибыла с другой планеты, можно было доверять на все сто процентов.Аннет постучалась и вошла в спальню. За те полчаса, что она была в ванной, Бенджамин успел уснуть, да еще и скомкать половину простыни, которая до этого была идеально ровной. Девушка без слов стала переодеваться в свою одежду, доставая ее из сумки, и аккуратно развешивать одолженную футболку на стуле перед кроватью?— как и у многих людей, он ему служил шкафом: на нем лежало все, что только могло уместиться. Только она начала надевать свою толстовку, как вдруг паркет скрипнул и Бен открыл глаза, тут же удивленно глядя на полуголую Аннет, которая, как нашкодившая кошка, ссутулилась и из-за плеча поглядывала на него, не спеша надевать толстовку.—?Извини,?— прошептала девушка, хмуря бровки. —?Я не специально.—?А куда ты собралась? Ты же говорила, что лекция завтра,?— пробормотал парень, зевая.—?Ну, мне же нужно где-то жить еще два дня,?— ответила девушка, надеясь услышать фразу, которая как раз последовала за ее ответом.—?Оставайся, студент,?— усмехнулся Бен, привстав и кинув ей обратно ту же черную футболку. —?Зачем тратиться на отель, если можно остаться у меня? Тем более, я извлеку практическую пользу.—?Мне семнадцать и тебя посадят,?— хитро ухмыльнулась Аннет, в душе ликуя, что происходящее набирает все более удачные обороты.—?Ой, это все твои грязные мысли,?— отмахнулся Бен, снова ложась на подушку и приглашая прилечь рядом. —?Ты просто сейчас ляжешь и будешь меня греть, как кошечка. Давай, как раз самое время, я начинаю мерзнуть.Аннет улыбнулась и, приковыляв ко второй половине кровати, прилегла, поворачиваясь к владельцу спиной, на что тот что-то невнятно промычал и перевернул ее обратно, заставляя прижаться к себе.—?Я же говорю: как кошечка. А не как сорокалетняя феминистка, которой противен мужской пол,?— пробурчал парень, на что девушка едва слышно хохотнула и послушно обняла его, стараясь унять грохочущее сердце. Все было слишком идеально, как в каком-то гиперреалистичном сне. Она щекотала его шею горячим сбившимся дыханием, а он незаметно посмеивался, чувствуя биение ее сердца. Все-таки, она дичайше нервничала, находясь рядом с ним, и оно немудрено. Но как же она держалась перед ним, гордой и невпечатлительной, холодной и безразличной. Что ни говори, а безразличие почему-то притягивало. И неудивительно, однако другое изумляло: Бен настолько был задет этим ее профессиональным равнодушием, что готов был по-настоящему стараться, дабы оно дало трещину. К тому же, было достаточно странным то, что он, превосходный актер и исполнитель непростых ролей, не в состоянии притворяться перед этой девушкой. Он не может подделывать эмоции с тем же профессионализмом, с каким делает это на камеру, чувствует, что его притворство тут же будет раскрыто. И завершающим фактом, который его не то, чтоб пугал, но немного сбивал с толку: рядом с ней он чувствовал себя ровно так же, как и она?— у него дрожали руки, учащалось сердцебиение, он не мог нормально и связно говорить, ибо в мозгу будто витал какой-то непонятный туман, дурманящий и вводящий в транс. Плохо было то, что он сам себе не мог признаться хотя бы в том, что ему до одури нравилась эта девчонка, как внешне, так и в аспектах человеческих качеств. Задумчивая, невероятно умная (он про себя обзывал ее всезнайкой), с хорошо подвешенным языком, умеющая за себя постоять. Однако, в то же время он видел в ней глубоко раненную, печальную и одинокую девочку, которую панически пугает огромный город Нью-Йорк и чьи раны, оставшиеся на сердце после смерти родителей, до сих пор кровоточат. Когда он услышал от нее эту жуткую фразу, у него появилось желание поскорее обнять ее, укутать в теплый плед, усадить перед окном и дать в руки чашку с чаем, который она очень любит, а потом сесть рядом и сыграть ей на гитаре ее любимую песню. Она была хорошим человеком, с которым случилось много плохого?— он был абсолютно уверен, что смерть родителей была далеко не единственной проблемой, оставившей уродливый шрам где-то за ребрами. Он чувствовал ее. Чувствовал ее боль, ее обиду, ее чувство вины, и ему безумно хотелось прижать ее к себе, дать понять, что она не одна и у нее есть кто-то, с кем она может разделить эти гадостные ощущения. Он был готов слушать ее днями напролет, а ночью наливать ей вино, пока не увидел бы на ее лице облегчение и упавшую с плеч гору переживаний и гнетущих мыслей. Научившись врать зрителям, он научился врать самому себе, и так умело пользовался этим талантом, что почти сумел убедить себя в том, что он ни капли не влюбился.