Часть 15 (1/1)

На неширокой улице Олд-Бейли, у северных ворот лондонского Сити, было не протолкнуться?— зеваки всех возрастов и разных сословий пришли поглазеть на казнь. Одни, самые робкие, но от того не менее любопытные, жались у стен домов, с благоговейным ужасом взирая на знаменитую виселицу Ньюгетской тюрьмы. Другие напирали на спины впереди стоящих, спорили и толкались, порой обмениваясь тумаками с наглецами, посмевшими дать им отпор. Некоторые ввинчивались шустрыми ужами в людское море, протискиваясь поближе к эшафоту, а самые молодые и ловкие виноградными гроздьями облепили фонарные столбы, с издёвками и смехом комментируя и подначивая вспыхивающие между зрителями ссоры и небольшие потасовки.Не помешал любопытству разномастного сборища ни мелкий отвратительный дождь, ни порывистый ветер, возмущённо хлопающий серым бельём, натянутым в узких улицах, примыкающих к Олд-Бейли.Надвинув шляпу на самые глаза, Габриэль отодвинул тяжёлую от влаги простыню и, сглотнув, окинул мрачным взглядом толпу собравшихся. Они жаждали. Жаждали зрелища.—?Габриэль…Тонкие пальцы коснулись его руки и легко сжали, но он оттолкнул их.—?Смотри: ничто не останавливает их, никакое ненастье… —?надломленным голосом произнёс он, до побелевших костяшек вцепившись в холодную ткань. —?Они жаждут крови… а, придя домой, с упоением станут делиться впечатлениями, смакуя каждую деталь казни ни в чём не повинных людей. Ненавистная, бездушная толпа, не знающая сострадания!..—?Публичная казнь на то и рассчитана, Габриэль. На то, что зрителями обсудится все до мелочей и вынесутся уроки…Данте ничего не ответил, лишь фыркнул, болезненно покривившись прозвучавшей правде?— свой урок сегодня он непременно вынесет. Тяжело выдохнув, он сделал нерешительный шаг.—?Не надо. —?Пальцы вцепились в его плечо и потянули назад. —?Не стоит смотреть на это. Прошу тебя, давай уйдём!—?Я должен,?— твёрдо ответил итальянец, повернулся и взглянул в широко распахнутые глаза напротив. —?Ты знаешь, что я как никто другой должен это увидеть и запомнить. Потому что это?— моя вина.Розалия зябко поёжилась, хотя холода не чувствовала?— оделась она по погоде. Но полный боли взгляд и то, что должно было случиться с минуты на минуту, заставляло неметь все её существо. Прильнув к плечу художника, она судорожно вцепилась в его влажное пальто и кивнула. Что она могла возразить? Россетти был прав: так или иначе, но на его совести была смерть двоих из шести приговорённых…***Сидя на самом краешке любезно предложенного стула и нервно теребя полу сюртука, Габриэль едва дышал, бросая на покровителя полные тревоги взгляды и изнывая от затянувшегося молчания.Отправляясь на встречу, он был готов к длинной и грозной проповеди, посвящённой своему моральному разложению и беспутству, но Рёскин удивил его, начав разговор с предложения по росписи стен Оксфордского университета. Проигнорировав скромное замечание итальянца по поводу неважного владения техникой фрески, Джон Рёскин посоветовал подобрать в помощники нескольких талантливых молодых художников и в самое ближайшее время приступить к работе. Получив от Россетти неуверенное согласие, он удовлетворённо кивнул и надолго замолчал, пытливо всматриваясь в побледневшее лицо.Всегдашние лихость и самоуверенность подопечного исчезли без следа, и теперь перед критиком сидел вовсе не разнузданный, строптивый революционер, а, скорее, потерянный несчастный мальчишка с потухшими глазами, заключёнными в тёмные круги от явно бессонной ночи. Тяжело вздохнув, Рёскин встал из-за стола, подошёл к нему и неловко потрепал по плечу.—?Работа займёт вас, Габриэль,?— наконец, нарушил он молчание.Данте поднял на него полный страдания и затаённой надежды взгляд.—?Ведь я могу уплыть во Францию… вместе с ним? —?озвучил он мысль, не дававшую покоя всю ночь.Мысль казалась такой простой и правильной, что он вцепился в неё, как в спасительную соломинку. Почему нет? Зачем нужна разлука, когда можно уехать вместе, оставив с носом мерзких доносчиков и шпионов? Зачем нужна разлука, когда на чужом берегу, отвергшем дикие и страшные законы можно построить своё маленькое счастье без боязни быть вздёрнутым только за то, что твой избранник не соответствует общепринятой морали? Эта мысль вселяла надежду…—?Нет, не можете,?— качнул головой патрон и слегка сжал его плечо. —?Я потратил на вас достаточно времени, сил и нервов, но поверьте, нисколько не жалею об этом. Однако скажите, разве я не вправе рассчитывать, если не на вашу безоговорочную преданность, то хотя бы на элементарное уважение и благодарность? Здесь у вас есть обязательства, Габриэль. Вам не кажется, что отмахнуться от них?— значит отмахнуться от человека, который всегда старался быть вам не только покровителем, но и другом?—?От вас…—?Разве вы не можете назвать меня таковым?Габриэль опустил голову.—?Никакая работа не займёт моих мыслей…—?Время многое лечит, поверьте.—?Оно не залечит этой потери.—?Потери? —?Рёскин приподнял бровь,?— Нет, это не потеря, Габриэль. Пока, к счастью?— нет, но всё может обернуться ею, если вы не послушаете моего совета. Отпустите Тимоти. Как бы тяжело ни было?— отпустите, если действительно любите. Иногда такой поступок?— главное подтверждение правдивости чувств и единственно правильное решение, а вовсе не попытка всеми силами удержать. Я могу с уверенностью говорить об этом, потому как испытал нечто похожее, вы же знаете.Габриэль потупил взгляд. Разумеется, он знал. Это произошло около года назад.Джон Миллес, его друг и ?брат?, будучи на тот момент фаворитом критика, был удостоен чести заполучить в качестве модели его прекрасную супругу Эффи. Эта честь обернулась для покорённого молодым дарованием Рёскина личной драмой?— молодая цветущая жена, уставшая от невнимания мужа, всецело увлечённого искусством, нашла утешение и понимание в объятиях очаровательного Джонни. Развод примерной четы мог бы обернуться знатным скандалом, но мудрый Рёскин с миром отпустил неверную супругу, и всё обошлось лишь невнятными и малоприятными для самого критика слухами. Впрочем, которые быстро угасли.—?Вы отпустили Эффи… —?прошептал итальянец.—?Да,?— чуть дёрнув уголком губ, кивнул патрон. —?Советую вам поступить так же. Дайте Тимоти уехать и не совершайте ошибку: не пытайтесь искать с ним последней встречи, не приближайтесь к его дому, забудьте до его отъезда дорогу в этот паб. Я не вправе вам ничего запретить, но я могу просить вас об этом, надеясь на ваше благоразумие. Второго шанса у вас не будет, поймите это, Габриэль. Всё зашло слишком далеко,?— критик устало потёр переносицу и вздохнул,?— Знайте, вчера вы чудом избежали ареста.Итальянец вздрогнул и с ужасом посмотрел на него. Сглотнув вязкую слюну, он медленно кивнул.—?Я обещаю, что не стану приближаться к его дому…—?И искать встречи,?— мягко попросил Рёскин.Данте сжал губы и поднялся. Неловко одёрнув сюртук и, пожав протянутую руку, он молча направился к выходу.—?Габриэль! —?художник обернулся, устремив на патрона полные страдания глаза. —?Я дам вам ещё один совет: женитесь, и как можно скорее.В другое время Россетти непременно бы расхохотался, услыхав подобную рекомендацию, но боль, иглой засевшая в сердце, не позволила ему даже улыбнуться.—?Неожиданный совет, но… —?он покачал головой и уже в дверях тихо добавил:?— Я благодарен вам, сэр. За всё…***Габриэль сидел на полу среди разбросанных листов с эскизами точёного профиля, бездумно глядя на огонь, пылающий в камине.Погода, стоящая за окном была зеркальным отражением его настроения?— плотная пелена дождя, накрывшая город, сбегала по оконным стёклам дрожащими каплями-близнецами его собственных слёз; дробный перестук по жестяному карнизу то затихал, снесённый порывом ветра, то вновь звучал громко и с надрывом, сливаясь воедино своей переменчивой песней с биением его растревоженного сердца.Он почти не спал, если можно было назвать минуты беспокойного забытья?— сном. Как долго? День? Два? Четыре?— шепнул обессиливший от терзаний внутренний голос. Осталось всего три дня и Тимоти исчезнет из его жизни, скрывшись в туманной дали моря. Исчезнет навсегда.Тихо завыв, Габриэль смял в руке один из эскизов.—?Я не могу… не могу так…Он не мог отпустить свою любовь, не попрощавшись, не коснувшись, не подарив поцелуй в последний раз. Но как изыскать возможность встретиться, чтобы не навлечь беду и не нарушить данное Рёскину обещание? Как?..Глядя на яркое пламя, Данте хмурил соболиные брови и нещадно кусал нижнюю губу, пытаясь что-нибудь придумать. Его студия исключалась ввиду недавней слежки, в Садах можно было бы затеряться, но приглашать Тимоти в подобное место, а тем более прятаться с ним в кустах?— было подобно оскорблению. О нет, нечего делать чистому душой и сердцем мальчишке среди шлюх и развратников всех мастей.Итальянец тяжело вздохнул, вспомнив свой последний визит в лондонское сосредоточие порока и вдруг просиял. Вот болван! Ведь всё настолько очевидно! Видимо, горечь предстоящей разлуки совершенно затуманила его разум.Вскочив, Габриэль быстро засобирался, не переставая глупо улыбаться: он сдержит своё обещание и не станет приближаться к дому Тимоти. Он попрощается с ним на нейтральной и как его заверили?— безопасной территории. А для этого необходима помощь одного человека.Художник вышел из дома и осторожно огляделся по сторонам, но окутанная тоскливой влажной дымкой улица была безлюдна. Усмехнувшись собственной мнительности, он плотнее запахнул пальто, надвинул шляпу на самые глаза и стремительным шагом направился к ?Белому лебедю?.Прислонившись спиной к стойке, равнодушно поглядывая на посетителей, Райли неспешно потягивал светлый эль. Время от времени его взгляд устремлялся к входной двери, приветливо распахивающейся перед очередным страждущим, со вздохом облегчения, вступавшим из непогоды в уютный, тёплый мирок таверны. Иные, сведущие о некоторой скрытой особенности питейного заведения, бросали на молодого человека цепкие заинтересованные взгляды, но Райли не отвечал на них?— его свидание было назначено позже, и он мог позволить себе немного расслабленного спокойствия.Медный колокольчик над дверью мелодично тренькнул, возвещая о приходе нового гостя. Райли не донёс кружку с элем до рта и приподнял брови, удивлённо рассматривая мрачного итальянца, с тихими ругательствами отряхивающего полы намокшего пальто. Сняв шляпу и взъерошив и без того спутанную шевелюру, Габриэль обвёл воспалённым взглядом таверну, явно разыскивая кого-то. В конце концов, его глаза наткнулись на бывшего натурщика, который тут же расплылся в улыбке и приветливо помахал рукой. Облегчённо выдохнув, Россетти быстро направился к нему, совсем не грациозно огибая столики.—?Слава небесам, ты здесь,?— вместо приветствия выдохнул он, бесцеремонно отобрал у молодого человека кружку, одним глотком осушил её и, утерев рукавом губы, хрипло произнёс:?— Есть разговор.Ничуть не обидевшись на вольность, Райли хмыкнул и кивнул.—?Как скажешь, Данте.Говорил в основном Габриэль, Райли почти не задавал вопросов. По мере повествования голос итальянца то наполнялся нежностью, то звенел злобой, а в конце дрогнул. Запустив пальцы в смоляные кудри, он надолго замолчал, с тоской глядя на мерцающий огонёк свечи, медленно плачущей воском в простой глиняной миске. Побледневший Райли нервно теребил кончик небрежно завязанного хвоста, желая в утешение коснуться мелко дрожащих тонких пальцев и не решаясь на это.—?Ты поможешь всё устроить? —?наконец, прошептал Габриэль.Молодой человек тяжело выдохнул, убрал за ухо выбившуюся прядь и пожал плечами.—?Ты имеешь в виду комнату? Могу, конечно,?— ответил он, с сомнением глядя на застывшего художника. —?Но то, что ты рассказал?— очень серьёзно, вам дали шанс на спасение и… —?взгляд карих глаз, брошенный исподлобья, заставил его поёжиться и сглотнуть. —?Хорошо, Габриэль. Я попрошу выделить для вас лучшую комнату… Когда?—?Завтра,?— быстро ответил Данте.—?Завтра,?— кивнул Райли,?— Во сколько? И, к слову, каким образом ты предупредишь своего мальчишку?Габриэль пожал плечами и растерянно посмотрел на него.—?Передам записку?..—?Конечно… Ох, уж эти влюблённые… —?усмехнулся молодой человек. —?Но советую определиться со временем?— тогда тебе не придётся терзаться в ожидании всю ночь, если… —?он запнулся и с сочувствием посмотрел на итальянца,?— если Тимоти не придёт. Он же под домашним арестом, как ему удастся ускользнуть из дома?—?Если захочет, ускользнёт. Если решится… если любит… —?прошептал итальянец.—?Почему-то я не сомневаюсь в его решительности и в любви к тебе. Пожалуй, как и в твоей к нему. Ты на себя не похож… —?Райли задумчиво прищурился и покачал головой. —?Кто бы мог подумать, что какому-то скромному мальчишке удастся то, что не удалось десяткам людей?— покорить сердце беспечного, необузданного ловеласа. Случаются чудеса…—?Случаются,?— с горькой усмешкой согласился Данте,?— И беспечный ловелас превращается в несчастного, влюблённого и совершенно отчаявшегося романтика, желающего только одного?— последней встречи. Ведь мы так и не попрощались…Прежде чем расстаться, Райли придержал его за рукав и, немного помявшись, произнёс:—?Чёрт, это всё совсем неправильно. Ваше свидание?— это опасно, в конце концов. Ты… уверен, что верно поступаешь??Нет?,?— подумал Габриэль, но, ничего не ответил. Хлопнув Райли по плечу, он молча покинул таверну.***Съёжившись в углу кровати, Тимоти остекленевшими глазами смотрел в окно и в тысячный раз вспоминал разговор с Рёскиным…Дождь перестал, сменившись промозглым туманом, плотной пеленой окутавшим почти безлюдные улицы.Держа в одной руке уже ненужный зонт, другой придерживая Тимоти за локоть, критик какое-то время шёл, храня молчание, сосредоточенно глядя под ноги и заставляя спутника обходить мутные лужи?— совершенно сникший юноша не замечал, куда ступает. Очередное безотчётное намерение Тимоти зачерпнуть в ботинки холодной воды вынудило Рёскина решительно одёрнуть его и остановиться.—?Тимоти, взгляните на меня,?— попросил он. С явной неохотой юноша послушался. —?Вы должны понимать, что…—?Сэр… не ст?ит,?— перебил его Тимоти. —?Прошу простить мою дерзость, но, что бы вы ни сказали, я ни мгновения не стану сожалеть о содеянном… —?он опустил голову и еле слышно добавил:?— Почему любовь считается преступлением? Почему законы так несправедливы и жестоки?—?Законы есть законы, что божьи, что мирские,?— тихо, но твёрдо заявил мужчина,?— их справедливость не должна подвергаться сомнениям, молодой человек.Юноша фыркнул и с отчаянием посмотрел на него.—?В таком случае, я прошу, ответьте мне, сэр?— в чём справедливость мирского закона? Неужели в том, что действительные преступники, которыми движет лишь похоть, не просто топчут эту землю, но и преподают в школе, творя в её стенах мерзкие дела, ничуть не страшась наказания, тогда как искренне любящие люди вынуждены жить в разлуке или быть преданными смерти?—?Я не понимаю, о чём вы… —?поражённо выдохнул Рёскин.—?О, не стоит притворяться, сэр,?— довольно резко ответил Тимоти, глядя на него из-под белокурой чёлки. Боль, сжавшая его юное горячее сердце, вдруг нашла выход в непозволительной грубости и в последующем внезапном откровении:?— Могу заверить вас, что знаю о подобных преступлениях вовсе не понаслышке. Я испытал это на себе!—?Господь всемогущий… —?Рёскин с ужасом смотрел на него,?— Вы… вы хотите сказать, что один из учителей подверг вас… —?он подавился словом.—?Надругательству? —?закончил за него юноша и кивнул,?— Пытался. И я не избежал бы этого, если бы не находчивость моего друга… —?зло прошипел он,?— Что вы скажете теперь? Считаете, закон справедлив?—?Полагаю то, что вы мне сейчас рассказали непременно стоит передать заинтересованной стороне,?— немного растерянно пробормотал мужчина. —?Такие мерзкие дела, безусловно, должны пресекаться и крайне сурово наказываться.—?Спешу вас разочаровать: насколько я знаю, этот человек однажды уже был разоблачён, однако это ни на что не повлияло и сомневаюсь, что повлияет. Вы правы?— те, у кого есть положение и связи могут не опасаться за свою судьбу, в отличие от простых людей,?— язвительно заметил Тимоти и осёкся, болезненно поморщившись?— его слова оказались камнем, невольно брошенным в сторону Габриэля. —?Простите, но я больше не хочу это обсуждать и сожалею, что в порыве отчаяния рассказал вам об этом. Считайте моё откровение лишь примером, ставящим пресловутую справедливость закона под сомнение.—?Мне искренне жаль, что вам пришлось пережить подобное, Тимоти. —?Рёскин тяжело выдохнул и строго посмотрел в голубые глаза. —?Однако оставим спор о справедливости. Факт остаётся фактом: вы добровольно согрешили против природы и Господа нашего. Содомия?— это преступление, молодой человек. Не возлежи с мужчиной…—?…как с женщиной. Я прекрасно знаю эту заповедь, сэр,?— Тимоти криво усмехнулся,?— Почему же вы, благочестивый муж, проявляете участие? Откуда такое сочувствие к судьбам двух преступников? Не потому ли, что сами не согласны с законом?!—?Вы забываетесь, мистер Тейлор! —?гневно сверкнул глазами критик.Тимоти вздрогнул и, мгновенно залившись румянцем стыда, потупил взор.—?Простите… —?прошептал он,?— я не хотел вас оскорбить… я не имел в виду ничего дурного… я не имел в виду… —?он запнулся, закрыл ладонями лицо и судорожно выдохнул. —?Простите…—?В вас говорят злость и расстройство, я не стану осуждать вас за это,?— голос Рёскина немного смягчился. —?Пойдёмте, иначе продрогнете, а болеть вам ни в коем случае нельзя?— впереди предстоит нелёгкое и не самое близкое путешествие.Понуро опустив голову, Тимоти позволил взять себя за локоть и зашагал рядом.—?А свои мотивы я высказал ещё в студии и, полагаю, предельно ясно,?— после некоторого молчания произнёс критик. —?Я не хочу, чтобы вы погибли. Вы умны и талантливы, Тимоти. У вас впереди долгая, интересная жизнь, не рискуйте ею.—?Интересная? —?Тимоти горько рассмеялся. —?Интересная… —?со вздохом повторил он и остановился.Слёзы безжалостно душили его. Чтобы справиться с ними, он поднял глаза к серому небу, в котором среди мрачных туч одиноко парила какая-то птица. Свободная в своём полете, свободная в своих желаниях и выборе. А он… он всегда жил в клетке из страхов, запретов и правил, лишь в воображении позволяя себе летать. Увы, их с Габриэлем встреча оказалась мнимым освобождением?— он так и остался привязанным к этой клетке. Невидимая нить лишь немного ослабла, позволив ему ощутить восторг и головокружение от полёта, чтобы потом затянуться удушающей петлёй и вернуть обратно, заточив его душу за решётками тоски и одиночества. За решётками, которые могло разрушить только одно…—?Я не боюсь смерти, мистер Рёскин, и я бы принял её, потому что… —?он с трудом сглотнул и перевёл взгляд на спутника. —?Скажите, как, по-вашему, лучше и правильней: прожить долгую жизнь в вечном притворстве, в душевных и физических терзаниях или умереть юным, но испытавшим любовь и счастье? Ведь эти чувства?— неотъемлемая часть жизни, настоящей жизни. Разве они не стоят того, чтобы познать их, стать самим собой, отринуть малодушие и неискреннее желание быть угодным остальным?? Быть угодным Господу, ? отрезал критик и после некоторого молчания со вздохом добавил: ? Да, так правильно… Но, да простит меня Всевышний, я не возьмусь утверждать, что лучше. Прожить всю жизнь под маской, несомненно?— мучение, соглашусь с вами. И, право, я уже не знаю, радоваться ли мне тому, как вы не по годам умны и рассудительны, молодой человек. И всё же… —?Рёскин печально улыбнулся,?— безрассудны и отчаянны под стать своим семнадцати.Он повёл рукой, предлагая продолжить путь.Тимоти снова взглянул вверх?— птица продолжала парить в небе, невольно дразня своей свободой. Прикрыв глаза, юноша горько усмехнулся и поплёлся следом за мужчиной.—?Вы сказали, что не боитесь смерти,?— продолжил критик, когда спутник поравнялся с ним,?— что же, это неудивительно, ведь юность не ведает страха. Она отчаянна, дерзка и порывиста. А ещё она эгоистична… —?он взглянул на юношу и чуть улыбнулся, увидав непонимание и возмущение в голубых глазах.—?Вы считаете меня эгоистом?—?Да, мой юный друг, и я вам это докажу. Не сомневаюсь, что вы не лгали, сказав, что приняли бы смерть. Но вы задумывались над тем, во что она обернётся для любящих вас людей? Каково им будет? Как они смогут пережить это и смогут ли? Ваш дядя, у которого кроме вас никого не осталось и в ком он видит единственную поддержку и опору в надвигающейся старости, и которому, учтите: помимо утраты, придётся пережить ещё и позор? Ваши друзья?.. —?Рёскин сделал паузу и пристально посмотрел в глаза юноши,?— Габриэль?.. Как вы думаете, что он почувствует? Какую боль причинит ему ваша гибель, и сможет ли такой импульсивный человек, как он с ней справиться? Признайте, вы ни о чём подобном не думали, в этом и заключается эгоизм юности?— не задумываться о последствиях своих поступков.—?Люди отдают свою жизнь во имя любви… —?прошептал Тимоти последний аргумент в защиту своих слов.—?И вы считаете это очень романтичным, не так ли?Юноша опустил голову.—?Поверьте, в этом нет никакой романтики, Тимоти. Невыносимая тоска, чувство вины и боль утраты?— вот, на что вы обречёте Габриэля в случае своей смерти. Вы этого ему желаете?—?Нет… —?Тимоти испуганно отшатнулся,?— Разумеется, нет!—?Хорошо,?— кивнул Рёскин, беря юношу под руку. —?Несомненно, люди отдают свои жизни во имя любви, но это оправданно лишь в том случае, когда нет иного выбора. У вас этот выбор есть, вы можете уберечь любимого человека от невероятных страданий. Память и светлая грусть?— это, поверьте, гораздо романтичнее и милосердней…Тимоти тяжело вздохнул и потёр ладонями сухие воспалённые глаза. Слезы иссякли, в очередной раз щедро пролитые в подушку. Безжалостно истерзанная зубами, четвертую ночь подряд она глушила горькие стоны и всхлипы, впитывая в себя его отчаяние.С наступлением дня он надевал маску благочестивого юноши, раскладывал вокруг себя книги и учебники и притворялся, что по наставлению Рёскина прилежно занимается. На самом же деле он безжизненно застывал, и это не укрывалось от глаз его дяди.Мистер Тейлор иногда заглядывал в комнату, чтобы неловко подбодрить, уверенный, что причина оцепенения племянника кроется в неожиданном и весьма заманчивом предложении мистера Рёскина. Шутка ли?— учёба в самом Париже! В Сорбонне! Да ещё оплаченная без привлечения капитала родственника. Этот факт был особо по душе старому скупердяю, потому как не за горами маячил день, когда Тимоти должен был вступить в полные права наследования. Что греха таить?— мистеру Тейлору неохотно давалась эта мысль, хоть племянник ни разу не проявил интереса к небольшому состоянию, оставленному отцом, позволив дядюшке распоряжаться всем по своему усмотрению. По правде сказать, в последние дни Тимоти вообще не проявлял ни к чему интереса, став каким-то одеревеневшим, но дядя легкомысленно списал подобное безучастие на шок и переживания по поводу предстоящего отъезда.Вот и сейчас мистер Тейлор заглянул в маленькую комнатку и сокрушённо покачал головой.—?Ты бы отложил свои книги и спустился вниз, развеялся немного, а то за четыре дня на тень похож стал,?— проворчал он, глядя на бледное застывшее лицо.—?Возможно, позже,?— прошелестел Тимоти, рассеянно водя пальцем по потрёпанному корешку томика Шекспира. К оригинальному изданию ?Трёх мушкетёров?, которое передал ему Рёскин для освежения в памяти французского языка, он так и не прикоснулся.—?Господь всемогущий, не стоит так переживать из-за отъезда, мой мальчик. Это твой шанс получить достойное образование, о котором так мечтал мой покойный брат. К тому же, и глазом моргнуть не успеешь, как наступят каникулы, и ты приедешь навестить своего старого родственника, который будет счастлив видеть тебя.Юноша, наконец, перевёл на него потухший взгляд.—?Я буду скучать по вам…Это было правдой.Мистер Тейлор тепло улыбнулся и потормошил его за плечо.—?Вставай, негоже так убиваться из-за радостной новости. —?Он внимательно взглянул в глаза племянника. —?А, может, ты… влюбился?—?Что?.. —?Тимоти обмер.—?Влюбился,?— с улыбкой повторил дядя и пожал плечами. —?В твоём возрасте это обычное дело, разве нет?—?Наверное,?— пролепетал юноша, не зная, куда деть глаза,?— но нет, ни в кого я не влюбился… Вы правы, я очень переживаю из-за отъезда.—?О, ну что же… —?мистер Тейлор почесал макушку,?— тогда всё впереди. Думаю, очаровательные юные француженки наверняка не обойдут вниманием такого замечательного парня как ты. Вот увидишь, отбою от поклонниц не будет.—?Дядя…—?Ну, хорошо, хорошо,?— рассмеялся мужчина. —?И все-таки прими мой совет: не растрачивай столь прекрасные годы на одну только науку. Обещаешь?Тимоти натянуто улыбнулся.—?Постараюсь.***?Местечко ?Белый Лебедь“?—Тайный берег скромный,Та заводь, что скрывает всех подряд.Она несёт надежду и твой взглядВедёт к душе моей навек пленённой.Пускай же вечер завтра станет света полным,Последний миг услады подарив,Пред тем, как чёрные сомкнутся волны,Печалью лик Любви навек закрыв…VIII–IX?Ещё раз перечитав записку, Габриэль удовлетворённо кивнул: умница Тимоти непременно поймёт, о чём речь. Он сложил стихотворное послание и вздохнул. Оставалась самое сложное?— передать его адресату. Немного поразмышляв, он рассудил, что для работы почтальоном легко сможет прельстить мелкой монетой какого-нибудь мальчишку-разносчика, но, взглянув на часы, разочарованно застонал?— несомненно, в семь часов вечера мальчишек-разносчиков и след простыл на неуютных улицах. Однако он решил не отчаиваться и попытать счастья.Велев кэбмену остановиться на углу дома, соседствующего с пабом, Россетти расплатился и нерешительно затоптался на месте, не зная, что предпринять?— улица была почти безлюдна, а редкие прохожие, уткнувшись носами в высоко поднятые воротники и прячась под зонтами, явно спешили поскорее оказаться у тёплого очага. Им не было никакого дела до одинокого молодого человека, растерянно стоящего под холодным дождём.—?Дьявол,?— прошипел под нос Габриэль, осторожно выглядывая из-за угла и устремляя полный тоски взгляд на слабо освещённые окна второго этажа. Так близко и так далеко… —?Что же делать?Записка жгла руки, засунутые глубоко в карманы пальто, душа и сердце рвались вперёд, отказываясь подчиняться последним проблескам здравых мыслей, отчаянно с ними споря: ведь не могут за ним и Тимоти следить ежечасно, да и четвёртый день их вынужденной разлуки подходит к концу! Их должны были оставить в покое!Габриэль облизнул пересохшие губы, сверля горящим взглядом окно маленькой комнатки, ставшей темницей его сердечному другу. Как же хотелось ворваться, прижать к себе и будь, что будет…Итальянец сделал шаг навстречу приветливым тёплым огням паба и застыл, закрыв лицо ладонями.—?Нет… —?прошептал он,?— я не могу так рисковать.Горький стон, зародившийся в пылающей груди отчаявшегося романтика, оборвал елейный голос:—?Мистер Россетти?Габриэль вздрогнул и, круто развернувшись, нос к носу столкнулся с пропитой рожей. Жёлтые с красными прожилками глаза участливо смотрели на него.—?Джимми?—?Я, мистер Россетти,?— кивнул бывший помощник. —?Вот, проходил мимо, увидел вас, решил поздороваться,?— он подобострастно поклонился. —?Ну и погодка! Самое время наведаться к доброму мистеру Тейлору и согреться стаканчиком джина. Поди, ваши друзья уже там, а вы-то чего мокнете? —?подмигнул негодяй.?Не твоего ума дело?,?— мрачно подумал итальянец, но ничего не ответил и вновь повернулся к пабу, нервно покусывая губу.—?Забавно вышло… —?задумчиво произнёс Джимми, с насмешкой глядя в спину художника.—?Что вышло? —?безучастно поинтересовался Габриэль.Бывший помощник обошёл его и заглянул в хмурое лицо.—?А знаете, мистер Россетти, я ведь должен вас поблагодарить.—?Что?.. —?художник непонимающе хлопнул ресницами,?— Поблагодарить? За что?Джимми пожал плечами, поплотнее закутался в худое пальтишко и ухмыльнулся.—?Если бы вашими с Тимоти стараниями меня не вышвырнули из этого паба, я бы так и продолжил опускаться на дно бутылки. Каюсь, вёл себя просто отвратительно,?— смиренно опустил голову шельма. —?Особо стыдно перед мистером Тейлором?— он всегда был добр ко мне. Но зато сейчас я служу. Да, да, не удивляйтесь. Не бог весть какая работёнка, но я там на неплохом счету, даже премию обещали. Так что я совсем на вас не в обиде, уж поверьте.—?Это ты не в обиде? —?криво усмехнулся Данте и его кулаки сжались. —?Ты, который постоянно отлынивал от обязанностей и пользовался добросердечием хозяина и наивностью безотказного юноши?—?Я покаялся, мистер Россетти,?— быстро произнёс Джимми, узрев дьявольский огонь на дне печальных глаз. —?Ох, если бы я мог хоть как-то загладить свою вину! И перед вами так же! —?он снова согнулся в поклоне,?— Если я могу хоть как-то послужить вам?— только прикажите!Соболиные брови сошлись к переносице?— а ведь это шанс! Габриэль сжал в кармане записку и тяжело выдохнул.—?Бог с тобой, мерзавец. Прощаю. А вот послужить можешь.—?Всё, что угодно, сэр! —?извиваясь змеем, оскалился пьяница.Немного поколебавшись, итальянец достал послание.—?Передай это Тимоти,?— он вложил многократно сложенный листок в грязную ладонь и поморщился. —?В руки передай.—?Непременно. Что-нибудь ещё? —?Джимми разве что не ползал в его ногах.—?Ничего,?— прошептал Габриэль, пошарил в кармане и после секундного раздумья вложил в руку мужчины монету. —?За услугу. И… я рад, что твоя жизнь наладилась.Кивнув Джимми и бросив последний взгляд на окна второго этажа, он стремительным шагом направился прочь…***Стрелки часов неумолимо приближались к восьми?— часу, который положит начало ожиданию Габриэля.Тимоти без труда понял смысл, скрытый в стихотворном послании своего отчаянного романтика. Перечитывая строки вновь и вновь, он трепетно касался дрожащим пальцем каждого слова и улыбался сквозь пелену, застившую глаза и норовящую пролиться очередным солёным потоком.Юноша бережно сложил записку, вручённую ему Джимми, откинулся к прохладной стене и взглянул на раскрытый томик Шекспира, лежащий на коленях.?Уж лучше быть дурным, чем только слыть.Не может быть усладою услада,Когда о ней другой посмел судить:Восторг хиреет от чужого взгляда.Ужель шпионов похотливый взглядКровь остудить горячую способен?Они грешат сильней меня в сто крат?—Порочен я, но им я не подобен:Живу, своих стремлений не тая,Считая благом все свои утраты,Не им судить меня, я ? это я,И я прямее их, они ? горбатыИ, судя по себе, осудят всех:Мол, нет безгрешных ? миром правит грех!?*Бросив взгляд на часы, Тимоти захлопнул книгу.—?Простите меня, дядя…Заперев дверь на замок, он распахнул окно, вдохнул полной грудью свежий, прохладный воздух позднего сентябрьского вечера и огляделся. Возможно, кто-нибудь из прохожих и заметит как он, словно воришка, спускается со второго этажа по деревянным решёткам, увитым увядшим плющом?— ну и пусть. Ничто не сможет удержать его от прощания с любимым. Никакие опасности не заставят его отказаться от последней возможности побыть вместе, прежде чем…—?Пред тем, как чёрные сомкнутся волны, печалью лик Любви навек закрыв… —?прошептал юноша и взобрался на подоконник.***Не имея сил отвести взгляд от высокого эшафота, Габриэль молился.Он редко обращался к Богу. Но сейчас, глядя на шесть обречённо съёжившихся фигурок со связанными впереди руками, он отчаянно шептал молитвы. Все подряд, которые обнаруживались в его памяти. Рядом тоненький шёпот вторил ему, прерываясь тихими, сдавленными всхлипами.Их с Розалией молитвы были никому не слышны?— толпа ликовала в предвкушении скорой расправы. Беснуясь, она выкрикивала оскорбления и проклятия мерзким содомитам, захлёбывалась яростью и праведным гневом, пока судебный клерк зачитывал обвинения. Наконец, он закончил и отошёл в сторону, уступая место палачу?— мистеру Калкрафту. Вопли толпы смолкли, будто их отсекли ножом. Люди замерли, с интересом и жадностью внимая каждому неторопливому движению знаменитого лондонского палача?— при желании и добром расположении духа он мог превратить обычное повешение в незабываемое и захватывающее зрелище.Габриэль замер вместе с остальными, с ужасом глядя на то, как палач неспешно накрывает головы несчастных белыми капюшонами и накидывает на беззащитные шеи петли. Взгляд раскосых глаз задержался на двух обречённых, стоящих рядом на левом краю эшафота, и мгновенно наполнился слезами жгучей вины и бессилия. Он судорожно всхлипнул и зажал рот ладонью.Меж тем, мистер Калкрафт завершил приготовления, ещё раз проверил натяжение каждой верёвки, отошёл к рычагу, открывающему люк, и застыл в ожидании команды.—?А что, сразу всех вздёрнут? —?разочарованно произнесла какая-то неопрятная женщина, стоящая неподалёку от Данте и Розалии. Щуря близорукие колючие глазки, она привстала на цыпочки, по-черепашьи вытягивая шею из ворота замусоленного плаща.—?А ты хотела, чтобы любовничков вешали по парам, как и сцапали? —?проворчал ей в ответ мужчина такого же неряшливого вида и сплюнул,?— Грязные малакии, их надо было забить камнями, а не вешать! Много чести!Едва сдержав мучительный рык, Россетти сверкнул на мужчину страшными глазами, но тот ничего не заметил, всецело поглощённый процессом, по примеру подруги, отчаянно вытягивая тощую кадыкастую шею. Кулаки Габриэля зачесались от желания сдавить его отвратительную глотку, но это желание мгновенно растворилось в хриплом голосе судебного клерка, громко возвестившего:—?Прах к праху, пыль к пыли!—?Господи, молю, прими их души… —?прошептал итальянец враз онемевшими губами, вновь обратив взгляд на двух приговорённых, в чьей участи был повинен. —?Простите меня… О, Мадонна… Господи… —?закусив рукав, он подавился беззвучным рыданием и едва услышал сдавленный вскрик Розалии, когда безжалостная рука палача сдвинула рычаг.Пасть огромного люка распахнулась, с алчной жадностью принимая в своё чрево сразу шесть жизней…Усилившийся холодный дождь постепенно разогнал толпу. Да и смотреть-то больше было не на что?— тела казнённых, провисев на всеобщем обозрении положенные полчаса, были сняты и унесены для передачи родственникам, если таковые имелись и горели желанием забрать своих заклеймённых позором мёртвых.Прислонившись к серой стене дома, Габриэль остекленевшим взором смотрел сквозь дождливую пелену на опустевший эшафот. С побледневших губ то и дело срывались тихие мучительные стоны и неразборчивый шёпот, призрачными клубочками пара растворяясь в холодном влажном воздухе.—?Габриэль,?— Розалия дрожащей ладошкой повернула к себе его лицо и заглянула в помертвевшие глаза,?— всё закончилось. Пойдём отсюда…—?Я хочу уехать… —?прошелестел итальянец.—?Куда?—?Куда угодно… здесь мне делать больше нечего…ПРИМЕЧАНИЕ:*Уж лучше быть дурным, чем только слыть… —?Уильям Шекспир, Сонет 121, Перевод Игоря Фрадкина