Зыбучие пески (Стикеры ВК, Стар/Млад, G) (1/1)

Млад задавал себе вопросы. Десятки, сотни, каждый день, каждый раз, когда переступал порог того самого дома. Если кто-нибудь спросит его: ?Почему он продолжает приходить сюда??, он вряд ли даст ответ на этот вопрос. Сам не знает. У Млада есть общага, неплохие условия и в принципе терпимые соседи, которые только иногда устраивают тусовки или шумят по вечерам. У Млада есть дом, где хоть и происходят конфликты, но всё равно продолжают его ждать. Однако раз за разом он приходит к Стару и перестаёт понимать почему. Сначала он себя убеждал, что дома скучно, а соседи мешают. Этим было удобно прикрываться, потому что вызывало меньше вопросов. Конечно, Млад понимал, что Стар не дурак, разменял пятый десяток и в жизни разбирается гораздо лучше него, без году неделя студента. В умудрённых опытом глазах он наверняка выглядел избалованным подростком, которому вечно всё не нравится и вечно не хватает тех самых ?чуть-чуть? и ?если бы?. Конечно Стар этого не показывал и всего пускал, хоть и ворчал временами. Млад же, думая об этом, чувствовал себя навязчивым и невоспитанным. Скорее всего, его таковым и считали, только деликатно молчали. Однако, знай Стар истинную причину этих визитов, посчитал бы ещё и безумным. Млад не может сказать, откуда взялись эти странные желания или когда начались. В один прекрасный момент он просто понял, что прикрывается соседями и напряжённой атмосферой в семье не просто так. Он врал, и врал осознанно. Придумывал новые причины, чтобы зайти в гости, прикидывал, как поступить, чтобы его поведение не казалось подозрительным. Пытался решить, как расценит Стар его действия, если он вдруг возьмёт его за руку. Или положил ладонь на плечо. Или случайно заденет коленом под столом. Потому что он хотел касаться. И отнюдь не дружески.

Надо ли говорить, какая буря занялась в его сердце, когда это желание перестало быть инстинктивным? Он перестал появляться у Стара дома. Пропал на несколько недель, которые провёл в общаге, анализируя себя и свои поступки. Неправильно – к такому выводу он всё время приходил. Неправильно о таком думать и такого желать. Никто не поддержит и никто не поймёт. Отец придёт в ярость, мать расплачется, будет причитать ?где же мы ошиблись, где упустили?, утирая мокрые глаза своими маленькими кулачками – эти образы горели перед глазами, отчего они щипали и саднили. Стар же… в лучшем случае разочаруется и посоветует больше не появляться у него дома. В худшем – Млад даже представить боялся. На исходе второй недели он с ужасом понял, что не может больше. Он соскучился, и чем дольше будет сидеть в общаге, тем сильнее будет крепнуть это чувство. Млад сорвался в субботу, на ходу придумывал легенду, которой остался доволен лишь наполовину, и мокрыми от волнения руками набрал номер на домофоне. — Мне надо говорить, как странно выглядит то, что ты приходишь сюда почти каждую неделю? — спрашивал Стар, когда слышал знакомый голос.?Если бы мог, приходил каждый день?, — подумал Млад. — Ну, я же уже пришёл, что ж Вы, дядь Стар, гостя домой отправите? — сказал он. Вздох, искажённый динамиком. Писк домофона. На губах Млада победная улыбка. Всегда срабатывало, Стар мог отказать только если он звонил. Поэтому Млад никогда – ну, в последнее время – не звонил. Уже внутри, жуя батончики и грея пальцы о кружку с чаем, Млад ругал себя за слабость. Не видеть Стара – тяжело, но видеть, находиться рядом, с полнящимся запретными чувствами сердцем – ещё труднее. Эти чувства поглощали, засасывали, как зыбучие пески, и деться от них было некуда. Неоткуда ждать помощи. Пожалуй, даже проще было бы, если бы Стар сам его прогнал – тогда было бы оправдание, была бы черта, за которую переступать уже нельзя. Сам Млад, увы, не справлялся. Или не хотел справляться. Млад взял из вазочки печенье, откусил совсем немного и внезапно чихнул. То ли крошки, то ли пыль, он и не заметил. Зато заметил, как изменилось лицо Стара. — Заболел? — спросил он чуть взволнованнее, чем следовало. — Да нет, наверно, крошки от печенья… Млад опустил глаза в кружку, поражаясь своему смятению в тёмном рябом отражении. Показалось, не более. Обычное дело, вряд ли Стар серьёзно волнуется. Но Стар волновался. Он совершенно неожиданным образом оказался рядом – преступно близко – и положил ладонь на лоб Младу. — Хм, вроде температуры нет. Точно хорошо себя чувствуешь? Нет. Мне очень плохо. Млада хватило только на слабый кивок. Кожа под ладонью Стара горела как при горячке. Касайся меня ещё, не убирай – но Стар убрал, уверенно хмыкнув. Лоб начало покалывать – вмиг стало слишком холодно, одиноко. Млад поджал губы, зажмурился, сдерживая рвущуюся бурю. Ему впервые захотелось уйти и больше никогда сюда не приходить. Он боялся поднять глаза и увидеть хоть какие-нибудь эмоции на лице напротив – Стар всё ещё был близко, – боялся, что по его глазам всё станет ясно. После такого уже точно не будет пути назад. Тихонько стукнула кружка. Млад поднялся, сделал над собой усилие, чтобы говорить спокойно, сказал: — Знаете, я, наверно пойду. Я... обещал Серёге, что помогу ему с компом. Спасибо за чай. Получилось ужасно, Млад произнёс всё на одном дыхании, без единой паузы. Он развернулся и пошёл – побежал – в коридор, чувствуя вопросительный взгляд между лопаток. Так позорно сбегать было, пожалуй, ещё хуже, но позориться дальше просто некуда. — С чего такая спешка? Ты ж только пришёл. Стар опёрся о косяк. Млад старался не встречаться с ним взглядом. Не задавайте вопросов. Не останавливайте меня. — Да я совсем забыл про Серёгу. Неудобно как-то получилось. Извините, что заявился так внезапно. Он неловко засмеялся, разряжая – скорее, сильнее нагружая – атмосферу. Млад сам себе бы не поверил, но надо отдать Стару должное, он не пересекал ту незримую черту между ними, где кончалось дружеское и начиналось личное. Обычно Млад об этом жалел, сейчас был от души благодарен. Млад вышел на улицу, глубоко вдыхая прохладный осенний воздух. Стало чуть легче - по крайней мере руки перестали дрожать. Прижал ладони ко рту, закрыл глаза, чувствуя поднимающуюся изнутри горечь.

Порыв ветра, коснувшись его лица, захолодил влажные дорожки на щеках. Они не останавливались ни после второго, ни после третьего вдоха.