К вопросу о единорогах (флафф, драма, постканон, ER) (1/1)
— Ох, ангел… Правда, они прекрасны?—Прости, мой дорогой, я немного отвлекся на свежеприсланный каталог октябрьского аукциона… Так кто прекрасен?— Ангел!
— Э-э-э?— Вот только не начинай опять! Эта шутка уже давно перестала быть смешной.— Ты о чем?— Не говори, что ты их снова не видишь! Если не хочешь, чтобы я обиделся. Я серьезно, ангел!— Как скажешь, мой дорогой, как скажешь. Не буду.— Все, ангел.— Кроули…— Я сказал: все!— Кроули, дорогой мой… Меньше всего я хотел бы тебя обидеть. Правда.— Тогда зачем?— Ну я же не отрицаю твою способность их видеть. Все мы разные и видим тоже… хм… по-разному. Я верю тебе, дорогой. Ты их видишь. Поверь и ты мне, что я их и правда не вижу.— Но почему? — Теперь голос Кроули звучит почти жалобно. — Раньше-то видел. Ну, помнишь, еще до Потопа, когда один убежал...— Хм… — Азирафаэль отводит взгляд. — Это было давно. Пять тысяч лет — солидный срок, многое… хм… изменилось.
— Хочешь сказать, что у людей в пожилом возрасте слабеет зрение и на наших человеческих оболочках это тоже отражается?— Ну… в какой-то мере… и это тоже. Наверное.— Но почему тогда я их вижу отлично? Или это потому, что Адам тебя обновил? Он все-таки ребенок, что-то сделал не так… Скажи, ты их видел до неслучившегося Апокалипсиса? Не помнишь?— Ох, Кроули… Видишь ли…
— Тук-тук! Добрый день! Есть кто дома?— О! Анафема, добрый день! Проходи, мы с Кроули тебе всегда рады. Правда, Кроули? Как здорово, что ты к нам заглянула, мы как раз собирались пить чай!— Ангел! С каких это пор тебя так радуют ее визиты? Мне начинать ревновать?— Ох, Кроули! Твои вечные шутки…***— Адам, ну хоть ты-то их видишь? Они прекрасны…— Да. И нет.— В смысле?— В смысле: да, вижу. И нет, не вижу в них ничего прекрасного. Они даже на лошадей не похожи! Помесь анорексичного носорога и бледной поганки.— Ночью они светятся. Чуть-чуть, словно крупные светлячки. А если смотреть на них ранним-ранним майским утром, когда они бегут по самому краю утеса на фоне предрассветного неба, их шкуры сияют радугой. Мне кажется, среди их предков были и кэльпи: пару раз я видел, как они продолжали бег по воде, совершенно этого не замечая. И не проваливаясь.— И все равно они мерзкие.— Но ты хотя бы их видишь. Интересно почему?..— Не знаю.— Почему мы с тобою их видим, а остальные нет? Что между нами общего, чего нет у других? То, что мы оба выходцы снизу? Слушай, а Бобик их видит?— Да вроде видит. Или чует, по крайней мере, — постоянно облаять пытается.— Ха! Точно! Значит, в этом все и дело. И значит, я прав: они действительно немножечко кэльпи!***— За шесть тысяч лет может приесться все что угодно, ангел! Ну это как в том анекдоте, когда выходишь на пляж, а там станки, станки, станки…— Эм… Дорогой, я не очень уловил твою мысль. Какие именно станки? И почему станки вдруг на пляже?— Забей, ангел. Я просто имел в виду, что… Ну вот представь, что ты съел десять великолепных блинчиков. С клубникой и взбитыми сливками, просто супер. А потом еще десять. И тебе приносят еще. И еще. Представил?— О да…— Теперь понимаешь?— Э-э-э… И в чем тут подвох?— Все шесть тысяч лет! Каждый день! Блинчики и снова блинчики, пусть даже и самые прекрасные! Да тебя от них тошнить начнет!— Почему? Если это мои любимые блинчики от моего любимого повара… К тому же всегда можно слегка разнообразить и самому при помощи разных соусов и наполнителей, даже если повар и не догадается… А он должен догадаться, раз это хороший повар…— Ладно, ладно, я понял! Это была неудачная аналогия.— Хм… Кроули?— Да?— А ты настоящий искуситель!— Нгк… Да. Это… я.— От этих разговоров я что-то проголодался. Может, закажем блинчики?— Конечно, ангел!***— Мистер Фэлл, я давно хотела вас спросить…— Да, Анафема?— Мистер Кроули, он… Кстати, а он все еще пристает к вам по поводу единорогов?— О, последнее время значительно реже, моя дорогая. Но иногда… Да, бывает.— И что, он до сих пор так и не понял? Да ладно! У вас же по всему коттеджу раскиданы исторические любовные романы! Во всяком случае, в последнее время их стало намного больше — я даже подумала, что вы это специально.— Ну… в какой-то мере.— И что? Он до сих пор ни один из них так и не прочел?— …— Да ладно! Нет, что, на самом деле? Кроули не читает любовных романов? Может, вы еще скажете, что он и мелодрам не смотрит?! Не поверю!— Исторические не читает, увы. Говорит, что там лажают с антуражем и вообще ему неинтересно страдающее Средневековье. Мне кажется, настоящая причина в скверных воспоминаниях о четырнадцатом веке, и тут уже ничего не поделать.
— Но что-то же он читает?— Только современные. А в современных, моя дорогая, почему-то крайне редко упоминаются единороги. Я бы даже сказал, совершенно не упоминаются. Как и… хм...— М-да. С девственницами в них тоже как-то туговато, тут вы правы.— Моя дорогая... мне все же кажется, что это немного не наше дело.— Так бы и было, мистер Фэлл, если бы не его постоянные шутки на грани приличия. И даже за гранью. Эти намеки, эти раздевающие взгляды поверх очков, эти понимающие многозначительные ухмылки… И над вами он постоянно издевается. Ладно я, я замужняя дама и могу за себя постоять, но мне обидно за вас, мистер Фэлл. Так порою и хочется стереть эту наглую ухмылку, сказав ему прямо в глаза, что единороги не ошибаются! Чтобы хотя бы разочек увидеть, как ему становится…— Ты слышала?— Что?— Какой-то шум. В прихожей.— Что-то упало?— Нет. Это хлопнула входная дверь…— Кто-то пришел?— Нет. Ушел.— Но ведь…— Кроули. Он умеет ходить совершенно бесшумно.— Ох… Думаете, он… слышал?— Думаю, да.— Его надо найти!***— Хотите чаю, мистер Фэлл?— Ты его нашла?!— Нет.— Но… тогда почему…— Почему я сижу тут и пью чай? Потому что ждала вас, мистер Фэлл. Не хотелось уходить, не попрощавшись, невежливо как-то. Я бы и раньше это сделала, но вы ушли так стремительно…— Но… почему ты его не искала? Ты же сама говорила, что…— Чтобы не найти. Случайно.— Но… Но… Анафема! Его надо найти! Он же всегда все драматизирует! Он же может сотворить какую-нибудь глупость, если его не найти, он же сейчас себя так накрутит, мне даже представить страшно, что он может…— Потому что найти его должны вы, мистер Фэлл. До свидания. И... удачи.Кажется, она добавила еще пару слов, что-то похожее на ?вам обоим?. Но Азирафаэлю могло и показаться. Ему некогда было останавливать Анафему и спрашивать, что она имела в виду. Если вообще имела что-то. Ему надо было искать Кроули.***Конечно же, он его нашел. Вечером, уже после захода солнца, на Белых скалах. Просто вдруг вспомнил, что они там часто сидели ночами и смотрели на звезды. Тот край утеса, что ближе к холмам, был довольно неровным, и если сойти с туристической тропинки, то можно было найти множество укромных местечек. Но Кроули не был бы самим собой, если бы выбрал одно из них — он устроился на краю центральной смотровой площадки, хорошо просматриваемой издалека. Не исключено, что при этом распугал своим мрачным видом всех потенциальных любителей пикников на природе с красивым обзором. Во всяком случае, сидел на самом краю он очень решительно, угрюмо и неприступно, свесив ноги над обрывом.И не обернулся, хотя не мог не слышать, как хрустит гравий под ангельскими ботинками.Площадка официально не считалась смотровой, и потому ограждение на ней отсутствовало. Азирафаэль остановился в полушаге от края. Сцепил руки за спиной, разглядывая опрокинутое черно-синее небо с яркими искрами звезд. Ночи над морем даже в августе никогда не бывают черными беспросветно, водная гладь — словно зеркало маяка, она усиливает любое самое слабое мерцание и умножает стократно, делая темноту прозрачной и призрачной, разливает дрожащее сияние от горизонта до горизонта, и уже не понять: то ли это далекие звезды отражаются в воде, то ли подводные светлячки отражаются в небе.
— Пришел поржать? — хмуро спросил Кроули, так и не повернув головы. Голос его был напряженным и злым. — Рим припомнишь, да? Как я там облажался с Калигулой… Ты уже тогда догадался, да?— Нет.— Хоть что-то радует. — Кроули невесело хмыкнул. Похоже, радовало его подобное обстоятельство не так чтобы очень. В голосе добавилось горечи, напряжение никуда не ушло. — Но сейчас-то, ангел! Мог бы и сказать. Чисто по дружбе, чтобы я тут перед вами не выставлял себя последним... придурком. Знатно повеселились, да? Бесплатный цирк! Весь вечер на арене демон Кроули! И главное — сам. Все сам! Как всегда. ?Секс? Ангел, да ради кого угодно! Я знаю о сексе все еще со времен Адама! Я же демон-искуситель, ангел, это моя работа! Хочешь искусить кого-нибудь — спроси меня как!? Смешно, да? Уржаться. Да я...Кроули замолчал — резко, на полувдохе. Потому что Азирафаэль, вздохнув, неловко опустился рядом на край обрыва. Почти касаясь боком о бок. Поерзал, усаживаясь поудобнее и придвигаясь еще ближе, теперь уже точно вплотную. Снова замер. Кроули молчал, даже, кажется, дышать перестал. Но не отодвинулся. В быстро остывающем ночном воздухе Азирафаэль ощущал жар, исходящий от худого жилистого тела, даже через несколько слоев одежды.— Только не воображай себе, что я хранил какую-нибудь чушь или кого-то там ждал! — в голосе, ломком и тающем, словно утренний лед, теперь звучал такой отчаянный и трогательно-беспомощный вызов, что у Азирафаэля перехватило горло. — Даже не думай, ясно?!— Я… не думаю.— Вот и не думай!Кроули непримиримо передернул плечами— и оказался чуть более плотно прижавшимся, чем секундою раньше. Словно случайно, словно по независящим от него обстоятельствам, словно…Азирафаэль вздохнул и рукой приобнял его за талию, уже совершенно сознательно прижимая еще плотнее, всем боком, и уютно укладывая свою голову на напряженно-непримиримое плечо. Кроули засопел, но промолчал.— Ничего такого я вовсе и не думаю, — сказал Азирафаэль, стараясь, чтобы голос звучал скорее примирительно, чем огорченно. — Мне просто немного грустно, что я их больше не вижу. Они, наверное, очень красивые, ты их так расхваливал... А я не вижу. Немного грустно. Вот и все.Какое-то время они молчали. Потом Кроули вздохнул и, кажется, немного расслабился. Крутанул головой, потерся ухом о макушку ангела. Еще раз вздохнул. Кашлянул неуверенно. И, наконец, сказал уже почти обычным своим тоном, слегка смущенным и ехидным одновременно:— Ангел…— Да, мой дорогой?— Не жалей. Они мерзкие. Не жалей, что не видишь. Адам прав, тут не о чем жалеть, выглядят просто отвратно. Помесь носорога и велосипеда, и шкуры цвета брюха дохлой селедки. А зубы! Ну точно потомки кэльпи, видел бы ты эти зубы! Вернее, как раз не надо, чтобы видел...Не жалей, ангел, правда. Они не стоят того.— Спасибо.
Азирафаэль не стал прятать улыбку, и она прорвалась в голос, он и сам это слышал. Кроули наверняка тоже. Плечо под ухом осторожно шевельнулось в некоем намеке на пожатие:— Не за что.— Я говорил тебе сегодня, как сильно тебя люблю?— Да. Но у меня что-то со слухом. Или памятью. Или...Азирафаэль еле слышно хмыкнул и чуть повернул голову, чтобы поцеловать Кроули в шею (и почувствовать, как под губами дернется кадык). И снова замер.Какое-то время они молчали, сидя обнявшись и глядя, как из-за моря выкатывается бледное обкусанное яблоко неполной луны. По темной воде протянулась серебристая дорожка — до самого берега, уткнувшись в белую гальку пляжа. Там, далеко внизу, под их ногами. Кроули то ли вздрогнул, то ли чуть передернул плечами, и Азирафаэль подумал, что, возможно, он видит, как по этой серебристой дорожке, словно по лунной радуге, убегает к далекому горизонту легконогий бесшумный табун.Кроули снова передернул плечами и сказал: — Ангел… знаешь что?— Да?— Я не хочу их больше видеть.Азирафаэль моргнул. Неуверенно поинтересовался:— Пойдем домой?И осознал, какую сморозил глупость, еще до того, как Кроули издевательски фыркнул в ответ:— О, ради кого угодно, ангел! Как такое умное существо может быть таким глупым?! Я не хочу их больше видеть! Никогда. Ну вот ответь: что в этих моих словах показалось тебе таким уж непонятным, а?!— Что… — Азирафаэль сглотнул. — Прямо здесь?— А тебя что-то смущает?Азирафаэль подумал. Запрокинул голову, жмурясь от яркого света луны и пытаясь рассмотреть почти не различимые звезды. И чувствуя, как губы сами собой растягиваются в улыбке, все шире и шире.— А ты знаешь, пожалуй что и нет...***Перед рассветом море отливало перламутром. Азирафаэль как раз лениво раздумывал, не потратить ли еще одно маленькое чудо (вдобавок к нескольким уже примененным — купол отвлечения внимания возможных прохожих, превращение части скалы в некий аналог ортопедического матраса и, наконец, аккуратное чудесное снимание и складывание стопочкой собственной одежды, потому что вряд ли в ее отношении стоило рассчитывать на деликатность разных там Кроули, а к своему пиджаку ангел за двести лет уже как-то привык) и не перенести ли их с Кроули, пребывающим в ласковых объятиях Морфея, еще и в ничуть не менее ласковые объятия утренних волн. Но тут как раз лежащий на нем Кроули шевельнулся и сказал хриплым со сна голосом:
— Знаешь, ангел… Что касается единорогов…— Да?— Хотел тебе сказать…И замолчал. Азирафаэлю могло бы даже показаться, что он снова заснул, если бы кожу на его груди не щекотало неровным и совершенно не сонным дыханием.— Все-таки жалеешь, что больше их никогда не увидишь? — спросил он с преувеличенно горестным вздохом, когда молчание слишком уж затянулось.— Нет конечно!— Кроули фыркнул. — Считаю, что оно того стоило. — И тут же добавил, привычно пряча нежность за своим обычным ехидством: — Но если ты еще хоть раз напомнишь мне про этих тощих бледных ублюдков…. Я не знаю, ангел, что я с тобой тогда сделаю!— Хм? Угрожаешь?— Искушаю.— Старый хитрый змей!— А то ж!— …Некоторое время спустя:— Хм… Кроули, дорогой… Так что там касательно единорогов?