Каждая вещь, которую я чувствовал, была нереальна. (1/1)
Её слова - это всё, что у него есть. Она говорит с ним, когда он глух. Она точит нож о ремни, сковывающие саднящие запястья. Её глаза такие же, как и его - похожи на разбитую душу. Ломка.
В комплект входят крепкие дружелюбные санитары с огромными ладонями, почти психиатрическая пижамка, постоянно навязывающаяся мысль о том, что юный наркоман был обманут своим лучшим другом и помещён на лечение. И, конечно же, отплясывающие сумасшедший танец внутренние органы, озноб, во рту как насрано, а руки заходятся бешеным ритмом. Сейчас эти верные друзья находятся с ним: глубокая ночь, гробовая тишина, унылая бессонница и пациент, оставшийся наедине с собственной болью.
Ханкён проснулся. Нет, фактически он не спал с того самого дня как попал сюда, но только сейчас кто-то подключил те самые проводки в его мозг. Что там? Лучший друг, сожжённое одеяло. Прошло пять лет; список контактов сократился от ста с лишним до одного самого нужного номера, где-то на порогах кафе с разрешённой марихуаной потерялись все цели и стремления, а с каждым нагретым в грязной ложке героином из жизни вытеснилась учёба, подработка и звонки родителям. А с недавнего времени он был лишён даже пустой квартиры с вонючим салатом.Охваченный физическим и моральным пламенем пациент-неудачник. Есть только роба, ремни и ломка.А затем снова день. В вену врезаются острые иглы - не так жёстко, как те, что приносил Хичоль. В рот падают безвкусные таблетки - не такие, какие он принимал в обезумевшей толпе в клубе. А в стакане растворяется порошок - опять не такой, какой ему выводили старательной дорожкой на желтом листке. Ханкён принимает всё это, но не чувствует подушечками израненых пальцев воздух и не пробует на вкус тишину. Он не видит мир ярким, не сливается с ним в сумасшедшей пляске под гулкие биты. Он принимает лекарства.
А его лучший друг наблюдает за этим. За тем, как в его и без того серое лицо добавились еще более серые краски; как глаза стыдливо прикрываются затянутыми бледно-багровыми веками и почти белыми редкими ресницами; как он хрипло и неравномерно дышит; как выступают вены от трения о ремни. Хичоль знает, что сейчас китайцу хуже, чем было вообще когда-либо, и винит себя еще больше, чем раньше.Он позволил другу умирать, вовремя не выбил из него его первый косяк, не прервал его первый трип кулаком в ебло.