21 (1/1)

—?Микки плохо? —?спросил как-то ночью Хяккимару, привычно растягивая ее имя. Микки тут же распахнула глаза. Пару секунд пыталась согнать остатки дремоты и сфокусировать взгляд, еще пару?— чтобы понять смысл вопроса. Уснуть получилось сразу, вот только сон снился какой-то нехороший. Микки точно не помнила, о чем именно он был, но проснулась она с чувством тревоги и совершенно иррационального страха. Ее пугал каждый лесной шорох и дуновение ветра. Сердце заходилось словно сумасшедшее. Нашарив рукой фляжку, Микки в два глотка допила остатки. Стало легче. Через пару минут и спокойно. Просто сон. Просто волнение. Ничего особенного.—?А ты как думаешь? —?вздохнула она. Микки приподнялась на локте, потом и вовсе села, взглянув на Хяккимару. Костер уже догорел, видимости было никакой. Угадать его местоположение получилось благодаря лунным лучам, пробивающимся сквозь ветки.—?С чего бы вдруг такое беспокойство? —?осведомилась она, когда ответа на предыдущий вопрос так и не получила.—?Я делаю что-то не так? В груди кольнуло. Почему-то стало тяжело дышать. Микки с трудом сглотнула комок горечи, застрявший во рту. Именно с этого вопроса начались их отношения. Отношения ли? Отличались интонации. Раньше Микки слышала осторожность в его словах: он не знал, что правильно, а что нет, и не хотел обидеть близких людей. Сейчас же она слышала легкий оттенок сожаления. Или просто хотела его слышать?—?Да все так,?— вздохнула Микки. Быстрым движением, она зачесала волосы назад. Во сне пучок растрепался, волосы лежали на плечах. Неудобно.—?Тогда почему ты… —?начал Хяккимару, но Микки покачала головой. Подползла к нему и положила голову на колени.—?Тише, разбудишь Дороро,?— тихо сказала она.—?Микки тяжело,?— сказал Хяккимару. Ей пришлось приложить все усилия, чтобы не начать злиться.—?А кому сейчас легко? —?заметила она. Стало смешно?— действительно?— кому? —?Знаешь, было время, когда я бы с удовольствием переложила всю ответственность на того, кто виноват в моем положении. Но… —?она усмехнулась собственным мыслям,?— видимо?— я выросла. Да, мне тяжело. У меня отекают ноги, я ненавижу всю эту пресную рыбу и безвкусную похлебку. Я до чертиков боюсь боли: как рожать без обезболивающего и стерильного помещения ты мне скажи? А где найти столько сменных пеленок для малыша? Я о стольком думаю… Голова разрывается от всех этих мыслей. Так к чему я это все?— ну, да?— то, что происходит со мной?— моя вина. Это, конечно, такой же твой ребенок, как и мой, но какой с тебя спрос? Ты же понятия не имел, что все может так закончится, а мне бы следовало подумать, что сначала надо домом обзавестись, а потом уже обо всем остальном думать. Но когда было по-людски то…—?Я могу о тебе позаботиться,?— возразил Хяккимару.—?Заботься,?— милостиво разрешила она. Поерзала головой на чужих коленях, устраиваясь удобнее. Тепло. Хяккимару неуверенно провел рукой по ее волосам, потом еще. Движение остановилось на плече, пальцы сжались.—?Ты хочешь дом? —?вычленил из ее сбивчивой речи Хяккимару то, что было ему понятно.—?Я хочу шоколадку. Но где ее достать в эпоху Сенгоку? —?хмыкнула Микки, обняла руками колено Хяккимару. Кажется, теперь можно поспать спокойно.—?Если хочешь, я достану,?— серьезно сказал Хяккимару. Микки распахнула глаза, удивленно взглянув на него. Но вместо того, чтобы удариться в слезы от умиления, как легкомысленная барышня, она вдруг всерьез задумалась над вопросом, а в каком году вообще появился шоколад? И где? Кажется, в Германии? Или в Баварии? А не одна ли это и та же страна?—?А еще я хочу, чтобы ты вернул свое тело,?— сказала Микки. Хотелось сказать совсем другое, но правильные слова всегда приходят в нужное время. Наверное, она должна была сказать об этом давно, очень давно. —?Чтобы своими руками взял на руки нашего ребенка, увидел его личико, а не сгусток непонятного цвета. Рядом завозилась Дороро, выдавая то, что уже давно греет уши, прислушиваясь к их разговору. Микки едва слышно рассмеялась. Было тихо. Микки перевернулась на спину, пристраивая голову на чужих коленях, смотрела в темное ночное небо и все не могла поймать ускользающий сон. Она держала Хяккимару за руку, рассеяно оглаживала искусственные пальцы, сама толком не понимая зачем это делает.—?Твой живот твердый,?— заметил он, когда получилось так, что их сцепленные руки оказались на ее животе.—?Конечно, каким он по-твоему должен быть в моем положении? —?хихикнула она. Больше ни о чем не говорили. Кажется, Хяккимару спал, вот так сидя, привалившись спиной к стволу дерева, не решился ее беспокоить, а, может просто не захотел. Легкий ветерок коснулся ее кожи, игриво пошевелив прядки волос. Микки поморщилась, пытаясь абстрагироваться. Завтра предстоял долгий путь, а сейчас нужно выспаться. Резкий толчок изнутри, заставил широко распахнуть глаза. Если до этого ее состояние воспринималось Микки как что-то несерьезное, то этот ощутимый пинок изнутри быстро убедил ее в реальности происходящего. По напрягшимся мышцам, Микки поняла, что и Хяккимару проснулся.—?Что это? —?хмуро спросил он, почему-то крепче стискивая ее пальцы в своих.—?Твой ребенок,?— просто ответила Микки. Аккуратно высвободила свою руку из чужого захвата и притянула его ладонь, заставив опустить ту себе на живот. Толчок повторился, правда не такой сильный, как в первый раз, но вполне отчетливый. Хяккимару молчал. О чем он думал в этот момент, Микки не спрашивала. Так ли это важно? Хяккимару стремится к высокой цели, порой забывая об окружающих его людях. Так получилось, что они сблизились, как и то, что у этой связи оказались последствия. Что ж, значит, такова судьба?— ее судьба. Микки устала полагаться на других, искать виноватых в своих неудачах. Она не просила новой жизни, но по чьему-то злому замыслу она родилась в средневековой чужой стране. Но она живет, дышит, ей больно, хочется есть и спать, она видит сны и переживает за близких. Она жива. И свою вторую жизнь она хотела бы прожить без сожалений.