сомнения (Дэвид Шариф, Адам Дженсен) (1/1)

Дэвид держит палец на курке.Нет ни взрывов установленных на подходах мин, ни яростных и мучительных криков сошедших с ума аугов — лишь грохот неаккуратно отодвинутых ящиков высотой под два метра и тихий, едва различимый писк взломанного электронного замка. Кто-то услышал их отчаянный призыв о помощи, отправленный недавно в эфир, и Дэвид не уверен, что этот кто-то пришел с действительно хорошими намерениями.Но когда на пороге появляется Адам... внутри как будто лопается туго натянутая струна. Дэвид опускает плечи и прячет под одежду пистолет, понимая, что тот больше не нужен. Или, вернее, против Адама тот не поможет, если что-то все-таки произойдет.Дэвид почти расслаблен (и одновременно до безумия напряжен). Речь о защите аугментированных — тех безумцев, что сейчас бесконтрольно разрывают мир на части из-за одной ужасной шутки, желания единственного человека снова всё изменить, — выходит гладко, будто Дэвид репетировал ее десятки раз.Сейчас многое висит на волоске, нет, буквально лежит на кибернетических плечах человека, что стоит напротив Дэвида.Дэвид просит прощения (за этот глупый сюжетный поворот с Дэрроу и Панхеей, за пятнадцать этажей, наполненных трупами, и еще полмира — сгорающего в импровизированном Аду). Просит, не размыкая губ и не в силах взглядом встретить взгляд. Просит прощения, не зная, должен ли просить и будет ли вообще прощен.Дэвид кладет на плечо Адама руку и прощается с ним, будто в последний раз. Видит его дрожь, отчаяние и решимость. Видит палец, застывший на курке.— Стреляй, сынок, — шепотом произносит Дэвид, почти позабыв о гражданских рядом с ними, что разбитыми куклами застыли среди гула работающих на износ машин. — Стреляй, если не видишь другого исхода.И никто не узнает, не выяснит, чей пистолет, так любовно приставленный к затылку, вышиб ему мозги.