Яньцзюнь хочет сломать (но ломается) (1/1)

Смотреть разрешено, это сколько влезет, а дотронуться… Тут сложно. Трогать уверенно и с полным на то основанием наверняка можно тоже, только есть условие?— надо осторожно прикасаться, а он не уверен, что получится не сломать. Яньцзюню только и остаётся смотреть, всё время смотреть. Он наблюдает?— как красота Чжанцзина распускается, словно цветок. Маленький вокалист хорошеет, из неуклюжего хомяка превращаясь постепенно в кокетливую грациозную кошечку. Эксперимента ради отпускает чёлочку, меняет серый свитер на свободный розовый и?— ой, как так? —?вдруг становится очаровательно-беззащитным и милым, пряча руки в длинных рукавах. Однако волшебный дар опустить одним словом всё ещё остаётся при нём. Вот этот сарказм и яд его?— его броня… Надёжная, не раз спасавшая?— Яньцзюнь тоже об неё бился и травмы получил невидимые глазу (на всю жизнь). Но кажется, скоро Чжанцзин научится полагаться на другое: на томный взгляд, лёгкую полуулыбку и мягкое покусывание нижней губы. Всё это он прекрасно демонстрирует уже сейчас, только ещё не осознаёт, какую силу таят в себе его действия. Зато отлично осознаёт Линь Яньцзюнь. По нему эта сила фигачит страшно. Страшно хочется присвоить его себе со всеми этими губками, плавными жестами и мягкими бёдрами, затискать, заласкать, а потом… сломать. И так не на своём месте крыша съезжает окончательно. Интересно, если бы Чжанцзин знал, как влияет на жизнь одного конкретного серьёзного парня, перестал бы так себя вести? Ведь он себя… ведёт, да. Ведёт себя так, что от него ведёт. Нарывается. Например, вчера?— Яньцзюнь вспоминает про вчера и вздыхает?— он сел рядышком на диване, прямо в этой самой… интимной, вот, двадцатисантиметровой зоне. Потом ещё и придвинулся, касаясь горячим даже через брючки бедром (сверхинтимная!) и вдруг опустил голову на чужое негостеприимное плечо. Повозился, вздохнул, закрыл красивые глаза и вроде бы задремал. Всё это время Яньцзюнь даже не дышал почти. Глаза скосить боялся, чтобы не спугнуть. Это странно-престранное непривычное ощущение сковывающей нежности не давало ему шевелиться, как будто мягкая пушистая лапа сжала всё внутри и не отпускала. Он мурашками покрылся, переживая это яркое чувство, такое необычное и захватывающее. Чжанцзин тихо сопел, Яньцзюнь старался чуть-чуть опустить своё слишком твёрдое плечо, чтобы ему было удобнее, а потом вдруг подумал, что сейчас, вот прямо сейчас, может схватить его рукой за шею и придушить. Не совсем придушить, немножко обхватить, чтобы остались следы от пальцев. Он даже осторожно положил руку на эту тонкую шею, но Чаоцзэ из другой комнаты крикнул, что их очередь макияжиться. Очаровательное существо на плече шевельнулось, и Яньцзюнь грубо дёрнулся, толкая его?— от этого сонный Чжанцзин шлёпнулся на пол и пребольно, должно быть, ударился. —?Я тебе не подушка, не смей больше пускать на меня свои слюни,?— злобно прошипел он?— и получил в ответ непонимающе-обиженный взгляд. Потом весь день терзался. Забыть не мог, как обидел. И всё равно смотрел. …Ух, Яньцзюнь ненавидит это в себе. До сих пор злится?— ну зачем каждый раз так поступать? Как будто кто-то внутри шепчет?— давай, сделай ему больно, посильнее, ну же. Скажи гадость, обзови. Ущипни его. Толкни, пусть синяк останется. Придуши его. Ударь. Его, типа, изнутри рвут на части ненормальная нежность и ненормальная жестокость, и всё это безумное только к одному человеку. Иногда он почти перестаёт контролировать себя. Например, когда Чжанцзин обращает внимание на кого-то другого и очаровывает невзначай. Однажды он всего лишь улыбнулся Чаоцзэ и поправил ему волосы, а у Яньцзюня всё перед глазами стало… красным. Мгновенно. И захотелось, до дрожи захотелось сжать эту маленькую ручку, так, чтобы остались следы, сильно сжать, до боли, чтобы раскаялся и больше не тянулся ни к кому. И улыбку стереть захотелось?— укусить, например, за мягкую нижнюю губу. Чтобы ахнул и заплакал, а из уголка рта?— кровь. Он тогда стиснул зубы, засунул руки в карманы?— подальше от соблазна?— и выскочил из комнаты, по дороге приложив Чжанцзина плечом. Стукнул в стену кулаком, успокоился, задышал ровно, только потом вернулся. Соблазнительное создание улыбалось уже другому парню, стреляя глазками, и тянуло руку к чужим волосам, второй потирая ушиб… Ладно, если бы так случилось пару раз, но эта чёртова хрень стала повторяться всё чаще и чаще. Будто бы случайно ткнул его ножницами, ненароком ударил дверью, подал руку?— и вцепился так, что оставил синяки на запястье. Яньцзюнь ни разу не извинился… А Чжанцзин с каждым днём улыбается всё соблазнительнее. Быстро учится. Вообще прогрессирует со страшной скоростью, так что, возможно, в ближайшее время злой и хмурый Яньцзюнь потеряет возможность постоянно на него смотреть. Он вздыхает снова и глядит в чашку?— растворимый кофе уже успел остыть, пока он думал о своей кривой жизни. Он почти доходит до кулера в коридоре, чтобы сделать себе новый, когда слышит знакомый смех: Чжанцзин, изящно прикрыв ладошкой рот (ну точно, кошечка), хлопает другой рукой по плечу Цинь Фэня; смотрятся они вдвоём очень красиво. —?Да я ещё раз могу,?— улыбаясь, говорит Фэнь и вдруг подхватывает ахнувшего Чжанцзина на руки. Опять. Такой мистер-я-тут-самый-сильный. Вообще-то Яньцзюнь тоже так может. Вообще-то Яньцзюнь сомневается, что у него на руках Чжанцзин бы тоже сидел так спокойно и так доверчиво бы держался за него, и глядел бы искоса, и глаза бы у него сверкали, а щёчки были розовыми от удовольствия. И что он бы его смог держать так же легко, а не сжимать безумно изо всех сил. Он стоит, как дурак, и смотрит. И не может ничего сделать, но прямо сейчас рвётся на части изнутри. Фэнь уходит, на прощание маленькая прелесть машет ему ручкой, и это так мило-розово, что аж передёргивает, фу. —?Надеюсь, он не надорвался и сможет завтра выступать,?— вымученно приподняв уголок губ в ухмылке, бросает Яньцзюнь, не придумав, что сказать ещё более гадкого. —?За что ты всё время на меня злишься? —?вмиг перестав улыбаться, тихо спрашивает Чжанцзин. —?Раздражаешь потому что,?— Яньцзюнь подходит, чтобы налить кипяток в свою чашку, нарочно наступив Чжанцзину на ногу; он так зол, что боится?— выдадут дрожащие руки, а говорит он сквозь зубы, если бы мог сейчас превратиться в волка, набросился бы и загрыз, разорвал бы чужое нежное горло?— и свидетелей нет. —?Посмотри на меня, пожалуйста. Яньцзюнь наполняет чашку и поднимает взгляд?— Чжанцзин глядит ему прямо в глаза и, кажется, читает его мысли. —?Всё время причиняешь мне боль, но словно бы случайно. Почему же ты не признаешься открыто в этом? Меня боишься или себя? Помочь тебе? —?придя к каким-то совершенно невозможным выводам, Чжанцзин спокойно отбирает у него чашку и плещет горячую воду на нежную кожу своего запястья. Кожа мгновенно краснеет, наверное, это ух как больно?— но он льёт ещё. Часть Яньцзюня, та, что нежно-светлая, воет и рвётся немедленно прекратить это, а вот другая часть… в восторге. Он всё-таки отбрасывает чашку, но после хватает крепко чужую руку, до синяков сжимая, и трёт пальцами ожог, и вот это должно быть по его понятиям совсем невыносимо. Он давит на покрасневшую кожу, почти испытывая радость, а после ещё и языком лижет. Дав ему чуть-чуть понаслаждаться, Чжанцзин вырывается и тихо говорит: —?Тебе хорошо только вот так, правда? А после уходит. Почему-то Яньцзюнь не думает, что в комнату, а думает?— от него.