до (2/2)

Ставрогин на мгновение отпустил его, только чтобы развернуть его к себе спиной, крепко держа за талию одной рукой.

– Николай Всеволодович, – с Верховенского будто разом сбили всю его спесь. – Я не понимаю вас. Отпустите меня, мы разойдемся и забудем об этом глупом происшествии, – заикаясь, бормотал Верховенский.

Ставрогин не вслушивался.

Он резко дернул вниз его брюки, заставляя того сжаться и затрепыхаться в его руках, точно бабочку. И от ощущения превосходства и силы внизу живота сладко потяжелело.

В глазах потемнело.

Ставрогин приспустил штаны вместе с бельем, прижался носом к шее Верховенского, заставляя того замереть, а потом вошел одним резким, быстрым движением, выбивая из Петра вскрик.

– Нет! – он дернулся вперед, но Ставрогин предупредил его движение, снова крепко обхватывая его шею. – Нет, отпустите, я не… – начал Верховенский, на что Ставрогин со злости закрыл ему рот ладонью, прошипев:– Ради всего святого, закройте свой рот!Ставрогин упивался этими ощущениями. Дрожащим телом, которое он сжимал. Узостью и жаром, обхватывающим его плоть. Болезненными стонами и скулежом от его резких, грубых толчков.

Ладонью, которая лежала поверх рта Верховенского, Ставрогин почувствовал влагу: Пётр больше не смог сдержать себя. Из глаз текли слезы. От этого сердце забилось чаще, а узел внизу живота скрутился еще крепче.

Ставрогину хватило еще пары движений. Зажмурившись от яркого наслаждения, он простонал, делая еще один грубый толчок и сразу же выходя.

На бедрах Верховенского алели розоватые подтеки.

Ставрогин оделся, поправил сбившиеся темные волосы и невозмутимо отошел к окну, даже не взглянув на Верховенского.

Тот застыл на кресле в нелепой позе, словно забыв, как двигаться и как дышать. От боли внутри все сжалось, замерло. В ушах шумело, а живот будто перетянули стальной леской.

– Одевайтесь, Пётр Степанович, – насмешливо произнес Ставрогин, все еще стоя у окна. На губах застыла дьявольская улыбка, а в глазах плясали чёртики. – Одевайтесь и убирайтесь отсюда.

Он обернулся лишь на мгновение, чтобы запечатлеть эту картину: жалкий, обездвиженный Верховенский с застывшими дорожками слез на щеках. Не понимающий, что происходит. Не знающий, что ему делать дальше.Растленный Ставрогиным, перед которым он преклонялся.

Верховенский зашевелился, кое-как одеваясь и сползая с кресла. Он ухватился за подлокотник, сгибаясь от боли. Его мутило, а перед глазами словно пелена стояла.

Он сделал пару шагов по направлению к двери, останавливаясь у дверного косяка и зачем-то смотря на Ставрогина, вызывая у последнего только новый приступ злости.

– Это ведь бесчестно, – совсем тихо проговорил Верховенский, и его слова скорее можно было прочитать по побелевшим губам, чем услышать.

– Вы не барышня, чтобы такими словами раскидываться, – холодно заметил Ставрогин.

Они смотрели друг на друга с минуту, не меньше, а затем Ставрогин сорвался на крик:– Убирайтесь, Верховенский!Тот вздрогнул и скрылся за дверью, вызывая у Ставрогина приступ оглушительного хохота. Он смеялся громко, надрывно, запрокинув голову. Смеялся до хрипоты, до боли, до злых слез.

Внутренний бес был удовлетворен.

Он сыто урчал, наслаждаясь всеми грехами Ставрогина.

И осталось ему одно – сожрать самого себя, чтобы сполна насладиться этой грязью.