Часть 6 (1/1)

Джуда лежал у костра, закинув руки за голову, и смотрел в небо. Рядом бродили колесничные кони, один из них теребил его волосы, другой, балуясь, пытался жевать ухо. Джуда лениво поднял руку, расправил баловнику челку, почесал бугорок под нижней губой. Жеребец издал гортанный гоготок, которым лошади выказывают особое расположение к человеку, теплое влажное дыхание коснулось лица.…Беспомощно вытянутая шея умирающей кобылицы, кроткий гаснущий взгляд… Наверное, у Яхве* есть лошадиный рай, где не свистит кнут и не жалят докучливые оводы, где коваль, промахнувшись, не вгонит гвоздь в нежную середку копыта, где вдоволь лугов с медоносными травами и хрустальных озер…

Хлопнув по крупу заступившего дорогу коня, легкой походкой прошла Эсфирь – она допоздна сновала между Наоми, Тирзой и Мессалой, точно проворная неутомимая игла, штопающаяпрореху. Тирза уже готова была дать другу детства второй шанс, мать все еще поджимала губы, но Эсфирь не собиралась сдаваться. Она знала, что добьется своего.Джуда обдумывал недавний разговор с братом. ?Всё, что я скопил за восемь лет службы, и всё, что мне полагается при выходе в отставку, - твоё, - решительно заявил тот. – Как и выручка от продажи моей упряжки?. – ?Ты спятил, об этом не может быть и речи! – возмутился Джуда. – Я не возьму этих денег!? - ?Возьмешь, если мы действительно семья, - отрезал Мессала. – Это не возместит того, что ты потерял по моей вине, но мне будет спокойнее.? – ?Деньги есть?, - отбивался Джуда. Деньги у него действительно были, и немало – пять тысяч сестерциев, половина призовых, честно поделенных с Ильдеримом. ?Если ты серьезно намерен объезжать лошадей на продажу, - настаивал Мессала, - для этого понадобится земля. Хорошее пастбище, конюшни, много места для тренировок. Если тебе не понравится в Риме, - а тебе там не понравится, - можно уехать куда-нибудь, в Британию, например, или в Испанию, или в Галлию, и купить там поместье.Помнишь, ты сказал: ?Всё, что у меня есть, – твое?? Теперь я на этом настаиваю, и если ты не позволишь мне этого… ? Возражать было опасно: Джуда знал, что Мессала – непредсказуемый упрямец с бурно вскипающими страстями. Еще учудит что-нибудь, как в ту злополучную Пасху, когда он удрал из дому и поступил в легионеры, обидевшись на приемную мать!.. – ?Ты зануда. Изаслужил наказание: мы будем делать всё это вместе?. – ?Каким образом? Всё, что я могу, - это ездить верхом на коне, которого ты специально выучил приноравливаться к одноногому!? - ?Я подумаю об этом?, - пообещал Джуда. И, кажется, придумал.Одноногий не может править колесницей, но что помешает ему тренировать упряжку, сидя верхом на коне и держа вожжи? Так никто не делал, но почему бы не попробовать?..

Внезапно Джуда с признательностью и симпатией вспомнил о Друзе. И решил завтра же послать шустрых ильдеримовых мальчишек в город – пусть разыщут дезертира, нужно вознаградить его за услугу. Интересно, что довело бывшего центуриона до такого жалкого состояния? Наверно, казенные деньги проиграл, вот и пустился в бега… Теперь ему обратной дороги нет – дезертиров римляне забивают камнями.В сущности, увечье Мессалы сослужило ему добрую службу, вернуло свободу – если бы не ранение, он вынужден был бы остаться в рядах легиона.

- Не могу больше быть убийцей. Ради этого и лапу не жалко отгрызть, - обронил он в разговоре.- Лапу?..- В германских лесах пропасть волков, - пояснил он почти весело. – На них охотятся, в том числе с помощью ловушек. И вот бывают такие ловушки, в которые зверь попадает не целиком, а только его лапа. Случается, волк отгрызает ее, чтобы освободиться.Пять лет молиться об одном: ?Господи, покарай!?. Пять лет твердить страшные слова 108 псалма: ?Да будут дни его кратки, и достоинство его да возьмет другой! Да облечется проклятием, как ризою, и да войдет оно, как вода, во внутренность его и как елей – в кости его!?*, нанести удар - и понять, что сам истекаешь кровью… Месть – ручная гадюка, кусающая того, кто ее вскормил.Горло сжимает судорога, глазам горячо… Хочется завыть, словно он потомок Ромула, вскормленного молоком волчицы. Не хватает слов, чтобы назвать то, что он сейчас чувствует – пустоту? отчаяние? одиночество?.. Он – словно сожженная засухой земля, безжизненная, как камень. Ненависть выжгла его дотла, не зря ее называют испепеляющей – она обратила в пепел всё, что было в нем уязвимого, нежного, чувствительного к чужой боли. Он потерял себя.

?Меня больше нет?, - проговорил он вслух.

…?Отныне я сам себе Санхедрин*. Я князь, я не убью его как бешеную собаку, а буду судить и вынесу приговор?, - твердил он себе, назначая брату свидание в заколоченном доме.- Что с нашей матерью и сестрой?- Казнены, - сказалМессала, глядя на него как на призрак.- Смерть была быстрой??Это важно?? - по-видимому, хотел спросить человек, который когда-то был его братом. Джуда собирался ответить: ?В какой-то мере. От этого зависит, как именно умрешь ты?.

Но окружающий мир внезапно окрасился в цвет крови, и кулаки оказались быстрее разума. Джуда не подозревал, что способен забить человека до смерти, это грязно, а он былутонченным, но так и случилось бы, если бы ему не помешали. Вот тебе и Санхедрин. Хорош, голубчик. Скоро человечину жрать начнешь.…?Зачем?? - вот единственная мысль, посетившая его после триумфа на арене. Зачем всё?.. Мессала получил по заслугам, но совершившееся возмездие словно опустило между Джудой Бен-Гуром и всем, ради чего он жил, непроницаемый полог. Он больше ничего не чувствовал. Он не чувствовал себя живым.Казнь Иисуса возвратила ему способность ощущать боль, а вместе с болью проснулась острая жалость к матери, Тирзе, Эсфири, Алее… к брату. Сердце ныло, как ноютзатекшие связанные руки, когда веревки разрезаны и кровь возвращается в свое русло.- Я потерял своего брата…- Нет, Джуда! Ты должен верить!…Брат был жив и даже в сознании, правда, дышал тяжело и говорил отрывисто, в паузах до скрипа стискивая челюсти. ?Лихорадит, наверное, зубы стучат?, - краем сознания отметил Джуда. То, что Мессала попросту боится разрыдаться, в голову ему не пришло. Днем раньше Джуда подумал бы, что у этого изверга нет ни капли раскаяния, он не помнит о своем чудовищном предательстве и не осознает справедливости кары. Но сейчас он понял, что это совершенно не так: Мессала попросту был близок к истерике. И в голове Джуды словно вспыхнул яркий свет, осветивший их злополучную встречу: братпришел туда один, этоего самого кто-то выследил. Он ничего не забыл. И к этим дьявольским гонкам, на которых свернуть себе шею легче, чем в бою, пристрастился, пытаясь заглушить тоску и угрызения совести.Мессала хотел усидеть на двух стульях, сохранив верность Риму и своей иудейской семье. Он никогда не предполагал возможности выбора, поэтому выбор застал его врасплох. Но разве он, Джуда Бен-Гур, не стремился к тому же? Разве он был честным, заверяя римские власти в своей лояльности и скрывая в доме убийцу-зилота? И как бы он поступил, если бы в Иерусалиме вспыхнуло восстание и выбор – отречься от приемного брата или стать предателем в глазах своих – пришлось делать здесь и сейчас?..Он вел себя как легкомысленный идиот. Нельзя было оставлять Дисмаса в доме, пятнадцатилетний убийца – все равно убийца, не следовало оставлять безнаказанным безрассудство Тирзы, нужно было посадить ее под замок. И говорить с Мессалой нужно было иначе. Следовало сказать: ?Ты хоть понимаешь, чего ты от меня требуешь? Думаешь, зилоты убиваюттолько римлян? Если возникнет хоть тень подозрения, что я доносчик, они придут ночью и вырежут всех нас!? Тогда брат понял бы всю тяжестьего положения и не питалложных надежд.Эта мозаика сложилась в его сознании быстрее, чем он сумел бы облечь ее в слова, и так же быстро отлилась в решение.

…Он заговорил, и сперва, судя по лицу, до Мессалы не доходил смысл сказанного – он, как собака, вслушивался в голос. Потом брат не то со стоном, не то со всхлипом обнял его - вернее, обхватил, как будто падал в пропасть и с последней надеждой цеплялся за случайный выступ скалы. Джуда обнял его в ответ и всей душой ощутил правильность происходящего, словно выправилась некая кривизна мироздания или встал на место вывихнутый сустав.

***</i>Шейх Ильдерим смотрел на темную фигуру, окруженную призрачно-белыми лошадиными силуэтами. Выброшенный морем чужак словно околдовал его любимцев.

?Глупый мальчишка, думает, я – сумасшедший старик, которыйценит в жизни только две вещи – лошадей и золото. Молодым не понять, как тяжко, умирая, уносить с собой Божий дар, не найдя достойного преемника. Никто из моей семьи не может овладеть моим искусством, у них нет таланта. А у тебя он есть, Джуда Бен-Гур! И пока ты учишь римскую золотую молодежь – я буду учить тебя, я передам тебе все свои секреты. Я все-таки оставлю после себя преемника, непревзойденного мастера, одного из тех, кого с суеверным страхом называют заклинателями лошадей, - и неважно, что ты не моя кровь!? ***Джуда отстранил добрую лошадиную морду, заслонившую небо, и улыбнулся звездам.?Спасибо, Господи.?*Священное четырехбуквенное имя Бога было запретным для иудеев, вслух его мог произносить только первосвященник раз в год в храме, но думать-то не запретишь.*Псалтирь*Санхедрин - Синедрион, верховный суд в Иудее.