Глава 25. Так что для тебя значит этот Энакин? Часть 2 (2/2)

Серебристая рукоятка меча холодным стальным блеском сверкнула в руке ситха, и уже через секунду яркое алое, словно кровь, лезвие вонзилось в грудь человека, который оказался шпионом, и которому ещё совсем недавно тёмный лорд так доверял. Доставить Лею в мед крыло было делом не долгим, впрочем, как рассказать дроидам о том, что произошло и выяснить причины её обморока. Однако яд оказался крайне редким и опасным, от чего ситуация сильно усложнилась. Бережно уложив девочку на операционный стол, медики незамедлительно стали забирать у неё кровь на анализ, подключать разнообразные приборы, вкалывать иглы необходимых капельниц. Состояние ребёнка было критическим, ещё немного, и юная принцесса, едва держащаяся на волоске жизни, могла умереть. Время тянулось медленно, почти бесконечно, а самые лучшие, элитные дроиды-медики неустанно боролись за спасение ребёнка целые сутки. Приборы пищали и прыгали от крайности к крайности в показателях, а состояние девочки то почти стабилизировалось, то опять становилось критическим. Никто не знал, выживет ли Лея, но всем было известно, что за её потерю тёмный лорд не пощадит никого. И вот, наконец, настал он, момент, когда врачи окончательно смогли побороть яд в организме девчонки, и юную принцессу, крайне бережно переместили в её комнату. Как оказалось позже, последствия отравления ещё и усугубилась столь не вовремя начавшейся детской простудой, которая чуть было не стояла ребёнку жизни. Однако, всё обошлось. И едва сдерживающий свои эмоции отец, наконец-то, смог ворваться в покои принцессы, чтобы увидеть свою драгоценную дочурку, больную, ослабленную, но всё-таки живую. И это было чудесно. С момента, когда Лэнгдон столь нежданно-негаданно даже для самого себя отравил Лею, прошло несколько дней. Юная принцесса медленно, но уверенно шла на поправку, капризно нуждаясь во внимании всех любимых окружающих. От того, что Люк, что Вейдер, что Асока, часами по очереди дежурили у её постели, утишая, развлекая и подбадривая заболевшую девочку. К слову об Асоке… С той ночи, как Тано допустила в столь щекотливой ситуации столь непростительную оговорку, тогрута всеми силами старалась избегать Вейдера. Она чувствовала стыд, неловкость, недоумение и незнание, что сказать и как оправдать себя за поступок, который и сама не понимала был ли до конца её виной. В любом случае, женщина ощущала, что не смогла бы себя вести, как и прежде, непоколебимо и гордо, в присутствии ситха, наверное, от того, с постыдным смущением пряталась от него все эти дни. Асока не знала, что она могла бы сказать или сделать при тёмном лорде теперь, чтобы как-то оправдаться, лишь позорно понимала, что её раскрыли и как-то сбежать от всего этого ощущения непомерного стыда просто не могла. Тано знала, что Вейдер не простит ей подобной оплошности, да что там оплошности, буквально удара по лицу и самолюбию в прямом и переносном смысле, как не поймёт и мотивов, почему в постели тогрута назвала его чужим именем. Не понял бы, если бы женщина ему рассказала, но рассказывать такое ему она не хотела и не могла. Это было чем-то слишком тайным, слишком неприкосновенным, впрочем, Асока понимала, что тёмный лорд давно обо всём догадался и вполне себе понял, что Тано во время секса представляла себе с ней не его. И от осознания подобного становилось ещё более неловко. Как будто тогруту застукали за таким непристойным занятием, которое вообще невозможно было простить, застукали и одновременно показали это на весь мир. Ведомая подобными мыслями женщина старалась приходить к Лее в покои лишь тогда, когда точно знала, что Вейдера там не будет, как сделала и в этот раз. Но судьба и Сила, порой очень непредсказуемо играют с людьми и гуманоидами.

Асока едва успела зайти в спальню к юной принцессе и, усевшись на белое резное кресло, начать что-то рассказывать девочке, как случилось неожиданное, и в покои вошёл он. Явно соскучившийся по своей драгоценной дочурке отец очень хотел увидеть собственное чадо, настолько, что придя раз в десять раньше положенного, даже не заметил Тано в помещении сразу. Зато тогрута великолепно заметила его. Ощутив, как тело в момент охватила щекотливо-стыдливая сильная дрожь, женщина, вся буквально краснея, словно лотальский овощ, сорвалась с места и в паническом приступе смущения попыталась было сбежать, однако… Не успела. Юрко ухватив Асоку за руку, Лея настойчиво-жалобно произнесла:

— Останься. И ей Тано так и не смогла отказать. Ну как вообще можно было отказать маленькому, ослабленному, одинокому больному ребёнку, который столь рьяно требовал любви и защиты, что даже жалобно и трогательно попросил:

— Останьтесь, вы оба.

Такой нежности и теплоты, такой мольбы о родительском внимании ни Асока, ни, тем более, Вейдер ещё никогда не испытывали со стороны Леи. И буквально поддавшись её детскому милому очарованию, послушно уселись по разные края большой кровати, явно преодолевая просто нескончаемый стыд друг перед другом. Тем временем юная принцесса даже и не подозревала, сколь ?родителям? было тяжело, она, абсолютно ни на что не обращая внимания, счастливо и воодушевлённо без умолку болтала всякую ерунду. Что девочке приснилось сегодня, во что они играли с Люком, что она сделает и какие подарки закажет, когда выздоровеет — всё это нескончаемым потоком лилось из уст Леи, для тех, кто искусно делал вид, что слушают её, но на самом деле не слышали ни единого слова. Юная принцесса болтала бы ещё долго о какой-то нелепой детской ереси, если бы в один момент, внезапно, не затронула тему, которая невольно заставила и Вейдера, и Асоку вздрогнуть: — А когда я выздоровею, давайте вместе сходим на луг. Только мы вчетвером, вы двое, я и Люк. Там мы с Люком сможем вместе поиграть… А вы… А вы сможете побыть наедине и поговорить. Ну, так, как вы говорили в последние дни друг с другом. Это явно смутило и Тано, и ситха, заставляя буквально поёжиться от неловкости из-за её слов. За всеми этими переживаниями, за раздором из-за оговорки тогруты, женщина и тёмный лорд уже успели и позабыть, как хорошо им было всё это время вдвоём, хорошо до тех пор, пока Асока невольно не разрушила идиллию, назвав Вейдера в постели ?чужим? именем. От представлений и воспоминаний о подобном, всё ещё слегка дрожащая от стыда Тано сильнее раскраснелась ярким румянцем, проступающим на её оранжевых щеках. Тогруте стало столь неловко, что она была готова под землю провалиться лишь бы не быть сейчас здесь, не слышать слова Леи, не вспоминать свои собственные, не быть рядом с ним!

Женщина было дёрнулась, чтобы вновь подняться с кресла и уйти, но Вейдер, как будто прочитав её мысли, опередил Асоку. — Мне пора. Поговорим об этом в другой раз, — кратко бросил он, и чёрный плащ легко заскользил по мраморному полу вслед за своим хозяином. И Тано вновь пришлось остаться. Благо, теперь она чувствовала себя куда легче, но всё так же не по себе. В то время как ничего не подозревающая принцесса тут же попыталась сменить тему. — А знаешь что, мне очень нравится твоя корона. Покажи мне её, — устремляя взгляд на голову Асоки, произнесла, протянув руки девочка, в то время, как взгляд Тано невольно и стыдливо провожал ситха. Настойчивые просьбы Леи поближе рассмотреть украшение для монтрал были услышаны тогрутой лишь через пару минут и, отрешённо опустившись обратно на кресло, женщина сняла с головы ?корону? и отдала её юной принцессе, стараясь мило улыбаться. Асока провела в комнате девочки ещё какое-то время, после чего, немного успокоившись, направилась к себе. Тано думала, что на сегодня самый страшный стресс в её жизни был пережит, но не тут-то было. Не успела тогрута даже войти в собственную спальню, как там её уже ждал Вейдер, стоявший к женщине спиной, но, лишь услышав её почти невесомые шаги, тут же развернувшись к Асоке лицом. И Тано поняла, что теперь ей уже никуда не сбежать, и избежать того, чего она так долго пыталась, больше не получится. Деловито смотря на абсолютно ошеломлённую, дико смущённую и до смерти напуганную тогруту, ситх спокойно и размеренно сложил руки на груди, а затем настойчиво спросил то, что мучало его всё это время:

— Так что для тебя значит этот Энакин?

Слова холодным эхом отдались в монтралах Асоки. Она ждала, что тёмный лорд сейчас будет бить её, истязать, насиловать, наказывать, но в место этого он лишь задал вопрос, на который Тано даже не знала, что ответить. Поначалу растерявшись, тогрута чуть дёрнулась на месте, то ли желая провалиться под землю, то ли желая снова сбежать. Её глаза, которые женщина всё это время не осмеливалась поднять на ситха, дрожа побежали вверх, достигая тёмных непроницаемых линз его шлема, и, остановившись на них, Асока, вдруг, почувствовала, что ей нечего было терять. Она итак уже потеряла всё, что могла. Что ещё можно было отнять у неё, кроме невинной и несбыточной тайны о любви, которую тогрута навсегда похоронила в своём сердце вместе со смертью Энакина? И Тано решилась, решилась рассказать всё.

Тяжело вздохнув, чтобы набраться сил, дабы превозмочь очередную боль от воспоминаний прошлого, тогрута заговорила, стараясь быть настолько искренней и спокойной, насколько это вообще было возможно:

— Энакин был моим учителем. Моей первой, единственной и безответной любовью. И я мечтала, что однажды буду с ним. Но потом, я узнала, что у него есть жена, и ушла в сторону. Разумом я могла себе приказать не пытаться быть с ним, но сердце… Сердцу нельзя приказать. И каждый раз, когда я представляла с собой рядом какого-то мужчину — это был Энакин. Я мечтала выйти за него замуж, потерять с ним девственность, родить от него детей, но жизнь сложилась иначе, и он погиб... И мы уже никогда не будем вместе…

Асока говорила так, словно резала сталь световым мечом, непроницаемую чёрную сталь души Вейдера, и, с каждым словом слушая её, ситху становилось всё хуже. Он многое знал про Тано, он мог рассказать о ней буквально всё, о любом моменте её жизни, но такое… Эта информация была уже слишком для него. Тёмному лорду всегда казалось, что тогрута была к нему холодна, безразлична, бесчувственна. Он много лет думал, что она предала, бросила его, потому что ей было всё равно, не было никаких эмоций даже дружеских. Он мстил ей за безразличие, издевался над её душой и телом так сильно и изощрённо, потому что Асока не любила его даже как друга, как простого учителя. Но на самом деле, она любила Энакина даже больше, чем тот мог подозревать. И от этих слов становилось больно, совесть пронзала сердце и душу, терзая обжигающим, режущим осознанием такой реальности и до предела сдавливала и так еле функционирующие, покалеченные лёгкие ситха. В какой-то момент Вейдеру стало тяжело дышать, а всю грудную клетку сдавило тупой, сжимающей болью. От этого внезапного ощущения внутри ситх даже схватился рукой за твёрдую серую панель управления на его костюме, сгибаясь под тяжестью жестокой реальности. Воздуха критически не хватало, голова кружилась от услышанных слов, казалось, ещё немного, и тёмный лорд вот-вот потеряет сознание от того, как плохо ему было в данный момент. Просто не выносимо! Он не желал этого больше слышать, не хотел знать и понимать, что всю жизнь ненавидел за безразличие ту, кто больше всех на свете любила его, любила настоящего. А Вейдер мучал её, истязал, мстил за чистейшую любовь, которую только могла дать женщина. И этого просто невозможно было перенести.

— Достаточно, мне не интересно! — буквально выкрикнул ситх, резко махнув рукой, другой кистью отчаянно держась за сердце и продолжая задыхаться. Не в состоянии больше ровно стоять на ногах, чувствуя, что он сейчас упадёт от панической нехватки воздуха, Вейдер молнией вылетел прочь из покоев Асоки, не в силах и далее справляться с этой болью, и, всё ещё продолжая хвататься за грудную клетку, жадно втягивая почти пропавший вокруг кислород, в таком полу живом состоянии метнулся в свои покои. Его тело было полу живым от физического недомогания, а вот его сердце стало вновь полу живым от эмоций, которые столь не вовремя и слишком поздно пробудила Тано страшной и жестокой правдой на фоне всего того, что тёмный лорд совершил. И теперь ситх никак не мог перестать думать об этом.