Глава 7. Неожиданный контакт, Часть 2 (2/2)
Внимательно выслушав его и заметив на лице своего собеседника ту самую счастливую улыбку, что она уже видела сегодня при первой встрече ?семьи?, от чего испытала в тот момент непомерную грусть и зависть, Лея недовольно скривилась, а затем, набравшись ещё больше смелости, или даже, можно сказать, резкой дерзости, выдала абсолютно безжалостный факт:
- Асока тебе не мать. Тогрута не может быть тебе матерью.
Уже в который раз услышав за свою жизнь резкую, но абсолютно реалистичную правду, что он всеми силами на протяжении всей своей жизни пытался отрицать, Люк даже перестал улыбаться. Проявление дружелюбия к этой странной одинокой девочке, кажется, не удалось, ведь она только что задела его за живое, затронула самое сокровенное для юного Скайуокера, действительно цепляюще и сильно обидела его, и это не могло не вызвать у Люка ответной реакции. Естественно, бить Лею, как своих татуинских друзей, за подобные слова мальчик не стал бы, но она явно заслужила за свою непростительную дерзость резкого ответа. И Люк не преминул его тут же дать:
- Асока мне больше чем мать! – громко и чётко во всеуслышание заявив подобную истину, юный Скайуокер понял, что продолжать и так не заладившийся с самого начала разговор дальше было бессмысленно, и уже собирался было уйти восвояси, как Лея его тут же остановила. В один момент поняв, какую глупость она сморозила, юная принцесса почувствовала себя ещё более паршиво чем было до того. До прихода Люка, этого странного и очень дружелюбного мальчишки, она чувствовала себя подавленно и одиноко, но только-только завязавшийся с почти родственной душой диалог немного поднял ей настроение, воодушевил, и девочка не хотела по своей пронизанной гордыней глупости терять это приятное ощущение зарождающейся, возможно, новой дружбы со своим, по сути, единственным здесь сверстником. Только не так и не в этот раз. - Ладно, ладно… Извини, я не хотела тебя обидеть, - как бы немного замявшись от осознания собственной неправоты и сложности принятия подобного факта, резко попросила прощения юная принцесса.
Она действительно не хотела обижать своего нового знакомого, просто наивная детская зависть, лёгкая ревность и тоска по собственным родителям, застилали ей глаза. Но из-за этого девочка не хотела становиться жестокой, она не хотела быть плохой, не хотела меняться в худшую сторону, что почти приходилось ей делать в этом замке каждый день. Ведь на самом деле, где-то в глубине своей души, в глубине своего живого тёплого сердца, она была доброй, она была хорошей, она понимала Люка и сочувствовала ему, и она желала, чтобы он понимал её и сочувствовал ей. - Я не хотела обидеть, - тут же нервно замахав руками перед собой, добавила юная принцесса, - Просто меня забрали у моих настоящих родителей силой. Оторвали от дома. И я скучаю, очень скучаю по ним, по моим маме и папе… Девочка замолчала на секунду призадумавшись, как она могла дальше продолжить диалог с остановившимся от её слов Люком, чтобы тот не ушёл, чтобы не потерял к ней интерес, вновь не оставил её одну со своими печальными и грустными мыслями, но не нашла ничего лучше, кроме как выпалить очередную правду:
- А ты ведь даже не знаешь своих родителей… И это плохо… - резко развернувшись к юному Скайуокеру спиной, девочка вновь подошла к перилам и, тяжело вздохнув, водрузила на них согнутые в локтях руки со сплетёнными пальцами. Неизвестно, о чём думала Лея в этот момент, возможно она ожидала, что её собеседник не поймёт её и вновь воспримет сказанное в штыки, но Люк не обиделся. Вместо того, чтобы опять сказать что-то резкое и просто уйти с балкона, закончив этот разговор, мальчик тоже подошёл к перилам и, почти повторив жест девочки руками, всё так же улыбчиво и дружелюбно, как и поначалу, ответил:
- Знаю, - в его голосе прозвучала не просто наигранная доброта из вежливости, в его голосе прозвучало понимание и сочувствие по отношению к Лее, кажется, её слова, её откровенные слова о родителях, тронули душу и сердце мальчишки, и он тоже проникся состраданием к этой порой резкой, но очень опечаленной, грустной и одинокой девочке, наверное, потому он тоже отвечал ей искренностью на искренность.
- Но все мои вещи остались на Татуине. Я, к сожалению, не могу тебе их показать, - в этот момент Люк действительно с огромной грустью вспомнил то, что небольшой голо проектор с изображением его матери и отца он оставил дома перед той самой злосчастной миссией, печально, крайне печально осознавая, что теперь, может быть, он и сам больше не увидит их по-доброму улыбчиво смотрящих на него проекций никогда. Тонко подметив, что её собеседнику опять стало грустно по её же вине, Лея тут же попыталась его утешить, приободрительно положив одну из своих хрупких кистей на его, девочка ласково, по-дружески попыталась успокоить малчишку. И, промолчав ещё какое-то время, задала следующий, интересующий её сейчас больше всего вопрос:
- А ты не хочешь вернуться домой на Татуин? – мягко, чтобы больше не расстроить и не обидеть ненароком, поинтересовалась юная принцесса, вкладывая в эти слова двойной смысл, как бы всем своим тоном намекая, что сама она очень хотела бы опять оказаться в родительском дворце на Альдераане. Лея ожидала абсолютно определённого ответа, совершенно ясного и понятного для неё, о том, что Люк таки мечтал бы о ?посещении? своей родины. Но его слова искренне удивили её:
- Это не лучшее место, - тоже нежно взяв Лею за руку внезапно произнёс мальчишка, после чего последовали слова, ещё более сильного откровения, чем до этого поведала ему юная принцесса, - Кроме того, мне всё равно, где быть. Лишь бы только рядом с Асокой. Сказав эти слова мальчик опять искренне улыбнулся, искренне и счастливо так, как улыбалась бы Лея, если бы сейчас имела возможность оказаться рядом с Брехой и Бейлом, но юная принцесса больше не злилась и не завидовала, она как бы почувствовала и приняла светлую радость своего собеседника, с огромной тоской и одновременно одобрением понимая, что её друг, её, как она надеялась, новый настоящий друг, любил тогруту так же сильно, как принцесса любила короля и королеву Альдераана. И теперь она его понимала, она могла смириться с его чувствами, принять их и понять. Ведь было что-то в этом, в этой безграничной любви у каждого к своим родителям общего, что единило их обоих. Делало, близкими, родственными душами, друзьями… А на друга нельзя было злиться и, тем более, другу нельзя было завидовать… А ведь Лея, да и Люк тоже, надеялись, что после этого откровенного разговора они внезапно, стали друг для друга друзьями!
Прошло ещё некоторое время, прежде, чем Асоку окончательно привели в себя и отпустили из медицинского кабинета. Ей не хотелось идти к Вейдеру, ей даже чересчур не хотелось оставаться с ним вновь наедине после всего того, что оба они успели пережить. Ей было и противно, и страшно, и стыдно. Но ничего не оставалась, такова была цена за спасение жизни её драгоценного и самого любимого приёмного сына. И Асоке пришлось. К тому же, Тано понимала, что ситх так просто их в покое не оставит, потому она должна была, обязана была выяснить, как прежнюю без неё на Татуине, так и последующую судьбу Люка далее. И с тяжёлым сердцем и горем по полам через несколько минут тогрута уже стояла в покоях тёмного лорда и задавала ему вполне важные и интересующие её вопросы. К счастью, кажется, ситх сегодня был не в игривом расположении духа, видимо, ему хватило тех грязных домогательств Асоки в коридоре, о которых ей тонко намекнул дроид-медик, от чего Тано было невероятно стыдно, но, слава Силе, пока что Вейдер не собирался предпринимать никаких ?неуважительных? действий по отношению к ней. И это радовало. Тёмный лорд лишь кратко и нехотя отвечал на многочисленные вопросы женщины о судьбе Люка в рабстве на Татуине, что было вполне себе относительно нормальным, если не считать того, что пережил несчастный мальчик по вине Асоки. И Тано какое-то время удавалось держать себя в руках, хотя каждое новое откровение Вейдера о невольничестве Люка у Сахана всё больше и больше взвинчивало Асоку. Однако она пока ещё могла себя контролировать, ровно до тех пор, как на её некий вопрос о судьбе Люка, ситх чётко не заявил, что пристроил того в инквизиторий. И вот это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения тогруты. Женщина не так много знала о данной организации, но то, что знала – было ужасно. Асока понимала, что там в основным числись недо-ситхи, пока не достигшие мощи Вейдера или самого императора, и джедаи перешедшие на тёмную сторону и предавшие не только свою прежнюю идеологию, но и своих друзей и товарищей, в общем, омерзительные адепты тёмной стороны, которые по всей галактике охотились на её бывших выживших друзей и знакомых и жестоко, без малейшей тени жалости, уничтожали их. Павшие одарённые люди и гуманоиды, которые продали свою душу тёмной стороне Силы, которые не оставили в себе ни любви, ни жалости, ни сострадания, ничего доброго и светлого, которые следовали учению Вейдера и собирались стать такими же как он кровожадными и омерзительными ситхами, если не хуже, как сам император. И такой судьбы Асока явно не желала Люку, ни за что на свете она не хотела, чтобы его добрая, чистая и ?сияющая? душа обагрилась кровью невинных, покрылась налётом тьмы, сгинула в недрах ?чёрных волн? Силы, замаралась настолько, чтобы однажды её добрый и заботливый, её милый и нежный, её безгрешный и до безумия любимый, её и Энакина сын стал таким же моральным уродом как Вейдер. Нет, она не могла этого понять, она не могла этого принять, она просто не могла этого пережить!
- В инквизиторий?! – громко и нервно, аж задыхаясь от собственного волнения и гнева, переспросила Асока, - Да, как ты посмел его определить в инквизиторий! Мой мальчик, мой сын, никогда не станет похожим на тебя, он никогда не обагрит свой меч кровью невинных, он никогда не запятнает свою душу тьмой! Слышишь, ты, урод … Никогда! Я не позволю! Я не дам, ты не посмеешь! Я костьми лягу, лишь бы только Люк остался светлым, лишь бы он никогда в жизни не стал ситхом, не стал таким безжалостным, кровожадным, отвратительным и мерзким убийцей как ты, никогда!!!
Асока настолько была взбудоражена этой новостью, настолько разгневанна и в плохом смысле возбуждена, что она не контролировала уже что несла, вся трясясь, едва ли не подпрыгивая на месте от ярости, она топала ногами, размахивала руками и орала с каждой секундой всё громче и громче, так, что её казалось, буквально мог слышать весь замок. В какой-то момент женщина окончательно сорвалась, и сорвалась не просто на крик, а на яростные решительные действия. Резко соскочив с места, Асока, всеми правдами и не правдами, всеми ругательствам галактики проклиная ненавистного ей Вейдера, буквально кинулась на него с кулаками, хаотично лупя того по шлему, плечам и груди, совершенно не чувствуя боли в её кистях от этих ударов и при том стараясь нанести как можно больше вреда её собеседнику, чтобы ему не повадно было и дальше творить такое непростительное непонятно что. Поведение Тано и вообще всё, что приключилось с ней и ним сегодня уже начинало порядком раздражать Вейдера. Эта женщина, эта наглая и бесцеремонная женщина, слишком много себе позволяла и в отношении его и вообще. Видимо, слишком свободной и слишком самоуверенной она себя чувствовала, до сих пор, и даже прошлое изнасилование так ничему её не научило. Изнасилование и месть, переплетённые, словно две гремучие змеи, так ничему её не научили. Но ситх был уверен, что он это исправит, причём исправит сегодня же, сейчас же, незамедлительно! Резко ухватив Асоку за подбородок и безжалостно больно сжав пальцы вокруг нижней части её лица, ситх зло уставился на тогруту. Тёмные потоки Силы, питаемые его яростью, вновь полились наружу, обволакивая всё вокруг, заставляя каждую мышцу внутри тела женщины замирать и леденеть в ужасе, и замолкнуть, замолкнуть едва ли не навсегда. Мгновение, ещё одно длинное, словно сама вечность мгновение, ситх и тогрута просмотрели друг другу в глаза, прежде, чем тёмный лорд заговорил, заговорил таким тоном, что у Тано аж пересохло в горле. - Это не твоё дело. Люк теперь не только будет в инквизитории, он теперь всегда будет подле меня, так как он - мой новый ученик. А ты… Лучше заткнись и выполняй свои обязанности… Так как я совсем не на долго прилетел в замок. И завтра мы с моим новым учеником покинем его.
Договорив эти слова с особым намёком и ожесточением, Вейдер с такой силой оттолкнул от себя Асоку, что та, пролетев несколько метров, больно ударилась об одну из панелей управления личной камерой ситха покоев, которые, кстати, были в точности такими же как на его корабле, только больше. И Тано поняла его намёк правильно. Резко встряхнув слегка закружившейся от столкновения с твёрдой поверхностью головой и чувствуя, как от воспоминаний прошлого изнасилования дрожит всё её тело, Асока с ужасом подняла свои едва ли не слезящиеся синие бездонные глаза на Вейдера, подошедшего и, в свете искусственных ламп, угрожающе отбрасывающего его чёрную, как сама бездна тень, на неё. Эта ночь, должна была стать ещё более мучительной, чем предыдущая! Эта ночь должна была стать одновременно и расплатой, и кошмаром за все явные и не явные грехи Асоки! Эта ночь, была наполнена вкусом, цветом, ощущением крови и страданий для несчастной, ни в чём на самом деле неповинной рабыни! И она со страхом и ужасом поднимала голову, безвольно смотря в глаза своему мучителю, безвольно смотря в глаза своей ненавистной судьбе!