Сон. Тема – ?заброшенная ферма? (1/1)

Для того, чтобы уснуть, Гонарду хватало малого?— достаточно было зарыться во что-нибудь тёплое и слушать монотонный, успокаивающий звук. Именно из-за этого он любил поспать во время длительных поездок?— стук колёс и ритмичные покачивания неизменно убаюкивали. Иногда ему становилось сонливо от одного взгляда на поезда?— настолько силён был ассоциативный ряд. Ещё сонливость навевал ему вид и запах сена, и на это тоже были свои причины. Назвать то строение фермой, а его бывших хозяев?— фермерами, язык бы не повернулся?— это была скорее избёнка с пристроенным к ней хлевом, покосившаяся от долгих лет без какого-либо ухода. Таков был деревенский обычай: если семью изгоняли, их жилище считалось гиблым, и трогать его никто больше не смел. Из опустевших домов выносили самое ценное, забирали скот, иногда даже снимали особо красивые сёдзи, а брошенный дом так и оставался стоять неприкаянной сироткой посреди своих жилых собратьев. Даже деревенские мальчишки по ним не лазили, разве что кидались камнями в провалы окон. Именно за это Гонард и любил заброшенную ферму?— он мог наконец-то побыть один. Мальчик прекрасно понимал, что отец будет ругаться, если узнает, что тот нарушает деревенские запреты, но его это не пугало?— отец и так постоянно кричал и замахивался на него здоровенной лапищей, чуть что. Мама в такие моменты уводила Гонарда в свою комнатушку и долго сидела с ним рядом, прижимая к себе, пока отец не успокоится. Гонард отчётливо помнил, как сильно билось мамино сердце сквозь тонкую ткань кимоно, как сильно пахло от неё страхом, печалью и чем-то ещё?— возможно, медленно зреющей решимостью. Тогда он ещё не знал, какие мысли и планы вынашивала мама долгими бессонными ночами; его мир был неизменен и состоял из отцовских упрёков, скудной безвкусной еды, игр с самим собой и, если уж не повезло попасться деревенским мальчишкам, издёвок и тумаков?— они были, все как один, крупнее и злее него, и у них было негласное разрешение родителей, не видевших причины жалеть ?убогого?. Единственным местом, где не кричал отец, не плакала мама и не бродили, как тени, рогатые дети с палками, был заброшенный хлев, где пахло гнилым сеном, где было мягко и тепло, а стены и крыша скрипели, напевая о чём-то своём. Гонард проскальзывал в щель между стеной и покосившейся дверью (он был единственным из всех детей деревни, кто бы пролез), пробирался сначала на ощупь, потом, привыкнув к темноте, быстро и бесстрашно; темнота не пугала, она была другом, временно прячущим у себя ненужного деревне ребёнка. Сено быстро набивалось в рукава кимоно и за пазуху, щекотало нос, оставалось в волосах, но к этому никто приглядываться не будет?— мало ли, где мальчишка извалялся. Гонард прокладывал себе дорогу, будто был кротом, роющим тоннель?— его задачей было добраться до противоположной стены, где сено было навалено выше всего. Там, зарывшись в него почти с головой, мальчик рассеянно глядел на синее небо сквозь дырявую крышу, пока глаза не начинали слипаться, и постепенно падал куда-то глубоко, в тёплый, пахнущий сеном сон, где было одиноко и хорошо, где мама улыбалась, а отец и рогатые дети куда-то исчезли. Просыпался он обычно уже к закату. Разминал затёкшие руки и ноги, потягиваясь, как кот, широко зевал, нехотя выбирался из тёплого плена сухой травы?— нужно было идти домой, пока мама не начала переживать. Дома приходилось запихнуть в себя ужин?— маленький Гонард этого терпеть не мог?— и устроиться поскорее спать рядом с мамой. Сон по ночам обычно не шёл. Иногда Гонард доставал из своей заначки кусок мела и грыз его, иногда просто прислушивался к маминому дыханию, а иногда напрягал воображение, чтобы снова представить, что спит среди мягкого сена, никем не видимый, никем не гонимый. Была у него ещё одна фантазия, странная и волшебная?— мечта о мире за пределами деревни, о котором шёпотом рассказывала мама, когда отца не было дома. Мире, где у детей нет палок и рогов, где мясо едят не сырым, где зимой дома может быть также тепло, как летом. Они убегут в этот мир вдвоём, обязательно. Гонард верил и засыпал.