Глава 3: Новая партия; часть 2 (1/1)

В пересохшем озере беспросветной тоски первые признаки жизни появились тогда, когда взгляд сфокусировался на растерянном лидере дисциплинарного комитета. Хибари видел эти мельчайшие изменения и нервно выдыхал. Каждая секунда молчания сопровождалась ненавистным ходом часов. Тик-так. Тик-так. Голубой лёд таял под дрожащими ресницами, словно прямой взгляд давался с трудом. Переносить его было не менее тяжело, в животе скручивался тугой неприятный комок эмоций, он спрессовывал воздух в легких.— Мукуро?! – схватив юношу за ворот рубашки, переспросил он, мысли бились в голове вместе с пульсом, умоляя не молчать, ответить, кивнуть. Немая просьба, нет, приказ: окажись им, ублюдок!— Что?.. – едва слышно, реакция заторможена, лишь чуть распахнулся глаз. Ещё больше удивления, холодного, неживого. Зрачок скакал, фокусируясь то на одном, то на втором глазу Хибари, словно где-то внутри дрожащего японца был скрыт ответ.— Мукуро? – уже более робко повторил Кёя, и ему кажется, что он на большой скорости влетел в ледяную стену, возведенную вокруг безжизненного взгляда напротив.Мальчишка молчит в ответ, не реагируя, и Кея видел, как его слова увязали, пытаясь преодолеть плотный туман вокруг понимания, словно его собеседник отгородился от мира. Небо, рухнувшее в глазах подростка, потемнело, затянулось облаками. Казалось, с губ вот-вот сорвётся вздох.— Простите, Хибари-сан, — мягкий голос казался громким в тишине, едва не звенящей, когда посторонние звуки стали вытесняться сознанием, лишь бы ускорить ответ, — Мокиджи Уса, класс «2 – А».Собеседник улыбаться либо не умел, либо разучился – губы нервно дёрнулись, искривляясь почти незаметно, болезненно. Улыба напоминала руины Помпеи – некогда красивая, оставила взамен себя призрак, от которого прошли мурашки по спине. Совсем немного растянуть губы, придать лицу выражение понаглей… Пришлось встряхнуть головой, чтобы стереть в мыслях схожесть с Рокудо. Сердце медленно покрывалось трещинами. Не он. Не он! Выдрессированное в сражениях, чутьё Хибари не могло дать сбой, а сейчас подобный провал казался концом света. Мир медленно рушился – ни сердце, ни голова не хотели признавать отсутствие иллюзиониста Вонголы в этом кабинете.— Будешь нарушать дисциплину – забью до смерти, — оттолкнув дьявольскую издёвку, из-за чего парень едва не свалился, Кёя быстро покинул класс. Нет, новый ученик просто не мог быть подарком небес, его породили пучины Ада, взяв за основу то, что осталось от его личного демона. И Хибари не мог понять, чего было больше – схожестей или различий с Мукуро, словно на шаблон тела нанесли немного другое оформление. Ещё и эта чёртова повязка, прятавшая тот самый, возможно, проклятый глаз. Заставляло задуматься. Почему покойная Хром скрывала правый глаз, Вонголе известно не стало – знали об этом только Мукуро да и Реборн, пожалуй. При мысли о спрятанных Шести Путях сердце билось чаще. Не могла быть причина, по которой подросток не хотел открывать глаз, не могла быть слишком обычной.

Погрузившись в размышления о возможной встрече с иллюзионистом, Кёя так отстранился от мира, что не заметил летящего прямо на него Цунаёши. Короткий удар отдался вспышкой перед глазами, которая рассеялась лишь для того, чтобы обнажить ярость. Ничтожество, именуемое их боссом, получило несколько отточенных ударов тонфа. Сладкое, липкое возбуждение драки растекалось по легким, щекоча их, и часть проблем отступила назад. Савада в ужасе убрался в класс, пока совсем не исчез из поля зрения кровожадных глаз. Хранитель Облака нуждался в чьей-то боли. Ноги сами несли его патрулировать школу в ревностном рвении найти нарушителей и перемешать с землей кровавое месиво. Мир скрывался за алой, словно проклятый глаз, дымкой. В такие минуты нужно было достать из кармана заветные капсулы. Таблетка застревала в горле, но ведь шагнуть через гордость было лучше, чем медленно сгнить в плену психических расстройств. Нервная система всё-таки оказалась слабей, и Кёя был в долгу у Тецуи за то, что главу дисциплинарного комитета не упекли в дом для душевнобольных. Читая расшифровки своих диагнозов, юноша невольно ужасался. И только когда эмоции приглушались медикаментами, Хибари подумывал о том, что ненавидит иллюзиониста ещё и за проблемы с головой.Рокудо Мукуро никогда не боялся смерти. Мельчайшее сомнение не позволило бы выбраться из Ада. Когда есть цель, ради которой нужно умереть, получится даже вернуться с того света. Гордый иллюзионист даже не задумывался о том, что с уничтожением мира, возможно, он лишится и собственной жизни – но ведь все средства хороши для достижения желаемого. Этот мир не стоил того, чтобы просто захватить его, оставляя людишкам шанс на выживание. Никого не интересовало, выживет ли маленький мальчик с небом в глазах, когда проводились нечеловеческие эксперименты. А ведь когда-то этого тихого ребёнка называли ангелом и хотели отправить учиться в консерваторию. Вырос бы прелестным подростком, покоряющим нежным голосом чужие сердца и разум. Так нет же. Не терпелось семье Эстранео выбиться в свет. Мальчик с сердцем ангела вырос, конечно, очаровательным до неприличия, но вот добиваться признания привык другими методами. И детская невинная мечта – петь – осталась похоронена в руинах прошлого, да и душа, наверное, тоже. Иллюзионист был свято уверен, что дьявольская сила выжгла в нём всё светлое, и хоть его бережное отношение к друзьям доказывало обратное, лучше было считать именно так. Порой так необходимо оправдание собственных действий, в минуты, что мировосприятие прежнего Рокудо брало верх и приходило в ужас от совершенных им поступков.

Единственный звук, доступный в Вендиче – собственный пульс, но и от него уже так тошнит, что лучше бы он заглох. Умирать было слишком рано, конечно, да и большую часть времени Мукуро проводил в иллюзорных мечтах, не желая томить душу скованным медикаментозным сном телом. В заключении было до сумасшествия много времени подумать над своим поведением, и сейчас Рокудо снова сидел напротив маленького голубоглазого мальчика. Только рядом с ним иллюзионист Вонголы терялся и не знал, что сказать, сгорая от стыда. В широко распахнутых глазах маленького Рокудо Мукуро отражалось безграничное сочувствие демону, что стоял перед ним на коленях.— Прости, но в этот раз я не смогу защитить тебя… — вздыхал подросток, запуская пальцы в мягкие волосы, так забавно торчащие на макушке у ребёнка. Тот не сердился, лишь улыбался в ответ трепетно, мягко, и сердце таяло. За тысячей дьявольских масок Мукуро пытался уберечь остатки души.— Всё в порядке, я доверяю тебе…Они улыбались оба. Тот, что взрослей – с благодарностью. Его прошлое безоговорочно принимало даже самые дикие истины. Маленький мальчик нуждался в любви и защите — потребностях, которые итальянец так тщательно скрывал.Ninna nanna picolo fiore,

ninna nanna mio grande amore.Fai la ninna mio MukuroCi vediamo domattina.Se domani tirs ventosarà tutto in movimentoma la notte sarà calmatra le braccia dalla mamma.Se domani sarà scuro,presto il sole tornerà,mentre tu sarai al sicurotra le braccia di papà.Память избавилась почти от всех событий, что были до ужасов в семье Эстранео, но иногда, в наиболее тяжелые минуты, бархатный женский голос доносился из глубин подсознания, мягкий и теплый, как молоко с мёдом на ночь. Мукуро не помнил матери, но был уверен, что эту колыбельную пела именно Она. «Эх, мамми, как порой не хватает чьего-то совета…» А его беззаботное прошлое закрыло глаза доверчиво, греясь в объятьях безжалостного демона. Иллюзионист бережно прижимал к себе остатки Света в его душе, пытаясь защитить и успокаивая самого себя негромким пением, и вскоре сам поверил в чувства мальчика – всё правда будет хорошо.Антидепрессанты действительно помогали или в это просто хотелось верить, но Кёе со временем действительно стало дышаться легче. Грудную клетку не сдавливало уже так часто перед сном, когда острое лезвие одиночества вскрывало сердце. Ну, кончились грёзы, и что с того? Едва наладившаяся эмоциональность подростка снова рухнула к нулевой отметке, и если раньше драка вызывала адреналиновое возбуждение, то сейчас лекарства с успехом подавляли даже гнев. Не желая превращаться в апатичное растение, подросток даже прерывал курс лечения, уничтожая таблетки, но об этом узнавал излишне заботливый Кусакабе и лез, врывался в жизнь без разрешения. Впрочем, к его опеке даже привыкнуть получилось, и мало-помалу, но Тецуе больше не нужна была ежедневная медицинская помощь после типичного для Кёи объяснения, что его личное пространство — святое. Он был рядом, словно тень, и всегда находил ответы на проблемы босса. Появлялись причины перевести отношения на новый уровень, и потихоньку из подчинённого Кусакабе стал…приятелем? Дружеских уз глава дисциплинарного комитета тоже не признавал и сразу поставил парня перед фактом – считаться с его мнением он не собирается, да и право мнения ему так же не возвращали. Но даже Кусакабе не волновал Хранителя Облака так, как новый ученик. Уса в полной мере оправдывал своё имя, хоть и не оказался экс-Хранителем Тумана, к огорчению или счастью для Хибари. За те секунды, пока юноши проходили мимо друг друга в коридорах, Кёя успевал подметить все сходства и различия с иллюзионистом, и всё же со временем смог признать, что ничего сверхъестественного подросток собой не представлял. Даже его внешность была слишком обычной по сравнению с привлекательным Рокудо. Улыбчивый дьявол просто физически не мог быть настолько мрачным и неразговорчивым, что с его появлением в классе все притихали. Аура беспросветной тоски, казалось, охватывала не один метр в диаметре вокруг, и если поначалу это казалось подозрительным, то босс Вонголы смог ответить на немой вопрос, мучавший Кёю долгое время.Появившийся так внезапно, Мокиджи бежал из ненавистного ему города. На знакомстве с классом он первым делом предупредил всех, чтобы никто не лез – его родители погибли по вине местной группировки, а сам он чудом выжил и с помощью дальних родственников смог переехать. С таким сочувствием Савада рассказывал про печальную судьбу одноклассника, что Кёя смирился с обычной личностью подростка – про гиперинтуицию и особую чувствительность обладателя Кольца Неба к иллюзионисту из Ада он был наслышан. Не смог бы Цуна проводить столько времени в непосредственной близости к Мукуро. И из-за этого порой хотелось выть на луну, поздней ночью оглядывая спящий Намимори с крыши средней школы. Свои претензии к непричастному подростку даже не выразить посредством избиения – мальчик, хоть и боялся оставаться один, не вливался в компании и всегда ходил в гордом одиночестве, любил проводить время на крыше, из-за чего Хибари ещё больше злился, и прекрасно знал обожаемый главой дисциплинарного комитета гимн. Петь он, к несчастью, тоже умел.Кёя впервые познакомил страдальца со своими тонфа лично, когда нахальный ученик просто остановил его в коридоре и попросил принять его в ряды блюстителей порядка. Для вспыльчивого японца подобная просьба показалась личным оскорблением – хрупкое воплощение демона претендовало на место рядом с ним. Из-за проклятого Рокудо уже пришлось подпускать Тецую, но малознакомый и крайне подозрительный подросток никак не заслуживал подобной привилегии. Слабостью было пропитано любое движение противника, и Кёя не ожидал встретить сопротивление. Изящные руки наводили на мысли об объятьях иллюзиониста, и в них не должно было быть много силы. Забывшись, Хибари скалился и удар за ударом стирал похожие черты с чужого тела, окрашивая его синяками и кровоподтёками. Первые несколько ударов были остановлены, но то ли решительность японца была значительней, то ли сопротивляться новичку не хотелось, и он позволил избить себя, перенося удары молча, хотя от боли на глазах выступили слёзы. И Кёя злился всё сильней, рычал, как хищник на охоте, теряя счет своим атакам, пока наконец поверженная жертва не отключилась, сползая по стене на пол. Фыркнув, победитель покинул место его триумфа, пока не набежали всякие сочувствующие.

Казалось бы, что жить теперь станет проще. Время струилось подобно песку в часах, и больше не было этого раздражающего «тик-так». Просто звуки стали чуть тише, уходя вслед собственной иллюзии эмоций. Абсолютно всё было, как и раньше, словно не было встречи в заброшенном кинотеатре. Хибари Кёя проснулся. Одним дождливым утром он просто не почувствовал вкуса воздуха, но зато дышать стало легче. Гроза нарушителей дисциплины восстановился, словно его сознание возвратили на несколько месяцев назад. «Знаешь, Мукуро, я ненавижу тебя за то, что твои глаза забрали краски этого мира», — улыбался юноша, когда разглядывал шрамы, оставленные демоном в их первую встречу. Время выровняет кожу так же, как эрозия ровняет горы с землей, и не останется ни одного напоминания. А пока не получалось избавиться от воспоминаний полностью – Кольцо Облака порой до боли сжимало палец. Избавиться от него, к собственному удивлению, не получилось. Бесполезный кусок металла то и дело нарочно оставлялся в туалете, коридоре, ведь наверняка кому-то из учеников могла приглянуться красивая безделушка, но нет же. Проклятый новый ученик находил его снова и снова, возвращая Кольцо законному владельцу, улыбался мёртво и снова получал за это. Похоже, к ударам у юноши был иммунитет, ведь он, не менее асоциальный, чем сам Кёя, обратил внимание именно на него и совершенно достал в своих немых попытках сблизиться.— Считайте, что мне нужен кто-то сильный, Хибари-сан, — ученик просто ставил его перед фактом, но и не мешал, просто возникая периодически. Чёртово сознание играло злую шутку – Уса воспринимался как более спокойный иллюзионист, замена Рокудо, и со временем злость на нарушителя покоя утихала. Это не отменяло того, что новый ученик проводил большую часть времени в медпункте, когда Кёя в очередной раз объяснял ему без слов, что в компании не нуждается. Было бы крайне глупым подпустить кого-то, похожего на Мукуро, тем более, если это не был демон собственной персоной.Время консервировало Хибари в школе, как был изолирован экс-Хранитель в неприступной тюрьме. Почему-то среди людей, в ненавистной толпе, было так просто выхватить силуэт, и человеческое восприятие играло дурную шутку, полагаясь на приоритеты, узнавая в ком-то знакомые итальянские черты. Со временем, конечно, подобные случаи стали редкостью, но умный Кёя огораживал себя от происходящего, прячась в кабинете дисциплинарного комитета. С каждым новым вдохом приходилось заставлять себя разрушать иллюзорные цепи, оковавшие душу, ведь теперь, когда мир погряз в бесцветном желе убитых таблетками эмоций, абсолютно не верилось, что ледяное сердце могло трепетать не от пламенной ненависти. Сколько раз, задремав, Хибари встречал главного врага и стирал с наглого лица привычную улыбку, превращая его в кровавое месиво. Шипы, выступающие на тонфа, рвали кожу, и она висела кровавыми лохмотьями, смешиваясь с уцелевшей одеждой, а глухой хруст костей был лучшей музыкой, и Кёя кровожадно облизывался, глядя на торчащие окровавленные обломки, прорвавшие ткани. Портить такую красоту было не жалко. И пробуждение после таких снов обычно сопровождалось вполне естественной проблемой подростков-мальчиков. О физической разрядке юноша не задумывался долгое время. Поначалу тело просто не реагировало на возбудители, но ведь против физиологии не пойдёшь – и в какой-то момент сознание стало допускать возможность возбуждения. Кёю, конечно, предательская выходка со стороны собственного организма не порадовала нисколько. Если бы было возможно, то апатичный японец отключил бы у себя подобную опцию, чтобы не мешала. Совсем. Или до лучших времен. Звонок, беспардонно выдернувший юношу из сна, возвещал о новом уроке в средней школе Намимори. Стол, конечно, был не лучшей мебелью для дрёмы, но было сложно сопротивляться усталости, ведь Кёя в последнее время был так занят: патруль школы да прочие дела, отлов нарушителей с последующими уроками дисциплины и бесконечный поток мыслей. Рука, затекшая из-за тяжелой от раздумий головы, до сих пор помнила ощущение намотанных на неё кишок иллюзиониста. Теплые, скользкие, да и набиты всяким дерьмом. Вот. По законам элементарной логики, можно сделать вывод о том, из чего состоял Мукуро. Хотя Хибари и не надеялся обнаружить там благоухающие лотосы или любовь, он был немного разочарован, что итальянский дьявол оказался таким…обычным. Чёртова анатомия. Для верности подросток оглядел свою руку, словно ища там следы крови, малейшую связь со сном, но — увы. В грудной клетке пульсировала рваная чёрная дыра, и вновь хотелось уничтожить гостя из снов. С каждым кадром воспоминания словно скручивали внутри тугую пружину, отчего дыхание прерывалось. В остекленевших глазах Рокудо едва отражались языки пламени, облегающие его тело подобно самому дорогому красному шелку. Ненавистный враг был чертовски красив, когда умирал. Хибари встряхнул головой, отгоняя навязчивый образ. Нужно было пройтись. Но даже несколько кругов по кабинету не помогли ему избавиться от вязкого, как густеющая кровь, напряжения, оно обволакивало сознание и тело. Заканчивая пятый круг, Кёя прислонился к стене спиной, на ходу, слово удар мог отвлечь его от проблем, и прикрыл глаза. Его частое дыхание казалось самым громким звуком, перекрывающим даже ставшие привычными часы. Кожа отзывчиво покрывалась мурашками, реагируя на холод стены, ощущающийся через пиджак, но даже прохладной опоре не удавалось остудить внутренний жар. Воздуха не хватало и пришлось ослабить галстук, затем пальцы скользнули по шее, а оттуда вниз, до живота. Юноша вспоминал изящные руки иллюзиониста, с одинаковой ловкостью как управляющие трезубцем, так и раздевавшие. Иллюзорное тело было всегда таким тёплым, итальянец казался самым живым из людей, стоило ему оказаться рядом. Справившись с ширинкой и ремнём, глава дисциплинарного комитета приспустил штаны, чтобы не мешали – в кабинете не было никого, а самоубийц, посмевших заходить к Хибари без стука, в школе, наверное, и не осталось вовсе – даже директор вежливо стучался, опасаясь гнева влиятельного подростка. К штанам отправилось и бельё, сковавшее тело подобно оковам, Кёя прикусил губу. Он так давно не получал разрядки, что возбужденная плоть слишком чувствительно реагировала на малейшее прикосновение. Его рука была заметно холодней, чем податливый Мукуро, но волей случая бывший Хранитель Тумана помочь ему никак не мог, и пришлось обходиться тем, что было под рукой. Верней, как раз таки самой рукой. Ладонь нерешительно скользнула пару раз, сжимаясь вокруг члена, но всё равно чего-то не хватало.Многие воспоминания об иллюзионисте скрывались в медикаментозном тумане транквилизаторов и антидепрессантов, и в попытке извлечь оттуда хотя бы голос Рокудо начинала болеть голова. Фрагменты прошлых событий приходили сами, и это раздражало Хранителя – собственное тело отказывалось подчиняться ему. Но о настойчивости Кёи наслышаны были все, и уж тем более его организм. В голосе бархатным голосом зашелестело его собственное имя, перекрывая посторонние звуки, и сердце забилось чаще. Мукуро сладко улыбался, приближаясь не спеша, по-кошачьи грациозно прильнув. От тепла его тела ноги едва не подкашивались, когда подросток принялся изучать шею Хибари вслепую, губами. Его размеренное дыхание словно оставляло отпечатки, и голова кружилась. Они помогали друг другу расстегнуть белоснежную рубашку, увеличивающую дистанцию между сумасшедшим сердцебиением двоих. Внимательные губы тут же спустились на грудь, не забыв о ключице, и, похоже, останавливать своё падение не собирались.— Ты всегда хотел посмотреть, как я буду стоять перед тобой на коленях, не так ли, Кёя? – улыбался итальянец хищно, облизываясь так, словно собирался съесть, а не удовлетворять его. Хотя юноша действительно был голоден до Хибари, он не скрывал это, когда наспех смачивал его член. Кёя даже приоткрыл глаза, чтобы потешить самолюбие, глядя, как спешно великий иллюзионист принимал его. На какое-то мгновение глаза действительно открылись, и он, судорожно выдохнув, увидел перед собой Мукуро. Подросток выглядел немного растерянно, поднимая виноватый взгляд на своего вечного врага.Единственным звуком, возможным в камере маленького безумия, было только сердцебиение. «Кё-я, Кё-я» — пульс стучал в висках, и мягкие объятия воды казались Его руками. «Кё-я» — грудь переполнена шепотом крови в артериях. Умирать совсем не страшно, было только по-детски обидно, что единственный раз их непосредственного контакта не осознавался тогда, как нечто ценное. Кто бы мог подумать, чем обернётся попытка захватить Десятого. У Хибари кожа теплая-теплая, после боя особенно горячая, как и сам он. Можно было, не задумываясь, умереть хоть тысячу раз, если б позволили коснуться его губ на прощание. Но это было так же невозможно, как и то, что сам объект его неземной любви позволит демону подобную роскошь. Невозможно, невозможно проникнуться симпатией к такому чудовищу, как Рокудо Мукуро, и юноша каждый раз по возвращению из тела Хром рассыпался в благодарности Небу за то, что гордый японец не отверг его. Пожалуй, казнь была неплохим выходом из ситуации, а то репутацию убил бы напрочь безрассудный побег под алым знаменем имени Хибари Кёи. Вырваться на свободу, бежать, сбивая ноги в кровь, торопиться и рухнуть перед главным врагом на колени. Шептать горячо «Люблю тебя, идиот, люблю, люблю!», обнимать колени и рыдать долго, безутешно, пока не понял ничего, а затем пулю в лоб. Мукуро улыбнулся, упиваясь своим безумием. Если бы не искусственная кома, в которую было погружено его тело, он бы хохотал сейчас, представляя себя, ничтожно-жалкого, бросившего остаток жизни на признание в любви. Глу-пос-ти!В который момент гордый иллюзионист переступил через безразмерно раздутое Эго, опустившись до душевных переживаний, свойственных жалким существам, именуемых людьми, он даже не заметил. Просто развлечений было не так уж и много, постоянно бродить по иллюзиям – утомительно и как-то…безжизненно. Слишком. Заключение в Вендиче нанесло сокрушительный удар по самолюбию, страстно хотелось свободы. Душа рвалась за пределы стеклянной темницы, прочь из юного тела, которому совершенно не полагалось познать всех ужасов, с коими был уже знаком Рокудо. Сердце, обретая иллюзорную свободу, заблудилось в лабиринте взглядов Хибари Кёи. За ним всегда было забавно наблюдать – уязвлённый, он желал победить Рокудо. Дарить ему видимость победы оказалось на удивление приятно, и однажды Мукуро поймал себя на том, что его визиты стали неотъемлемой частью его личной иллюзии жизни. Все скопленные силы тратились на новый визит – это как наркотик за бешеные деньги. Но наркотики вряд ли смогут удивить искусного мистика, познавшего Ад. А вот аритмия, начинавшаяся при мысли о Хранителе Облака, сначала напугала, а потом приятно поразила его. Юноша, настолько разочарованный в людях, внезапно привязался к человеку. Чувства к Кену, Чикусе, да и той же Хром настолько отличались от сладкой боли в груди, что гордый Мукуро сразу поставил себе диагноз – сумасшествие. В чём-то он был прав, ведь только последний безумец мог так потянуться к самому асоциальному представителю человечества. Было стыдно и очень глупо, особенно когда на ум приходила М.М. – страшная девушка. Нет, она была весьма милой, но это на первый взгляд. Внешне. Её ураганным эмоциям поражалась вся команда. Мукуро до нервного смеха боялся привязаться к кому-либо, потому что мог выглядеть так же, как эта малость помешанная синьорина. До драгоценной Хром ей явно далеко, и если бы вдруг остро встал выбор – кому предлагать руку (про сердце неприступный Рокудо даже не думал, искренне считая себя мизантропом, не способным к любви), то его выбор пал бы на невинную Наги. Девочка так преданно доверяла свою жизнь в призрачно-ненадежные руки, что просто нельзя было не проникнуться к ней хотя бы минимальной симпатией. Но о всяких там бракосочетаниях было ещё слишком рано задумываться. Чёрт побери, Мукуро даже не достиг совершеннолетия...и уже сидел в тюрьме.В минуты, что иллюзионист позволял себе повздыхать о несчастной судьбе, он искренне недоумевал, какого чёрта именно ему достались все эти злоключения. Но теперь у него была новая причина дышать. Хибари Кёя. И это было проще, чем избавление мира от мафии, а затем его, Мукуро, от мира. Удивительно, как в считанные мгновения небрежно брошенный взгляд Кёи смывал с израненной души желание избавиться от главной проблемы этого мира – людей. Если бы Хибари не любил Намимори так сильно, можно было бы показать ему Италию. Увезти так далеко, что никакая Вонгола не достанет, и просто наслаждаться юношескими годами. Боже, им же так мало лет, но уже сейчас отпечаток пережитого виден на каждом. Мукуро не был лишен чувства такта, и никогда не спрашивал, из-за чего глава дисциплинарного комитета почти не улыбался. В Кёе нашлась на удивление родственная душа. Он был настолько близок по духу, что пленник Вендиче без раздумий доверился ему. Чем-то странная интрига напомнила бездумное падение в глубокую пропасть: это случается так же внезапно; сердце дрожит в свободном полёте, замирая, когда растворяешься в происходящем, и совсем нет страха перед ударом о скалы/море/асфальт, коим рано или поздно завершится полет. Было бы весьма мило умереть за Кёю, оставив свою тайну нераскрытой.Кёя… Это имя даже в голове звучало с нежностью.

Иллюзионист, оказавшийся в кабинете дисциплинарного комитета, не был реальным. Галлюцинации у Хибари прошли практически полностью, но подобная выходка сознания не удивила японца. Рассудительно подумав, что в скором времени снова выпьет таблетку, он вернулся к самоудовлетворению и Рокудо в собственных мечтах. Если концентрировать внимание на видениях, можно было снова тронуться головой, а допускать этого было нельзя. Забыв об этом маленьком происшествии, Кёя вплёл пальцы в мягкий шелк итальянских волос, чтобы придать ускорение и без того активно движущейся голове.— Мукуро… — сорвалось с его губ тихо, и юноша чувствовал, что был уже на грани. Его партнер обладал действительно умелым языком, который пригодился не только для колких высказываний. Он уже не просто наслаждался, но и сам активно трахал Рокудо в рот, а партнёр даже не сопротивлялся. Хранитель Тумана был податливым и с готовностью подстраивался под новые желания Хибари. Долгожданный оргазм, конечно, не был сравним с нормальным сексом, но Кёя был доволен. Домечтав о том, как иллюзионист покорно проглотит всю его сперму, юноша открыл глаза, ведь нужно было возвращаться к работе и убрать за собой, но взгляд снова уперся в Рокудо. Верней, первые секунды казалось, что это действительно был экс-Хранитель, но его черты растаяли, стоило только сфокусироваться на нём получше.— Хи..Хибари-сан, я зайду позже! – выпалил перепуганный и смущенный Уса, отшатнувшись назад, и выбежал из кабинета. Если бы под рукой у Кёи было хоть что-то, то от подростка не осталось бы и мокрого места. Тёплая нега тут же вспыхнула оправданным гневом – замеченный в такой неприличный момент, страж правопорядка Намимори гарантированно нарушил дисциплину, да и вообще – в его личное пространство этот мальчишка вторгся уж совсем не вовремя. Наспех приводя себя в порядок, Кёя добежал до стола, рывком забрал оттуда тонфа и рванул за учеником, с которым Судьба сыграла такую ироничную шутку. Похоже, что тот прекрасно осознавал, какой опасности подверг себя, став случайным свидетелем минутной слабости главы дисциплинарного комитета, ведь догнать Мокиджи получилось только на крыше – подросток сам загнал себя в ловушку. Сбив его с ног сильным ударом в живот, Хибари принялся безжалостно вымещать на нём всю злость, скопившуюся с момента последней драки и вплоть до эмоций, вызванных непосредственно этим учеником. Страха в единственном глазу не читалось совершенно, от чего Кёя лишь сильней выходил из себя. Своим бесстрашием Уса так напомнил Мукуро, что в какой-то момент Хибари отбросил оружие и придавил мальчика к покрытию крыши. Схватив его за плечи, Кёя несколько раз стукнул его об холодный пол, после чего долго избивал его руками. Он ждал более живой реакции на боль, но голубой лёд не таял.— Прекрати преследовать меня! – прорычал Хранитель Облака, срывая повязку с правого глаза ученика, на которого сознание реагировало так же, как на иллюзиониста Вонголы. Воображение уже расчетливо рисовало ему, как вокруг проклятого красного глаза расцветет синяк, а затем Рокудо поймёт, что его обман раскрыт, и можно будет обнять его, шептать, что скучал, и прижимать обманщика к себе, чтобы не убежал никуда больше.— Кёя, отпусти его, — добродушный, но твёрдый голос Каваллоне показался ведром холодной воды, вылитой на голову. Недовольный взгляд, брошенный в сторону парня, так желавшего считать себя его учителем, стал ещё более убийственным.— Ты-то что здесь забыл? – небрежно выплюнул сквозь зубы японец, всем видом выражая незаинтересованность. Рядом с боссом дружественной мафиозной семьи истуканом стоял его главный прихвостень, что означало, что можно будет хорошенько подраться. И почему Дино появлялся тогда, когда меньше всего был нужен.— Я заходил сказать, что Дино-сан хочет вас видеть… — нерешительно бросила жертва гнева Хибари, и мучитель, наконец, вернул внимание к нему. Сердце, едва было не оттаявшее, натолкнулось на ледяную преграду пары небесных глаз, смотрящих на него с оправданием. «Не Мукуро…» — только и смог вздохнуть Кёя, чувствуя, как разочарование заполняет всё его существо. И как можно было быть таким глупцом, чтобы допустить мысль о том, что его ненавистный враг мог пробраться в школу? Рокудо Мукуро был мёртв. Встав, он отряхнулся почти что с отвращением, словно сидел не на человеке, а груде мусора. Теперь он злился и на Дино, словно этот придурок был виноват в том, что под медицинской повязкой скрывался обычный человек. Сильней сжав повязку, эту последнюю надежду на живого итальянца, Кёя убрал руки в карманы и направился к выходу.

— Мне не интересно, о чём ты хотел поговорить.Оставив двух людей, которых в данный момент больше всего не хотелось видеть, глава дисциплинарного комитета решил вернуться к патрулированию школы – и пользы больше, и поможет отвлечься.В отличие от Кёи, чья природная нечувствительность к эмоциональным колебаниям человеческой души, хитрый иллюзионист был обязан разбираться в тонкостях людского сознания. «Не надейся, что буду скучать». Он не сказал бы этого, если не хотел скрыть свои истинные мысли. Неужели Хранитель Облака и впрямь замечает его присутствие? Иллюзионист откровенно принижал своё значение в жизни Хибари, боясь предположить, что небезразличен ему. Он, конечно, мечтал о взаимных чувствах, но всерьёз никогда об этом не думал, ведь разочарование убило бы его тотчас.Голова кружилась. Так бывает, когда катаешься на аттракционах – высокая скорость, и перед глазами плывет, и силы покидают тело, а в ногах слабость.«Я тебя ненавижу», — сердце замирало в сладкой истерике. От любви до ненависти всего один шаг, и именно он разделял непроходимой дистанцией двух самых спорных Хранителей. И если неприступный Кёя цеплялся за Стража Тумана в страстной ненависти, то Мукуро представлял собой противоположное чувство. Безрассудное безумие было непозволительной роскошью со стороны итальянца, но разве горячим юношеским сердцам разум был указом? Но мозги у Рокудо были на месте. Никто из окружающих, тем более сам Кёя, никогда не узнают, что носил в груди лицемер со сладкими речами.Кардиоритм прилично вырос, беспощадно сжигая кислород. Тишина вокруг мелодично звенела, как поющие бокалы. Музыкальное сопровождение оборвалось так же резко, как и появилось – уши заложило.«Ti amo…» Какое счастье, что трепетно обожаемый враг не знал итальянского. Можно было признаться, скидывая тяжелый груз с мыслей. Никто же не виноват, что Кёя не понял, что ему сказали! Мукуро был слишком гордым, да и не к лицу будущему поработителю мира влюбляться с такой самоотдачей. Подобные отношения не могли привести к чему-то ещё, кроме смерти одного из них от руки второго. Рокудо бы позволил убить себя, коли понадобится. Пасть от руки Хибари – чем не мечта?

Я влюблен, а ты в меня – «быть может»Разбираться в чувствах… так напряжно.Часто говоришь «как карта ляжет…»Ляжет так, как ты ее положишь.Враг мой, я хочу тебя до дрожи.Так, что не хватает слов и жестов.Но спугнул нелепое блаженствоГлупый нерешительный прохожий.Во взаимность верить так не сложно.Мы с рассветом станем на день старше.Я услышу голос твой уставший:«Я тебя возненавижу… можно?»Это как порез на нежной коже.Это как пятно на белом ложеЭто как продать себя предложат…Ты влюблен, а я в тебя…В невесомости стало ярко ощущаться тело. Легкая дрожь по ногам, рукам, а тяжесть разливалась в конечности, сдавливала грудную клетку хуже всех цепей, входящих в комплект для заключения на нижнем уровне Вендиче. В ответ на избыток углекислого газа мозг отправлял SOS в легкие, и приходилось бороться со своим настоящим организмом.Кожа Хибари пронзительно-нежная, от прикосновений к ней сердце замирает, словно гладишь лезвие опасной бритвы и вот-вот порежешься. Дыхание обжигало, горячее, вдоль шеи, к уху. Только так Кёя выдавал, что ему хорошо. Короткое касание губ, а душа падает вниз. Только бы не отстранился. Раствориться бы в его объятьях, таких невинных. Страстная ненависть сводит с ума.Думать получалось всё сложней. Звон из ушей перебрался куда-то внутрь черепной коробки и теперь отчаянно рвался наружу, из-за чего голова тяжелела, и больно было фокусироваться на любимом образе.Кёя так красиво улыбается…Сдерживать рефлексы оказалось сложно. Воздух всё же вырвался из легких. Ещё бы заставить себя не сорваться.«Прости меня, Наги, кажется, я не покажу тебе Италию»Внутри словно волчок запустили, и он вращался, вызывая порывы дернуться. Цепи колыхали воду, но любые движения гасились в надежных оковах.«Не могу больше», — и судорожный вдох потерялся в попытках найти воздух. Отсутствие жабр в строении человеческого тела немного осложняло ситуацию. Вместе с водой, проникающей в легкие, в груди на мгновение вспыхнул отчаянный страх, горячий, детский. Страшно, обидно! Горели дыхательные пути, заполняемые солоноватой жидкостью.Губы Кёи слаще шоколада. Если бы гордый Хранитель Облака был подкупаем, Мукуро без раздумий прожигал все деньги, лишь бы иметь возможность находиться рядом с ним. А можно было умереть, но за одну фразу.Холодные глаза таяли, находя иллюзиониста. Тихо. Больше никого вокруг. И только сердце отбивает его имя, словно часы, настроенные на одного человека. Шаг навстречу друг другу, и Его пальцы по щеке: неуверенно, нежно, искренне. «Я люблю тебя…» — прямо в губы, смущаясь, и после этого хоть потоп, хоть конец света.Вода возле левого глаза повысила концентрацию соли. Было чертовски обидно оттого, что никогда этому не бывать. Иллюзионист, будучи таким собственником, никогда не прикоснется к Кёе своими реальными пальцами. И сейчас уже ничего не исправить. Точно так же, как безусловный рефлекс вынуждал глотать воду, таинственный орган, отвечающий за эмоции, заставлял плакать демона, прошедшего Ад. Равноценный обмен – вода внутрь, слёзы наружу, а с ними стирались и яркие эмоции.«Кёя, Кёя! Умирать не страшно! Я люблю тебя, Кёя!» — немые крики в пустоту, не проецируя мысли в голову Хибари, чтобы не узнал ничего. И даже рыдать не получалось. Легкие судороги прошли по телу – иллюзионист затрясся в цепях. «Кёя…»Кислорода, что успел попасть в кровь с последним вздохом до того, как отсоединилась трубка от дыхательной маски, больше не хватало для поддержания активности мозга. Улыбка Хранителя Облака застыла перед закрытыми глазами, и отчего-то стало пронзительно спокойно, словно светлое будущее стало ближе на шаг, тот самый, непреодолимый ранее. Рвались тонкие красные ленты, и далеко, за тысячи километров, девушка с невинными лиловыми глазами закричала от боли в тот момент, когда сознание иллюзиониста рухнуло во тьму.___________Примечания:Вольный перевод колыбельной:<i>Баю-бай, крошечный цветок,Баю-бай, мой любимый,Засыпай, Мукуро,Увидимся завтра.Даже если завтра поднимется ураган,В объятьях матери ночь будет спокойной.Даже если темно, скоро выйдет солнце.Ты в безопасности, папа защитит.<i>Заимствованный стих: "Я влюблен, а ты в меня быть может", Саша Бес