7. С другой стороны (2/2)

― Ты про Анну Хайт? ― понятливо усмехнулся Турк. ― Полно, для неё это просто игра. Не думаю, что она и вправду хочет заполучить тебя в личную собственность. ― Ты не видел, как она на меня смотрит. ― Сефирот качнул головой, выразительно распахнув глаза. В совокупности с серьёзным и даже чуть оскорблённым выражением лица, выглядело это забавно.

― Она на всех так смотрит, ― отмахнулся Винсент. ― Если бы в её руки попал я, уверен, меня ждало бы такое же страстное внимание и недвусмысленные намёки.

― Этого у тебя и без неё полно, ― вполголоса процедил Сефирот и Винсент всё-таки рассмеялся, не в силах больше сдерживаться.

― Кто же на этот раз попал под твоё пристальное ревнивое внимание? ― судя по виду не оценившего вспышку смеха Сефирота, он был готов озвучить весь список женского состава Компании от Джулии до последней уборщицы. Но вместо этого поспешил отгородиться от Валентайна кружкой с кофе. ― Можно подумать, мало претендентов. Винсент глубоко вздохнул и шумно выдохнул. Ревность была присуща Сефироту так же глубоко, как и стремление быть лучшим. И так же неистребимо выгрызала его изнутри, не реагируя ни на какие разумные доводы. К счастью, Винсенту хватало опыта понимать, что рождало её не чувство собственности, а страх быть отвергнутым. Иррациональный и неуместный, как и любое негативное чувство, но столь же неистребимый, как и прочие его фобии. ― Тогда цени, что при столь огромном выборе я выбрал именно тебя, ― усмехнулся Турк и положил правую ладонь Сефироту на пальцы. Нашёл его взгляд и улыбнулся глазами так тепло, как только умел. ― И я никому ещё не готовил "пьяную треску" с розовым рисом, за которую, как ты убедился, легко может позвать замуж даже такой завидный партнёр, как ты. Несмотря на потенциальное опьянение, Ценг не изменился ни на йоту. Винсент давно перестал подливать себе в бокал и вообще ставить его на стол, предпочитая занимать руки, иначе начальник принимался наполнять его вместе со своим, не особенно глядя, оставалось ли внутри что-то. Порции были маленькими, но частыми, так что за два часа у Винсента создалось стойкое ощущение, что бутылка была бездонной. Зато "сплетни" со временем сошли на нет и превратились в дельные наставления новому преемнику. Ценг, похоже, всерьёз рассматривал перспективу своего долговременного отсутствия. Судя по всему, Винсенту действительно надлежало стать правой рукой Руфуса, вот только его желания на это никто не спрашивал. Винсент вернулся в Шин-Ра не сразу. Не по первому зову Ценга, с которым и познакомился ближе только этим летом, по время противостояния с бандой Кададжа. То есть о существовании друг друга они знали и раньше, и неизвестно с чего Ценг решил накопать на повстанцев подробное досье, но когда Винсент, поддавшись человеколюбивому порыву, перенёс тяжело раненых Турков в свою секретную вотчину, Ценг уже досконально знал с кем имеет дело. По привычке, Винсент не стал задавать вопросов: с некоторых пор ему вообще казалось, что Шин-Ра это странный, но единый живой организм, и то, что знает самомалейшая его часть, непременно узнают и все остальные. По этой же причине он довольно резко отказал, как только Ценг, с присущей ему деловитостью и уверенностью в результате, озвучил своё предложение. Невозможным казалось примкнуть к тем, кто, по убеждениям Валентайна, виновен в том, что с ним произошло. И неважно, действительно ли существовала связь между Ходжо и Президентом, в курсе ли происходящего отдельные клерки, насколько Шин-Ра вообще была заинтересована в экспериментах на одном отдельно взятом Турке. Нынешняя Компания по-прежнему была для Винсента врагом. Как и для всех его друзей, насколько он знал, так что уверенность его была непоколебима. Примерно до тех пор, пока он не осознал, что подобные принципы не всегда сочетаются с простой совестью, и если он собирался всё ещё считать себя человеком, то многолетнее самоубеждение требовало глубокого пересмотра ситуации. Винсент был "правильным", это являлось его благословением и, одновременно, проклятием. И эта "правильность", удивив его самого, перевесила всю отрешённость и отстранённость, которую Винсент взращивал в себе последние годы, убеждённый, что иного окружающим его людям не нужно.

Помогать другим было правильно, даже если ему самому казалось, что и без его помощи всё как-нибудь обойдётся. Но Ценг тогда сказал прямо: нам нужен каждый, иначе тьма перевесит. И попал в яблочко. Взять на себя ответственность за то, что Винсент что-то не сделал, он просто не посмел. Сейчас, сталкиваясь локтями на службе с десятками других людей, что раньше Винсент воспринял бы с содроганием, он понимал, что тем больше его помощь, чем меньше он влезает в неё руками. Да, иногда требовалось вмешательство личное, когда решались проблемы, могущие повлиять на весь мир, причём единомоментно (одна из них всё так же безмятежно спала в другой комнате, не реагируя на голоса в гостиной), но всё же Винсент был частью чего-то большего, чем просто исполнитель. И ему это нравилось. Совесть молчала, принципы дрессированно улеглись под спудом добровольной ответственности, всплывая лишь изредка, а профессионализм напротив, взметнулся из глубин подсознания, так вязко окутав новую жизнь, что Валентайн просто не мог представить, что бы он делал, останься всё как было. Глушил бы память вином, отсиживаясь в одиночестве и отмалчиваясь даже от старых друзей, потому, что счёл бы их не вправе разделить с ним свою боль и горечь? И чем бы отличалась эта жизнь от добровольного заточения в подземном склепе? Винсент знал себя - это будущее было самым вероятным. Он всё ещё страдал внутри, страдал одиноко и страшно, и друзья тактично позволяли ему оставаться одному, не решаясь вмешаться в отчуждённый мир их демонического приятеля.

Но только не в Шин-Ра грозило ему это вероятное одиночество! Не в компании Рено, косячащего будто из одной любви к искусству, не рядом с Руфусом, непредсказуемость которого уже вошла в историю. И уж точно не рядом с Сефиротом, который с первого мгновения обращал на себя всё внимание и все мысли Валентайна, заставляя иногда даже забыться от собственных проблем.

Винсенту не было легко, да этого ему и не обещали. Но он жил в эти моменты. И как никто другой ценил эту жизнь. Тем более что сравнивать было с чем. ― Сегодня у тебя новый осмотр, ― напомнил Винсент, пока полуодетый Сефирот хаотично перемещался по квартире, собираясь на работу. Солджер вздрогнул, сбившись с шага, и неприязненно скривившись, скрылся в спальне, словно в надежде отсидеться там. Винсент с усмешкой качнул головой. ― Неисправим. ― Я помню, ― в тот же миг донеслось из-за двери, хотя Винсент усмехнулся едва слышно и вообще поторопился отвернуться. ― Я помню! Винсент почти открыл рот напомнить ещё и про обещание Сефирота, но понял, что и на это напоминание уже получил ответ ― Молодец, ― признательно заметил он и повернулся к висящему в коридоре ростовому зеркалу. Оценивающе взглянул на себя, очень мало уделив внимание костюму и значительно всматриваясь в лицо. Если вновь попытаться подстричься, чёлка на лице не будет столь уж бросаться в глаза, а значит можно было бы начать привыкать ходить без повязки на лбу. Но Винсент понятия не имел, как снова отреагирует на это Хаос внутри него. Мерзкая сущность, занявшая когда-то его тело, "запомнила" его в том состоянии, в котором оно находилось на тот момент, и любое изменение безжалостно нейтрализовывала, воссоздавая один и тот же облик раз за разом. Фактически, с тем же успехом Винсент мог отстричь себе руки и ноги. После первой же трансформации Хаос вернёт всё как было до последней родинки. Вот только уже имеющиеся на момент объединения сущностей травмы Хаос счёл естественным состоянием тела-носителя, и устранять их не собирался, методично возвращая каждый шрам.

Винсент разочарованно вздохнул и потянулся к привычной налобной повязке, висящей на кромке зеркала. За последние месяцы он научился аккуратнее её завязывать, но и только. Совсем отказаться от неё было невозможно. Сефирот возник за его спиной внезапно и явно пробегом в ванную. Поймал в отражении зеркала его глаза, хмыкнул, скривив губы и до того понимающе опустил ресницы, что Винсент отвернулся от своего отражения. ― Ты отлично выглядишь, ― мурлыкнул Сефирот ему на ухо, повернув лицом к себе и коснувшись пальцами его подбородка. И для подтверждения своих слов прижался губами ко лбу Валентайна. Прямо туда, где над бровями перечёркивала его белёсая, но всё равно заметная линия трепанационного шрама.

― Ещё немного и я даже начну тебе верить, ― усмехнулся Винсент, отдёргивая голову. ― В любом случае это выглядит неэстетично и некрасиво. ― О, ты уже задумываешься о своей красоте! ― Сефирот убедился, что любовник не собирается погружаться в свои обожаемые депрессивные мысли, и скрылся за дверью в ванную, оставив за собой открытую дверь, чтобы не приходилось повышать голос. ― А тот бронерукав у тебя тоже был для эстетики? Винсент покосился на перчатку левой руки. Доспех он уже давно не носил, но не потому что тот не сочетался с официальным костюмом, а потому что вооружённых противостояний не предвиделось, как и нужды обращаться к своим инфернальным силам. ― Именно, ― подтвердил он, не желая вдаваться в подробности. ― Ты ещё сабатоны вспомни. ― Они мне тоже не нравились, ― донеслось из ванной под жужжание фена. ― Целесообразность латных средневековых сапог сильно преувеличена в нынешнем веке. ― Говорит мне человек, предпочитающий меч огнестрелу, ― фыркнул Винсент, сосредоточившись наконец на маскировке своего самого заметного шрама. Он обмотал длинную повязку вокруг лба два раза, попытавшись захватить как можно меньше волос, соединил липучку-крепление на затылке, и встряхнул головой. Не попавшая под ткань часть шевелюры распалась по плечам, выхватив на верхушке подобие пробора. Волосы у Винсента были тяжёлые и толстые, непослушные, и так и норовившие избавиться от любого удерживающего их крепления. Но зато не путались, как тончайшая паутина волос Сефирота, и в особом уходе они не нуждались. Так что собирать их в хвост было скорей проигрышной тактикой. Винсент привык к себе такому и не видел резона снова что-то менять. Сефирот не отвечал и Винсент почти решил что тот просто не услышал последней фразы, но оказалось, что тот просто ожидал, пока выключится фен.

― Меч это меч, ― томно промурлыкал Солджер, явившийся уже полностью высушенный, одетый и сверкающий, как перед парадом. ― Это продолжение руки, материальная воля обнажившего его, проявление его силы и ненависти, когда погружаешь руку-меч в тело врага и физически ощущаешь, как его жизнь переходит к тебе, ― он приобнял стоящего у зеркала Винсента со спины и тот с непонятным ознобом ощутил, сколько внезапной страсти в этом мимолётном движении. Взгляд Сефирота слегка затуманился, губы изогнулись в тонкой хищной улыбке. ― Меч это часть меня, неотъемлемая и полностью подвластная. Моё второе крыло, если хочешь. И кроме того... В мече никогда не закончатся патроны.

Винсент усмехнулся и скинул с себя чужие руки, как-то по-особенному поведя плечами. Было ли поведение Сефирота тому виной, но в данный момент ему стало чертовски неприятно и даже жутко. Некоторые качества Винсент предпочитал не видеть, игнорировать, убеждать себя в том, что их и не было никогда. Но именно в такие моменты самообман становился очевиден, и он уже пожалел, что свёл разговор к этому. ― Не переживай, я не собираюсь никого убивать, ― бесстрастно добавил Сефирот, похоже, легко прочитавший мысли Валентайна. ― Я просто сказал, что мне это нравится.

― Я понял, ― в тон ему ответил Глава Турков, и отвернувшись, снял пальто с вешалки. Пора было выходить, водитель уже наверняка ждал внизу. Но Сефирот всё медлил, не в силах согнать с себя мечтательность, и Винсент обернулся на него в дверях с усталым возмущением во взгляде. ― И иногда я очень по этому скучаю, ― доверительно произнёс Солджер, покаянно опуская ресницы, но совершенно бесовски улыбаясь. Винсент только вздохнул. Часам к четырём Ценг начал ощутимо клевать носом. И у его выносливости был предел, здесь по крайней мере ему не перед кем было притворяться идеальным. Паузы в беседе становились всё дольше, заразительная зевота - всё чаще, и в конце концов стало ясно, что пора раскланиваться. Ценг вряд ли испытывал неудобство по поводу того, что лишил подчинённого ночного сна, заставив выслушивать долгие нотации, но портить ещё и утро не стал. ― Не хочется машину вызывать, ― заметил он, отстранённо глядя в окно, в темноту ночи. ― Людям ещё весь день работать. Винсент хмыкнул от этой трогательной заботы, но возмущаться, что ему вообще-то тоже, не стал. Квартира Вице-президента была не так уж далеко, в соседнем квартале. По должности они оба жили в центре Эджа, рядом с головным зданием Шин-Ра, выкупленного, как и ряд других зданий, у города. Но Ценг действительно не очень хорошо выглядел, его почти шатало от усталости. Отпустить его на ночную прогулку в одиночестве Винсент счёл плохой идеей. К тому же это едва ли было безопасно: центр центром, но в городе с самого его основания было неспокойно. Легко можно было наткнуться на разбойников или мародёров, которых в любое время хватало. Вряд ли они будут разбираться, что за одинокая фигура бредёт по заснеженным улицам. ― Ты можешь остаться у нас, ― предложил Винсент. ― В квартире напротив никто не живёт, тебя никто не потревожит. Тем более, ― он усмехнулся, ― я дал тебе бессрочный отпуск.

Ценг поднял на него серьёзный взгляд и, повременив, кивнул. ― Я воспользуюсь твоим предложением, спасибо.

― Не за что, ― пожал плечами Глава Турков. ― Ты можешь приходить в любое время. Мне сообщить Руфусу где ты, чтобы он не волновался? ― Он не спросит, ― скривился Ценг, и в голосе мелькнула горечь. ― После нашего последнего... разговора он делает вид, что более незаинтересован в моей компании. ― Похоже, ты сильно его обидел. ― Винсент откинулся на кресле, поневоле примеряя на себя озвученное поведение: только так можно было разобраться в его причине.

― Что не спросил его разрешения? ― Нет. Что унизил его достоинство. Руфус из кожи вон лезет, чтобы доказать тебе свою взрослость. А ты не позволяешь ему этого. ― Это не так! ― Ценг сжал зубы так, что заиграли желваки. ― Я без конца заставляю его повзрослеть, а он упирается руками и ногами. Ему хочется править, а не управлять. Винсент не придал этой вспышке значения, но прислушался, не разбудила ли она Сефирота. ― Мне так не кажется, ― с сомнением заметил он. ― Сколько лет ты рядом с ним, Ценг? Десять? Я боюсь, что ты всё ещё помнишь маленького мальчика, которого ты учил всему и которого защищал. Да, это неблагодарная работа, но результат её очевиден. Ты заменил ему в некотором роде отца, который, конечно, любил своего отпрыска, но вряд ли проводил с ним столько времени, как ты. Я знаю, что вы очень тесно связаны. Ты любишь его больше, чем себя самого. Но сейчас он пытается избавиться от твоей родительской опеки и при этом оставить твою заботу о нём, как о партнёре. Может для тебя это одно и то же, но для него - нет. Ты можешь сколько угодно подчёркивать его несостоятельность, как руководителя, его это наверняка разозлит, но не обидит. А ты ударил его по тому, что не веришь в него, как во взрослого, принимающего самостоятельные решения человека. Руфус вовсе не дурак и не последний эгоист. Он тоже любит тебя. Я думаю, он просто ждал, что ты придёшь к нему, как к равному. Выскажешь всё наболевшее. Как мне. А не просто поставишь перед фактом, как родитель, уезжающий по своим взрослым делам, до которых ребёнку не должно быть никакого дела. Ценг слушал его, чуть склонив голову к плечу. И смотрел странным, абсолютно бесстрастным взглядом. С таким выражением лица можно было как издевательски рассмеяться, так и вскочить с озарением, но Ценг не сделал ни того, ни другого. Только кивнул, показывая, что услышал и может даже подумает на досуге. Пока казалось, что он просто разочарованно оценивает повисшие в воздухе слова.

― Ты тоже обижен на него, ― добавил Винсент понимающе. ― Точнее - на то, что он вырос и больше не нуждается в тебе, как в воздухе. И уже не хочет безропотно принимать твои правила.

― Теперь у него будет возможность придумать свои, ― резко бросил Ценг и встал со своего кресла, недовольно скрипнувшего в ответ на это стремительное движение. ― Прости, но мне действительно нужно выспаться. Проводи меня и ложись тоже. Я и так много времени у тебя отнял. Винсент усмехнулся про себе, но невесело. Впервые он видел, как Ценг сбегает, оставив поле боя, а не его выносят оттуда по частям, несломленного. Значит он был прав во многом, если не во всём. ― Когда ты вернёшься, ты сможешь взглянуть на него другими глазами. Думаю, вам обоим это пойдёт только на пользу. ― Ты! ― Ценг всё-таки сдался перед эмоциями, судя по тому, как ярко гнев вспыхнул на его лице, но удержал себя. ― Психолог, с-с-с... семейный, блять! Винсент на миг закатил глаза. ― Может, когда выйду на пенсию, открою частную практику, ― грустную иронию в голосе невозможно было скрыть, да он и не пытался. ― Тебя это может удивит, но вон там, ― он мотнул головой в сторону спальни, ― находится ещё один обиженный на весь мир. Так что можешь считать меня просто воспитателем в лагере для трудных подростков. Меня ведь именно для этого и завербовали, разве нет? Ценг ещё пару секунд жёг его взглядом, а потом как-то ссутулился, опустив плечи, и усмехнулся, зачем-то прочесав себя пятернёй ото лба к затылку.

― Мне нравится, что ты сам это понял. Сефирот, уже собранный и одетый, сражался напоследок с расчёской перед зеркалом. Его легендарная грива была в своё время только символом привилегированного статуса высшего Солджерского чина. Никто не отпускал себе волосы, это было попросту неудобно в бою, если он, конечно, не умел владеть каждой клеткой собственного тела в совершенстве. Сефирота выделяли и противопоставляли даже собственным соратникам, и редко спрашивали, что хотелось ему самому. Даже и сейчас Сефироту настоятельно не рекомендовали радикально менять свой привычный для общественности облик. Хотя, конечно, приказывать уже не могли. Но Сефирот, до сих пор не до конца осознающий себя предоставленной только себе самому личностью, и не задумывался о том, чтобы добровольно сделать себя похожим на прочих людей. Волосы причиняли неудобство и только. Как и серьёзная масса тела, из-за которой он мог ездить в лифте только в одиночку. Как и придирчиво реагирующие на яркий свет узкие зрачки, благодаря которым ему по-прежнему мало кто осмеливался смотреть в глаза. Сефирот был неудобный и угловатый со всех сторон, даже в характере, и ему пришлось свыкнуться с этим за свою жизнь и перестать воспринимать свои странности как нечто, требующее изменения.

Как так получилось, что лишь Винсент смог терпеть его настоящего, Сефирот предпочитал не задумываться. Текущая жизнь его вполне устраивала, что думали о нём другие - его мало волновало. Он только начал смутно осознавать как это приятно - владеть собой без оглядки на строгие требования соответствия, делать что хотелось бы ему, а не положено по уставу.

В последний раз страстное желание вырваться из-под опеки закончилось плачевно и страшно. Так взрослеющий подросток хлопает дверью и впервые уходит из дома, ослепленный юношеским максимализмом и потребностью в признании его самостоятельности. Гормоны психически созревшего индивидуума ищут пути выхода через спонтанные взрывы и безумства. Как так вышло, что целый штат докторов и психотерапевтов в своё время не предвидел, что подобное нельзя подавить ни в одном, даже генетически измененном человеке - теперь уже не у кого было спросить.

Может, дело было в том, что самостоятельности Сефироту не полагалось: он был под надзором всегда. Всегда, сколько он себя помнил. И это был надзор не людей. Щёлкнувший замок заставил Сефирота вздрогнуть и сжать расчёску в пальцах: Винсент взялся за ручку двери, явно намекая на то, что теперь уже точно пора выходить. Солджер неприязненно дёрнул плечом и отбросил щётку на полку - серебряная грива всё равно рассыплется по плечам от первого движения, так зачем мучаться и дальше?

На лестничной площадке было тихо. Впрочем, здесь было тихо всегда - всё это крыло этажа было отдано во владения только им двоим и остальные жильцы не заглядывали сюда ни под каким предлогом.

Винсент бросил странный взгляд на дверь соседей квартиры, в которой планировалось изначально поселить сильверхеда и которая была занята им всего лишь один день, мимолётно усмехнулся и зашагал к лифту. Сефироту захотелось вновь спросить, не стесняет ли он своего любовника, но что-то в движениях Валентайна было такое, что удержало сильверхэда от вопросов. Не стесняет. Винсент уже ответил. И, если бы что-то изменилось, Сефирот узнал бы об этом первым. Отчего-то он почувствовал уверенность, что Валентайн не станет лгать насчёт отношений, связывающих их и терпеть ненужного ему человека рядом с собой. А, значит, и соседняя квартира пустует не напрасно... Обдумываемый Сефиротом Валентайн уже в лифте сунул руку в карман пальто, вытащил телефон, бросил на экран быстрый взгляд и нахмурился. ― Похоже,на работу тебе придётся ехать в одиночку. Сефирот быстро подавил разочарованный выдох: его реакция на то, что Винсентаотнимают у него внезапно и нагло была ещё слишком некотролируема, но он старался держать себя в руках, чтобы сохранить хотя бы видимость невозмутимости. ― Что-то случилось? ― Мне нужно в Мидгар, ― немного рассеяно отозвался Винсент. ― Елене необходимо моё присутствие, что-то она не способна сделать в одиночку. ― Ну вот и одна из тех самых претендентов, ― усмехнулся Сефирот, явно возвращаясь к своей ревности за обедом, но тут же улыбнулся, дав понять, что всего лишь шутит. Винсент оценил и улыбнулся в ответ под аккомпанемент раскрывающихся створок лифта. ― И ей тоже я не буду делать рыбу, ― он пропустил Сефирота вперёд и двинулся следом за ним к выходу из здания, по пути кивнув молчаливому консьержу. ― Если только крысу, пробегающую по архиву, но точно без риса. Сефирот постарался скрыть рычание за вздохом. От ещё одного ревнивого взгляда Винсента спасла вторая служебная машина, выруливающая на стоянку. Новый трудовой день безжалостно разводил Сефирота с его зависимостью и солджер твёрдо намеревался отыграться на тех, кто попадётся ему под руку за эту подлость.