VI (1/1)

ОбреченыНочь?— самое беспомощное, что есть у человека.Разумовский сидел за столом на пустой кухне, заламывая пальцы под долгие гудки телефона. Он больше так не мог.Каждую ночь он наблюдал, как Олег, задыхаясь, просыпался от кошмарных снов, беспокойно ворочался в постели и мучался кашлем до самого утра. Доктор не отвечал на звонок, Волков уверял, что потерпеть пару недель?— и станет лучше. И с легкими, и с нервами. Черта с два, думал Сергей, наблюдая, как Волков гасит транквилизаторы все в больших и больших количествах, просыпается с безумным от страха взглядом и с глоком в дрожащих руках. Разумовский сбросил вызов и закрыл лицо руками.В первый раз Сергей был дезориентирован и молча наблюдал за Олегом, пытавшимся прийти в себя.—?Может, к себе пойдешь? —?изможденно предложил Волков.—?Нет, я лучше здесь. Так спокойнее,?— отозвался Разумовский из кресла в углу, где дремал четвертью часа ранее.Ни хрена не спокойнее. Сергей оставался с больным. Приносил воду и лекарства, разглядывал в темноте его бледное лицо. Думал: как дальше быть? Сколько еще времени они проведут вот так?Между четвертыми и пятыми сутками болезни Волков был совсем плох. Разумовский в очередной раз проснулся под кашель и звуки сиплого сбившегося дыхания. В отчаянии сорвался со своего поста и силой притянул Олега к себе, гладил его лицо, волосы, шею, плечи. Его вовсе не волновало, что, придя в себя, Волков будет зол за эту близость, опеку, не волновало даже то, что в руке у Волкова до побелевших костяшек был зажат пистолет. Волновало, что Олег, его Олег сорванным голосом шептал, что больше не может, и снова задыхался.?Господи…?Сергей никогда не думал, что Волков может быть таким. Если раньше было ясно, что что-то сломалось у него внутри, то теперь это было видно, как на ладони. Это было чудовищно, несправедливо и напоминало фантасмагорический театр теней, в котором кровожадный волк превратился в раненого оленя.Сергей покачивался из стороны в сторону вместе с Олегом, глядя то на него, то в холодное, испещренное звездами небо между сосен. Казалось, они с Волковым остались совсем одни, а все эти звонки, шифровки, врачи?— лишь иллюзия повседневности, спадавшая по ночам. На смену ей приходил и свирепствовал вихрь боли, из центра которого у них вдвоем все никак не получалось выбраться; и еще была пустота, на месте которой Сергей желал, но не смел?— не после Птицы?— увидеть хоть кого-нибудь. Христа, самого бога?— в кого верят люди? —?не имело значения. Но небо молчало, и Разумовский не представлял, у кого и как отмолить Олега.Бред. Надеяться больше не на кого. Разумовский вновь склонил голову и почему-то шепотом пообещал Олегу, что они обязательно справятся.Волков едва заметно ухмыльнулся. Обессилев, сполз обратно в постель. Тяжело глядел в пустоту, положив голову на бедро Сергея. Справимся, говоришь?.. Не было сил защищаться от чужих ладоней, которые осторожно, почти ласково гладили горевшую от жара голову. Временное облегчение, пусть так.—?Сереж, не мучай себя,?— сказал Волков позднее между ослабевающими приступами кашля. —?Это всего лишь простуда и кошмары. Мне ничего не будет, если ты пойдёшь и отдохнешь.—?Я в порядке,?— отозвался Разумовский. —?Я же спал днем, пока ты был на кухне. Думаешь, не сможешь уже уснуть?Волков помотал головой в ответ. Он повернулся к Сергею, сидевшему на другой половине кровати. Они долго молчали вот так, глядя друг на друга. Олег представил, что видел перед собой Разумовский которую ночь подряд,?— стало тошно. Но Сергей вдруг придвинулся ближе.Олег сосредоточенно молчал, наблюдая, как перемежаются искры в глазах напротив. А вокруг темно хоть глаз выколи. Сергей поднял край одеяла, и Волков, отчего-то не став возражать, подпустил его к себе. Разумовский аккуратно лег рядом, все так же не отводя взгляда. Выжидал, отслеживал реакцию. Нет, в нем не было ничего от того. Никакого яда и сладкого голоса. Это всего лишь его Сережа. Непривычно тихий, терпеливый. Что с ним?Олег дрогнул, будто обжегшись.Разумовский оказался проворнее и неожиданно сильнее, удерживая его на месте. Волков сглотнул, нащупав под подушкой рукоять глока.—?Прошу, оставайся так, не дергайся… У меня есть одна мысль. Просто дай мне помочь тебе.Сергей перехватил его руку так, что теперь они вместе держали снятый с предохранителя глок у виска Разумовского.Волков закрыл глаза и сосредоточился на дыхании и мысленном счете. Он слушал сердце, испытывая бессилие перед таким Сергеем. Настойчивым, видящим человека перед собой насквозь, а может и глубже, верящим в то, что может что-то исправить. Таким?— знакомым. Уходившим с годами?все дальше и глуше, а теперь?— как на ладони. По плечам и спине бежало живое, настоящее тепло от его рук. Тело же знобило в панике: Олег слышал сирену, предупреждающую о том, что перед ним лишь наваждение, морок.—?Сейчас с тобой я,?— произнес Сергей, будто угадав ход его мысли. —?Возможно, сильно отличный от того, к которому ты привык за последнее время, а может, и за всю жизнь. Я до сих пор не знаю, где мы, и до сих пор не настроил под себя всю твою технику. Я ее всю-то и не видел. И точно действовал бы иначе при других обстоятельствах. А сейчас я как будто… обнажен перед тобой? В смысле, вот он, я. Добровольно играю по твоим правилам, стараюсь не вредить?— все вопреки соображениям о выгоде, которых придерживался бы Птица.—?Он был бы другим,?— согласился Олег, досчитав до ста. —?Возможно, добил бы уже мое тело, не пригодное ни для защиты, ни для постели, и сбежал. Он точно не был бы таким… Платоническим.Разумовский тихо фыркнул.—?Вот как? Я и правда не знаю, каким он был с тобой, ведь почти не слышал ваших разговоров. Доктор сказал, что я все-таки слышал, но не помню из-за амнезии. Неважно. Иногда я видел его сны. У меня не осталось от него воспоминаний, привычек, мыслей, только обрывки снов?— и это странно. Боюсь, что это и не сны вовсе… Я хочу узнать кое-что. Олег, скажи, если вы с ним спали, он никогда не ранил тебя? Не резал ножом, не душил?Ощутив, что Волков снова дернулся, Сергей стойко переждал этот момент, убеждая себя сохранять спокойное упрямство.—?Нет,?— ответил Олег. Разумовский с облегчением выдохнул. —?Мы можем не говорить об этом?—?Нам нужно говорить об этом, потому что тебя все еще не отпускает. Ты сам понимаешь, что об угрозе нужно знать как можно больше. Можешь держать меня под прицелом, если так спокойнее.—?Убери руки.—?Олег, я тебе не хер собачий. Хватит бегать от меня по дому с закрытыми ушами так, как ты делал это последние дни,?— резко произнес Сергей.Пожав плечами, уже мягче добавил:—?А еще я устал и замерз. А у тебя жар?— как раз остудишься. Так что терпи и не дергайся. Мне так удобнее, тебе тоже. Нам многое нужно обсудить, но для начала предлагаю дослушать запись. Пожалуйста.Волков тяжело молчал, закрыв глаза. Медленно перевел глок обратно на предохранитель и опустил их с Сергеем сцепленные руки. Перекатился на спину, не отпуская. Сколько они оба нормально не спали?..—?Блять, ладно,?— выдохнул Волков. —?Ты частично прав.—?Хорошо, что мы решили этот вопрос,?— отозвался Сергей, тихо искрясь от своей маленькой победы.?Рад, что вы согласились. Можете начать с того момента, который, как вам кажется, был раньше прочих?—?Я позвонил Олегу с просьбой вытащить меня из тюрьмы. Кажется, мы с ним тогда в последний раз говорили наедине?— до того как я очнулся в этом доме. Честно говоря, не надеялся, что он возьмет трубку. Не знаю, следил ли он за новостями, но ни тогда, ни потом он не спрашивал, какого черта я творю.Так или иначе, он ответил. Сказал, что уже на задании, но, пока заканчивает, соберет команду, спланирует операцию и потом сразу же приедет за мной, через четыре дня. Так, будто это в порядке вещей для него?— вытаскивать из Крестов маньяка и террориста. Будто ему давно уже все обо мне известно и он только ждал звонка. Но при встрече я понял, что знал он о произошедшем меньше моего. Помню путь до вертолета, а потом?— провал в памяти.?Сергей, вы говорите, ваше альтер-эго позволило вам с Олегом поговорить тет-а-тет. После побега такого больше не было??—?Было. Но, знаете, обрывками. Как будто мы с ним начинали говорить, но потом я терял нить. Помню, что в первый вечер в Венеции Олег зашел отчитаться о ходе операции и спросил, уверен ли я в том, что я делаю. Это отвратительно, на меня уже накатывала истерика и я думал, что нужно рассказать ему обо всем. Я не рассказал. Я вообще не помню, что ответил. Но Олег больше не задавал вопросов.?Что вы помните из событий следующих дней??—?Все смешалось, доктор. Помню ночные кошмары. Однажды снился тот сибирский бог, символически. Проснувшись, я до самого утра искал информацию о том, что снилось. Я зарисовывал, что смог запомнить?— образы, руны. Попытался уснуть, повысив дозировку нейролептиков. Получилось. Я снова увидел его. Тогда я мало что понял, но было ясно: что бы то ни было, оно сильнее Птицы, и я нужен ему.Птица молча наблюдал. Никогда не видел в его глазах такой горечи. И его лицо будто покрылось трещинами. Он бы никогда не сознался, но, кажется, он понял, что может не выжить. Возможно, поэтому ему так снесло крышу в Венеции.?Оставаясь в сознании, вы видели его поблизости, как отдельного человека??—?Да. Думаете, я болен чем-то еще??Нет. Это абсолютно нормально в вашем случае. Вы и раньше упоминали, я просто должен был уточнить?—?Это точно был он??Да. Охарактеризуйте галлюцинации в Венеции. Сколько всего было приступов??—?Я не знаю, сколько мы пробыли в Венеции, не могу восстановить это в памяти, но приступы случались очень часто. Кажется, чаще и интенсивнее, чем когда-либо. Он непрерывно наблюдал за мной с любых зеркальных поверхностей, слышал каждое слово и каждый шаг. Появлялся поблизости. Иногда молча разбирался в моих кодах и заметках по поводу операций, иногда обсуждал их со мной. Если мы не говорили о планах, то чаще всего конфликтовали. Просыпаясь иной раз, я видел свою спальню в полнейшем беспорядке. Вы скажете, что это невозможно, но на моем теле оставались следы?— будто у нас с ним доходило до насилия.Он ведь должен был защищать меня. Он всегда говорил, что меня бережет. А в Венеции кричал, что отдал мне всю свою жизнь, убивая ради меня, чтобы сделать мой мир чище и лучше, что вытащил меня из тюрьмы, придумал гениальный план мести Грому?— это ведь он лишил нас всего, чего мы добились своим умом. Раньше он скрывал от меня эту часть жизни, пока Рубинштейн не показал фото с мест преступлений. Но потом все его слова и поступки стали истеричными и демонстративными. Вы знаете, он был похож на зверя, который тащит мертвую дичь в постель хозяина.Когда Птица узнал, что я планировал самоубийство, он был в ярости. Мне казалось, он сам убьет меня. Говорил, что я должен быть благодарен ему за все, что он для меня сделал. За каждую голову, брошенную им мне под ноги. За то, что он любил меня и оберегал, как никто больше. Я не верил. До сих пор не верю. Но раньше?— да, повелся. Он казался тем, кого мне всегда не хватало. И он умел убеждать. Последнее, что помню?— нож у моего горла. Кажется, у меня был обморок.Очнувшись, увидел перед собой Олега. Ничего ему тогда не сказал, просто прогнал за кофе. Птица обещал убить его, если он узнает хоть что-то. Я знал, что так и будет.С того момента Птица почти все время ходил за мной, шептал на ухо то, что я должен был сказать или сделать. Иногда перебивал меня на полуслове так, что я либо отключался, либо наблюдал со стороны. Простите, я начал путать галлюцинации и… прочее.?В этом нет ничего страшного, Сергей. Продолжайте рассказ, я разберусь?—?Хорошо. Во время беседы с друзьями Грома сначала я увидел Птицу в своем отражении в бокале, а потом он появился за моим левым плечом. И все. Очнулся я ночью, неожиданно крепко и спокойно проспав несколько часов. Без кошмаров, представляете?Птица молчал так, будто его совсем не было. Не смотрел из зеркала?— я разбил его накануне. Рядом в постели курил Олег.Дальше я помню еще меньше. Птица почти не позволял мне смотреть. Очнувшись в следующий раз, я смутно подозревал, что проспал несколько суток. Днем перед партией в шахматы Олег вытащил меня гулять. Просто в город. Было много солнца. Птица затаился, но не лез. Вернувшись во дворец, я собирался принять таблетки, чтобы рассказать Олегу все?— без участия Птицы. Предчувствовал, что это была последняя возможность. И препарат закончился.Помню, как мы целовали Олега и вкололи ему снотворное. Как бросили его тело в клетку к остальным наемникам, надели ошейник и ушли.Но знаете, что было апофеозом всей этой истории в Венеции? Вы вроде говорили, что видели большую часть файлов?— моих и Олега. Фишка в том, что об этой части плана он не знал ничего.Мы с Птицей придумали партию в шахматы. Убита фигура?— умирает человек. На них были ошейники со взрывчаткой. В идеале им должно было поотрывать головы, но разрыва крупных кровеносных сосудов и перелома позвоночника было достаточно для того, чтобы смерть наступила быстро.?Постойте, Сергей. Вы сказали, что участвовали в планировании??—?Технически.?Вы разделяли мотив вашего альтер-эго??—?Я не понимаю, чего он хотел. А я не хотел ничего кроме покоя, доктор. Гнил заживо и знал, что эта херова хронь будет со мной до гроба. Изначально он защищал меня, но потом в нем что-то сломалось. Я не знаю, почему. Может, вы знаете. Я нет. Такая вот любовь.У меня был выбор: застрелиться или дальше потакать этой твари, и я выбрал последнее. Одно дело?— планировать самоубийство, другое?— на самом деле сдохнуть. Мне же всего двадцать семь. Подумал, может, дать ему то, чего он хочет?— и он заткнется? Хотя бы на время, чтобы я успел дойти до врача или просто поспать. Эта вечная усталость… Я просыпался черт пойми когда и где. Это ведь даже не бессонница. Без понятия, что это было.Открывая глаза, я не мог ни до чего дотронуться, и ничто не могло дотронуться до меня. Я стал замкнутой системой. Как будто очень долгий сонный паралич. Весь смертельный ужас и вся боль этого мира больше не накрывали меня извне. Но они зарождались внутри моего поломанного мозга. Меня больше не пугала реальность, я едва ли ее чувствовал. Зато у меня были галлюцинации, кошмары и Он?— все это было гораздо больнее и неизбежнее.Я не оправдываю себя, доктор. Не пытаюсь вызвать жалось. Напротив, выдвигаю себе обвинения. Это ведь полностью моя вина, что я продал ему душу еще тогда, в тюрьме.?Понял вас. Что-то еще помните из событий в Венеции до задержания полицией??—?Не знаю. Вообще-то, у меня нет таланта к шахматам. Но Птица был блестящим стратегом, наверно, поэтому так заинтересовался и подготовился. Заставил меня смотреть?— от начала до конца.Я помню, как во время партии Гром пошел на моего слона, и вдруг я осознал, что совсем не пытаюсь его прикрыть, будто нарочно отдаю его Грому. Отдаю Олега. Игорь его срубил, но ошейник со взрывчаткой не сработал. Накануне я сломал его, наглотавшись антипсихотиков. После этого я был совсем никакой. Конечно, это было удобно Птице. Он ведь становился гораздо сильнее от этого. Так оно работало. Мерзко.Птица держал меня за руку, доставая пистолет. Я чувствовал исходивший от него жар. Эйфорию. Слышал истеричное ?Смотри, смотри, что я делаю для тебя!? Обычно он убивал сам, без моего участия. Вы помните, я уже говорил.Правила есть правила, сказал он.Не знаю, как, но я увел пули от головы и сердца. Вот и все, что я смог сделать.?Вы с неприязнью отзываетесь о своих мыслях и поступках в тот период. Не одобряете ни себя, ни свою субличность. Какова ваша позиция??—?Вижу все это будто со стороны.?Так, будто это были не вы? Не спешите отвечать, подумайте?—?Господи, да откуда мне знать?! Мне несколько лет ебало мозг моё альтер-эго, а не так давно еще и языческий бог. Откуда, мать вашу, мне знать, где был я, а где не я и где я сейчас? Я думал, это вы мне скажете!??Ясно. Теперь, пожалуйста, вдохните глубже и помолчите. Я понимаю, что ваша память сейчас похожа на зажеванную кинопленку, с которой едва ли возможно хоть что-нибудь считать. Успокойтесь. Мы разрешим это со временем. Возможно, вы вспомните что-то, но вам покажется это странным, не принадлежащим вам. Или не происходившим на самом деле. Я попрошу вас завести дневник, в который вы будете записывать подобные вещи. В нем же вам нужно будет регулярно и щепетильно отслеживать свое состояние.Кроме того, вы только что сообщили, что видите себя в тот период будто со стороны. У того вас был узкий эмоциональный диапазон и деградировала присущая вам способность к рациональной оценке ситуации. Я бы хотел, чтобы вы подумали, насколько характерным для вас было ваше поведение в Венеции. Вам нужно подумать, а не ответить мне как можно быстрее?—?Что это все значит??Это значит то, Сергей, что ваша личность могла диссоциировать более одного раза в ответ на те или иные воздействия извне или изнутри. А могла и не диссоциировать. Возможно, сработал иной механизм защиты. Поэтому мне важно знать, как вы оцениваете свое поведение рядом с Птицей. Сейчас и на следующих встречах я должен выяснить, в каких отношениях вы с ним находились, и был ли помимо вас двоих некто еще?—?Это какой-то сюр, доктор.?На мой взгляд, наиболее простая и логичная концепция.Диссоциация вашей личности могла сработать по условной спиральной схеме.Процесс начался еще в детстве, когда вы осознали, что лишились родителей. Обычно рассматривают два фактора: недостаток заботы и участия в отношении ребёнка при травматическом опыте или недостаток защиты от последующего нежелательного опыта. В вашем случае действовали оба?— это подтверждают ваши слова, детали из вашего анамнеза и, частично показания Олега. В три года вы не могли знать, что такое смерть. Вам никто не объяснил. Вы потеряли людей, которые вас безвозмездно любили, были вашей опорой и защитой. Они ушли, бросили вас?— так вы это поняли, будучи уже чуть старше. И вы усвоили этот паттерн. Отсюда ваши трудности с доверием и неспособность строить нормальные взаимоотношения. Вы рассказывали, что Олег для вас, извините, некто, кого и хочется, и колется. Вы боялись, что он погибнет или просто не вернется к вам. Как родители?— уйдет. Но это отступление, о детстве мы будем говорить в другой день. Пока что отмечу: то, что в детстве у вас появился друг, не сделало процесс обратимым, но лишь отсрочило его.Однажды подействовал защитный механизм, и образовалась сильная субличность, которая должна была вас оберегать от жестокого, грязного мира. Вы говорили, друг-ворон. Он справлялся со своей задачей, долго оставаясь в тени. Наблюдал, учился, планировал. Этот процесс был длительным. Его поддерживали годами аккумулировавшиеся негативные переживания, травмы и неразрешенные конфликты. Но двадцать пять-двадцать шесть лет?— переломный период для вас. Ваше альтер-эго восприняло это как удобный период для выхода из тени: тогда ему было легче всего заслужить ваше доверие и действовать уже в своих интересах.В двадцать пять лет у вас начались легкие галлюцинации. В тот период вы испытали глубокое разочарование. Проснулись в подворотне рядом с мертвой изнасилованной женщиной, помните? Тогда же?— бессонница, употребление психоактивных веществ. В двадцать шесть, после отъезда Волкова и отказа от наркотиков вернулись галлюцинации. Теперь у них было конкретное содержание, и в них присутствовал конкретный объект, имевший к тому моменту ваше лицо. Окончательная диссоциация произошла в ваши двадцать семь, в тюрьме.Птица перенял некоторые ваши черты и модифицировал их в психопатические. Он развил в себе жестокость, беспринципность, манипулятивность, лживость. Но это компенсировалось активностью положительных особенностей вашей личности. Например, мне известно, что вы имеете незаурядные интеллектуальные и творческие способности, неравнодушны к ситуации в социуме. Олег, помимо упомянутых качеств, отметил также целеустремленность, трудолюбие, нестандартное мышление. Поскольку эмоции вашего альтер-эго были поверхностны, ему пришлось мимикрировать и учиться изображать их, чтобы очаровывать людей и располагать их к себе, а также для того, чтобы не быть замеченным раньше времени?— ни вами, ни сторонним наблюдателем. Так, Гражданин стал героем для общественности. Или, например, ваше альтер-эго выкрало телефон у доктора Рубинштейна?— вряд ли он ожидал этого от перепуганного, искреннего, настроенного на сотрудничество пациента. Более того, вы говорили, что никто не знал вас лучше, чем Олег. Но вы больны не первый год, а дошло это до него лишь после того, как вы в него стреляли.Поначалу субличность мало что позволяла вам понять. Но позднее, когда Птица начал открыто демонстрировать вам свой ?труд?, вы испытывали ужас. Ощущение страха и безысходности аккумулировались, усиливались. Пугал уже не внешний мир, а ваш внутренний.Вы недавно мне сознались, что не хотели умирать настолько, что жили как будто в сонном параличе. И терпели?— все то, что в более стабильном состоянии не сочли бы приемлемым. Вы годами терпели, а в Венеции были всего десять дней. Для вашей психики это был самый экстремальный период. Хотя бессонницу и галлюцинации вы уже переживали ранее, но тогда вы не теряли контроль до такой степени. Из десяти дней, что вы провели там, вы помните от силы сутки своей жизни. Исконно вашей воли, Сергей, должно было хватить на большее.Я знаю, что на днях вы зашивали пулевые ранения, которые сами же оставили другу. Также я знаю, что вы были готовы принять смерть от его руки. Согласитесь, не вяжется с тем, другим образом вас в вашей голове, который существовал в противовес Птице и постоянно испытывал страх?В какой-то момент это стало абсолютно невыносимо, и механизм сработал снова, отделив от ядра вашей личности те черты и состояния, существование с которыми было мучительно и могло довольно скоро привести вас к самоубийству: беспомощность, ощущение собственной ничтожности перед первым альтер-эго. Вероятнее всего, вторая диссоциация произошла в период наивысшего могущества Птицы?— либо в тюрьме, либо в Венеции. Пока что точнее сказать не могу.Скорее всего, это химия не двух элементов, а трех. Два других, не вы, уравновешивали друг друга?—?Нас… Могло быть трое??Могло?—?Почему нельзя сказать нормально и однозначно??Потому что нормального и однозначного ответа от вас я не получил. Для этого требуется время?— и вам, и мне. Препараты, которые выдал вам Рубинштейн, находятся на экспертизе. Возможно, они, а не только психоз, подавили вас, что начался новый распад?—?Извините, я погорячился. Но ведь Кутх уничтожил только Птицу, я видел это сам. А тот второй?— что??Для начала, физически Птицы не существовало, языческое божество не могло его уничтожить?—?Но я видел. Они были в моем сознании, верно? И все, что произошло с нами в Сибири??Расскажите подробнее?—?Мне явился бог-ворон и предложил сделку. Он должен был дать мне мне покой и забвение, а я ему?— свое тело в качестве аватара. Мне было все равно. Я больше не мог оставаться с Птицей. Но он бросился меня защищать, и тогда Кутх его убил.?Как специалист я не могу быть уверен в том, как корректнее было бы определить то, что вы видели. Сновидение, галлюцинация или нечто иное. Тем более, что произошедшее связано с мистикой. У меня не было подобных случаев.Вы говорите, Кутх проник в ваше сознание, имея свои намерения. Ему мешало ваше альтер-эго, не желавшее вас отдавать, так что он просто устранил преграду. Но в таком случае набор ?темных? черт вашей личности должен был быть уничтожен тоже?—?О чем вы говорите??О том, что божество уничтожило лишь персонификацию, образ Птицы у вас в сознании. Теоретически, все ваше должно было остаться при вас. Несколько недель, Сергей, гипноз и барбитураты на очных встречах?— и мы выясним?—?Да, хорошо. Я вам верю. Мне кажется, я и правда в порядке сейчас. Но где тогда тот, второй? И почему я не видел его??Я полагаю, что необходимость в нем отпала в тот момент, когда исчезла персонификация Птицы. На вторую часть вопроса точно ответить пока не могу?—? Кажется, я начинаю понимать. Но мне тревожно.?Из-за чего конкретно??—?Если моей психике в качестве защитного механизма предпочтительна диссоциация, какова вероятность нового распада??Теоретически вероятность есть, но сейчас я не могу дать вам ответ на ваш вопрос. Кроме того, защитных механизмов довольно много, не обязательно задействуется только один. И параллельно протекают другие процессы… Все сложно, Сергей. Мне нужно выяснить у вас еще несколько вещей. Готовы??—?Там дальше не особо интересно,?— вклинился Разумовский, остановив запись. —?Если вкратце, то док интересовался, не было ли у меня в последнее время галлюцинаций или еще чего. Он должен был написать тебе.—?Он сообщил, что без длительного наблюдения не может быть уверен, но пока что все нормально. Без глюков, деперсонализации и навязчивых идей. И как оно? —?спросил Олег, встав с кровати, чтобы принять лекарства.—?Ну, знаешь. Странно,?— Сергей сонно улыбнулся, глядя на него. —?Это пугает?— то, какими долгими стали сутки, как много разных эмоций можно испытывать. И все?— самому, ни с кем не деля. Такое чувство, будто сброшены все настройки. Ну что ты так смотришь?Олег замер с затянутым на плече ремнем и шприцем анальгина в руке. Оценил обстановку: мрак, около часа до рассвета, задумчивый Разумовский, обнимавший подушку, лежал на расстоянии вытянутой руки. Между ними?— глок.—?Давно не виделись,?— ответил Волков и, убрав ствол подальше, начал инъекцию.—?Очень,?— согласился Сергей, не отрывая взгляда от его профиля. —?Прости.Волков искоса взглянул на него и продолжил медленно вводить лекарство, отсчитывая минуту. ?Прости? отдалось внутри чем-то болезненным, вместе с тем нечитаемым.Уже засыпая в бесконечно долгих минутах ожидания, Разумовский вдруг почувствовал, как от виска к затылку скользнули чужие пальцы, заправляя за ухо прядь волос.—?Прощаю,?— послышалось совсем рядом. —?Потому что не в голову и не в сердце. Остальное переживу. Завтра будут готовы документы и карта с частью выведенных с твоих счетов денег. Сможешь уехать, куда захочешь.Разумовский тяжело вздохнул и посмотрел на Волкова в надежде на то, что он не всерьез. Надежда не оправдалась. Раздраженный ледяным взглядом Олега, Сергей до боли сжал его ладонь, чтобы перебить:—?Я не хочу никуда от тебя уезжать.—?Ты ничем мне не обязан.—?Ты бы еще предложил меня подвезти.—?Предлагаю. Мы оба не сможем жить нормально, и ты это знаешь. Один из нас снова сорвется, за ним другой.—?Именно. Ты уйдешь на войну восполнять недостаток свинца, а меня заберут в дурку с острым психозом и тихо убьют, пока я никого не убил,?— вновь перебил Разумовский. —?Неважно, в какой последовательности, если ты видишь в этом круг. Плевать. Ты сам говорил, что мы в ответе друг за друга, так вот?— я остаюсь. И давай попробуем хотя бы сейчас нормально поспать.Сергей потянул Олега за руку, чтобы тот лег. Волков тяжело выдохнул и поддался, ощущая подступающую медикаментозную пустоту. Разумовский, не отпуская его, повел губами, невесомо целуя шрам на его ладони, и пожелал спокойной ночи.Снаружи застыли утренние сумерки. Ночью был дождь, утро обещало быть пасмурным. С моря надвигался туман. Было влажно и прохладно в пальто, небрежно накинутом на голые плечи поверх бинтов. Олег курил, ежась от падавших за шиворот с сосен капель. Подремав с полчаса рядом с Разумовским, он проснулся от кашля. Не хотел будить?— ушел. Заныло плечо, горели пулевые?— пришлось перемотаться и принять анальгетики на опережение расписания. Удачно нашел сигареты. Таблетки все еще глушили мысли. Неплохо.Принял входящий от Цитовича. Пока молча слушал инструкции по лечению, обнаружил несколько исходящих на номер хирурга сутками ранее. Много ли это дало Разумовскому? Получив рекомендацию приехать на рентген, Волков послал хирурга нахрен и отключился.Янус?— так Олег про себя называл их с Сергеем общего психотерапевта?— в последнем сообщении интересовался самочувствием и настаивал на том, чтобы они вдвоем приехали погостить у него в Бергамо.Возможно, думал Волков, судьба действительно дала им шанс. Если Янус приглашал к себе, то только ради терапии. Значит, что-то еще можно наладить. ?Значит, в Бергамо?,?— Олег кивнул своей мысли, затянулся в последний раз и, одолеваемый болезненной слабостью и головокружением, побрел к дому.