Прощение (1/1)

Автор: fandom Worlds Jun Mochizuki 2016Канон: Crimson ShellПейринг/Персонажи: ОМП (сотрудник "Алой пули"), ВикторияЖанр: PWP, даркКраткое содержание: Особенности вечернего досуга рядовых "Алой пули". И некоторых Чёрных роз.Примечание/Предупреждения: смерть персонажаОт рваного мельтешения больных стробоскопических ламп у него ломит зубы, но второй опрокинутый стакан дымного, ожидаемо крепкого скотча уже поселил в голове приятное и низкое гудение, расплывчатый туман жемчужно-розовой зари, который виски впитал, когда рос ячменём на островах Оркни. Туман, похожий на вату, из которого, как Святое пришествие, опускаются с небесных вод на землю утлые носы рыбачьих лодок. Ими правят золотоволосые шотландки — но у этого видения, что сейчас стоит вполоборота к нему, волосы белые-белые, как молоко. Снежно-сахарные длинные локоны, спускающиеся ниже пояса, — и крайне, кхм, выдающийся бюст. Скотч булькает на дне стакана в дрогнувшей руке. Да, пятна возьми всех проклятых Чёрных с их шипами и ядом, имеет ли мужчина хоть раз право расслабиться?Всё сегодняшнее утро он смывал кровь с рук. На самом деле смыл сразу же, яростно втирая в кожу пенистое мыло с тошнотворным сейчас, после ночного тяжелого рейда, сладким ароматом физалиса, но фантомное ощущение мерзкой подсыхающей липкости не оставляло его ещё долго. Кран с горячей водой шипел и плевался, ветер шуршал жалюзи, а в низком, сколотом с одного конца зеркале смотрело рассеяно и тупо отражённое лицо – утомлённое, серое, небритое. Ночью он убил троих Чёрных роз. Двое были взрослыми парнями, зато третья — девочкой, ещё совсем ребенком, и пусть она чуть не располосовала ему правую руку, внезапно выбросив шипастую плеть из-за угла тёмной комнаты в полуразрушенном особняке, лазуритовые, цвета лагуны глаза наполнились слезами детской обиды и тут же погасли, когда алая пуля пронзила ей сердце. Зачем-то он подошёл и попытался нащупать ей пульс, несмотря на предупреждающий окрик товарища. Чёрные розы хитры, и он знал это, как любой другой, но девочка была несомненно мертва, — тогда-то он, наверное, и в её крови и испачкался. Худое запястье под пальцами поразило его своей какой-то очень птичьей хрупкостью — болезненно ужалило в сердце. Он смывал кровь всё утро и половину дня, потом спал до вечера без сновидений и кошмаров, а теперь пришел в этот бар. Здесь наливали лучший во всём Лондоне виски, а он хотел напиться так, чтобы завтра голова не болела.Впрочем, пятна с ней, с головой, потому что незнакомка поворачивается. Узкое лицо её, треугольное, острое, озаряется поочерёдно синим, жёлтым и кроваво-красным — свет цепляется за кончики белых ресниц, срывается искрами и исчезает. Ресницы вздрагивают, глаза моргают, приобретая внимательный блеск: девушка его заметила. Матовые губы расходятся в улыбке. Эй, парнишка... Это — поощрение, и, залпом допив свой стакан, он направляется к ней.Кожаная тесная юбка туго облегает её полные бедра — короткая, почти не оставляющая места для фантазии, потому что большая часть обычно воображающегося при взгляде на тесную женскую юбку и без того на виду. Кружево чёрных чулок переплетается паутиной. На блузке расстегнуты две верхних пуговицы.— Я давно привыкла, что мужчины при разговоре со мной смотрят куда угодно, но только не на лицо, — девушка говорит это беззлобно. — Если вы угостите меня коктейлем, я не буду настаивать, чтобы в вашем случае было по-другому.— Без проблем, — соглашается он.Она пьёт клубничный дайкири. Кончик гибкого розового языка ловко слизывает с края бокала огранку соли, и жар, возникнув клубком в солнечном сплетении, бросается в пах. Это — поощрение номер два, уже приглашение. На лицо вёе-таки тоже стоит глядеть.— Вечер пятницы, — девушка пожимает плечами. — Время для отдыха. Даже таким сосредоточенным на каких-то невеселых мыслях угрюмцам, как вы, всё же следует отдыхать в пятницу вечером. Вы не полицейский, случайно? У вас привычка прижимать руку к боку, словно удерживая кобуру.— Почти, — туман в голове затягивает в себя и вполне разумный вопрос о том, отчего она так наблюдательна. Но сегодня — время для отдыха. — А это имеет значение?— Да, если у вас с собой есть наручники. Или дубинка. В вечер пятницы они могут оказаться полезными.Кривая возросшей температуры чувствительно натягивает ткань его брюк. Утренняя кровь, свивающаяся тонкой струйкой в водосток по белому фаянсу, начинает блекнуть. Девушка имеет в виду совсем не пятничные беспорядки.— Не захватил их. Вы меня простите?— Прощения не заслуживают в такой шумной обстановке. Надо наедине, с глазу на глаз. Надо так, чтобы шло от сердца. Жарко, ощущаемо, искренне.Он, спотыкаясь, идет за ней через толпу по направлению к уборным.Закрытая на ржавую щеколду дверь кабинки с облупившейся краской принимает на себя вес двух тел, когда он втискивает в неё эту странную, нездешне необыкновенную девушку. Розовый гибкий язык охотно пробирается ему в рот, принося вкус безумств и дайкири. ?Господин офицер?, — мягко мурлычет она. Он не офицер, он всего лишь солдат, рядовой, чистильщик, — садовник, как метко выражаются в организации, косарь Чёрных роз, но для неё он станет генералом. Она с неожиданной силой толкает его на опущенное сиденье и сама расстёгивает на себе свою полупрозрачную блузку. Тесную юбку из кожи же можно просто задрать. Нижнего белья под ней не обнаруживается, и ?господин офицер? не сдерживает торжествующего рычания: вчера он убивал, сегодня будет жить. Девушка прижимается к нему своими восхитительно полными бедрами, осёдлывая, звякает молнией брюк, высвобождая то, во что обратился весь он, оглаживая низ живота, жёсткую поросль, яйца. Сжимает член так крепко, что темнеет в глазах, — и вскрикивает одновременно с мужским хриплым возгласом, подаваясь навстречу ласкающей её клитор руке. Запрокинутая голова, оскал ровных зуб, солёный изгиб плеч и ключиц, твёрдость острых сосков, которые он ощущает, плотно приникнув к ней грудью; картина вожделеющего сумасшествия в неверном свете засиженной мухами лампочки, ликующий диссонанс, неправильность, которую, быть может, он ожидал всю жизнь. Влага под его ладонью пахнет терпким солодом: пролил как-то виски, или она сама — виски, дымный рассвет, жемчужный туман... Он рывком оказывается внутри жаркой щели, гладкой, тугой, раскрывшейся для него, как бутон, чувствует шелковистые завитки волос, такие же млечно-белые, как размётанные сейчас по её плечам и спине, чувствует, что долго не выдержит и кончит, как подросток. Но прежде он должен узнать её имя, потому что хочет, достигнув оргазма, выкрикнуть его, и плевать, если кто-то услышит.— Скажи мне, скажи, — просит он, но не успевает, взрывается. Она обмякает одновременно с ним. Лампочка над головой мигает. В рукомойниках заунывно каплет вода. Он отчего-то опять вспоминает о крови.— Прощение, — тихо выдыхает девушка на ухо.— Это же не имя, — он устало улыбается. — Ну-ка, не томи...— Прощение. Ты, кажется, хотел заслужить его, сволочь?Свет мигает и гаснет с хлопком, когда разлетается лампочка, — когда в неё ударяет тугое, так похожее на хлыст, но гораздо больше похожее ещё на цветочный стебель с шипами. Он успевает рассмотреть это, прежде чем свет умирает во тьме капающих рукомойников, но тело, даже вымотанное и сейчас расслабленное, реагирует раньше недоумевающего мозга, — однако занесенная для удара плашмя по шее девушки рука вдруг опаляется болью, когда её оплетает послушная чужому приказу лоза. Нет, роза.— Чёрные пятна бы тебя побрали, дьявольское отродье! — вторая рука, протянутая к тонкому горлу, ловится в плен точно так же. Сладкое наваждение смывается ужасом. Какой же он болван!Не расцепляя союза их тел и, словно бы находя в этом извращённое удовольствие единения теперь уже не случайных партнеров — жертвы и хищника, роза обнимает свою добычу за шею. Гибкие стебли обвиваются вокруг его лодыжек, впиваясь шипами в кожу, приковывая к месту. В воздухе появляется запах крови. Его.— Заслужи прощение, убийца, — нежно шепчет роза. — Заслужи своей смертью, ублюдок. Проклятая Алая пуля, сгинь теперь в аду. Но повеселились здорово.Он бьётся и кричит о помощи, но музыка грохочет, и мельтешит стробоскоп, обращая лица ритмично дёргающихся на танцполе людей в мозаичное полотно ярких красок. Шипы впиваются в его глазные яблоки, пропарывая их, как плотное желе. Он допустил ошибку, он жить не будет, — будет жить эта Чёрная роза. Странная, нездешне необыкновенная девушка. Как всё-таки ее зовут?Лазуритовые лужицы слёз поглощает темнота небытия. Плоть, дымясь, сползает с костей. Девушка улыбается. У неё улыбка победителя.Виктория.