Глава IХ. Пир победителей (1/1)
Глава IX. Пир победителейНачали мы, разумеется, со здоровья короля Людовика. Потом, конечно, выпили за мсье Армана и его чудесное спасение.
– Яд, – задумчиво произнесла миледи, поигрывая бокалом, – как это по-женски…– И по-итальянски, – добавил Рошфор. И тут же поведал нам историю стопятидесятилетней давности, произошедшую, как я понял, во Флоренции. – Заговорщики напали на Лоренцо Великолепного в соборе, прямо во время службы, но ему удалось укрыться в алтаре, а потом убежать. Он жестоко отомстил своим врагам – Франческо Пацци он повесил прямо на окне его же собственного дворца да еще выпустил ему кишки прямо на мостовую.– С Медичи шутки плохи, – мрачно высказалась миледи. – Люсьен, не спи, наливай!Хотя Рошфор тут же вспомнил убийство герцога де Гиза, а миледи – о доминиканце Клемане, зарезавшем Генриха III, почему-то лучше всего я запомнил слова: ?яд?, ?по-женски? и ?Медичи?, которые с той самой ночи связались у меня в голове воедино.Две бутылки скоро иссякли, и Рошфор добыл еще – в замке никто не осмелился ему перечить, так что граф с триумфом прибыл из винного погреба с бочонком на плече.
Потом мы пили за здоровье – сначала мсье Армана, потом всех присутствующих по очереди. Потом тосты у нас закончились, и Рошфор предложил пить за родню. Моей нам хватило надолго, но мы не дошли и до половины моих племянниц и племянников.Я не помню, как заснул, но проснулся от пинка в лицо. Я почему-то обнимал сапог графа, лежа валетом к нему спиной, а лицом к стене.На сундуке, служившем мне кроватью, мы как-то уместились втроем – лучше всех устроился граф: его нос утопал в декольте миледи, а щекой он придавил ее прекрасные золотые волосы, не давая ей пошевелиться. Миледи уткнулась ему в макушку и обхватила рукой за талию. Им, наверное, было тепло, а вот я замерз, хотел отлить, пить, да и руку вдруг начало дергать.Когда я вернулся из отхожего места, Рошфор сидел на кровати, держась руками за голову.– Скажи, о Ганимед, у нас осталось вино?Я проверил бутылки – все были пусты.
– Нет, монсеньер, не осталось.– Сухо, как в пекле! Я бы отдала душу дьяволу за глоток бургундского! – простонала миледи, открывая глаза и страдальчески морщась.– На сей раз я спасу вашу душу, – раздался вкрадчивый голос Монсеньера. – Утреннее отсутствие горячительного свидетельствует о доверительных отношениях между пьющими, не так ли?– Да, монсеньер! Вы не оставляете нас пастырским попечением, – миледи припала к руке его высокопреосвященства.
Монсеньер протянул Рошфору бутылку.– Шамбертен, – с поклоном произнес граф, откупорил и разлил.Мне все казалось каким-то нереальным, но я так утомился событиями предыдущих суток, что не мог даже удивляться.– Собирай все, Люсьен, мы уезжаем через час. В карете выспишься, – и его высокопреосвященство шагнул в светлый проем, дзимарра взметнулась за его спиной подобно крыльям взлетающего орла. Сравнение это, как оказалось, пришло в голову не только мне.– Орел наш кардинал, – одобрительно сказал Рошфор.– Выспрь быстро, как птиц царь, вспарил на Геликон… – подхватила миледи.– Кому на Геликон, а кому и в Тартар...– Аминь.Обменявшись этими малопонятными словами, граф и миледи последовали за Монсеньером, на прощание Рошфор одобрительно кивнул мне, а миледи потрепала за ухо:– Молодец, мальчик!Я торопливо умылся и поспешил к монсеньеру.– Умываться, завтракать, ваше высокопреосвященство?– Ничего не надо, – монсеньер вскинул на меня глаза, горевшие сухим, неистовым блеском, – немедленно съешь яблоко.
– Да, монсеньер! – от меня, видимо, разило как из бочки, так что я уже сам догадался переменить рубаху и куртку, когда закончил укладку багажа.Одежду мне выдал мэтр Шико в первый же вечер моей службы: четыре пары полотняного нательного белья – рубахи и штаны, серую суконную куртку и серую бомбазиновую. А также шесть пар нитяных чулок – пять черных и парадную белую пару,короткие серые кюлоты и серую же широкополую шляпу.
У всех слуг Монсеньера была такая одежда, вкупе с серым шерстяным плащом это составляло роскошный гардероб для любого слуги, включая даже королевских.Следующий день мы провели в пути, делая остановки только на время, потребное на смену лошадей. Наверное, весь Париж съежился в страхе, ожидая прибытия его высокопреосвященства. Всю дорогу он работал, не отрываясь от бумаг и лишь иногда прерываясь для разговора с тем или иным таинственным незнакомцем, которые забирались в карету вдали от оживленных мест, задерживались для тихих разговоров с кардиналом – то на пару минут, то на час – и так же незаметно нас покидали.
Жутковатое, наверное, зрелище представляла наша карета – несущаяся сквозь страну, пряча в своих недрах самого могущественного человека во Франции, притихшей в ожидании арестов и казней…– За эту поездку ваше высокопреосвященство приобрел верных союзников, – елейно начал какой-то очередной временный спутник на исходе нашего путешествия.– Его высокопреосвященство за эту поездку приобрел геморрой величиной с Папскую область! – отрезал Ришелье. – А дураков у нас на два века припасено,– он не уставал поражаться, насколько дерзость покушения не соответствовала нелепости исполнения.Скоро должен был показаться Париж, когда мсье Арман наконец-то заснул: не забыв сложить и убрать бумаги в бювар, только вот перо уже само выпало из его тонких пальцев, за последние два дня, кажется, еще более истончившихся, как и его лицо, на котором, несмотря на выступившие скулы и общую изможденность, сейчас гуляла победная усмешка. Я боялся шевельнуться и молил Господа о ровной дороге и чтоб Париж подольше не начинался: Монсеньер велел сразу доставить его в Лувр.Так что нормально пообедать и выспаться он смог только на пятые сутки. Конечно, он заболел.