End (1/1)

Планету?— не иначе, от большого ума?— назвали ?Водой?. Разумеется, вода тут была, и в изобилии. Ее было даже слишком много, как на мой вкус: ионные двигатели над морями куда быстрее перегреваются. Этот мир мне не нравился, впечатлил только промелькнувший вчера огненно-рыжий солончак, где я впервые понял, что цель все еще не покинула планету. Тут нет людей, а значит?— тут чисто, до противного чисто, и тем проще искать Пиллера. Элементарно, Синдзи. По грязи. ?Рудольф Штернблад? заложил крутой вираж, отслеживая широкую полосу повышенного радиационного фона: мерзавец славно маневрировал, но, увы, ни Пиллер, ни его люди были не в курсе, что в этом девственно чистом раю послед ионной колымаги светится, как сигнальная ракета. ?Изотопный след. Черт, как давно это было?. Я поерзал в кресле и уставился на мигающую панель на потолке рубки. Недра модуля, отряд ?виндикаторов? на хвосте и попискивающий тонкий дозиметр. И Нагиса, готовый прыгнуть мне на голову. Взволнованные воспоминаниями ?Серии? зашумели в голове: они не любили мою память, а если уж прямо говорить?— ненавидели. Теперь придется усыпить парочку-тройку из них до утра, иначе кошмары мне обеспечены. Треклятые куклы развивались, ломая ограничения, непрестанно лезли мне в мозги, и после каждого вылета я, полумертвый от неумолчного клекота, приползал к Акаги, чтобы она потерла им память и отформатировала прошивки. На поверку идеальные рабы оказались очень стремными, и, увы, не только для противников. ?Пристрелю старую суку, если не найдет способ усмирить их?. Я вызвал медицинское подменю на панели и слегка повисел над ним: с одной стороны, я точно буду яснее думать, с другой?— отсутствие в бою трех ?Серий?. А лучше, конечно, четырех, тогда и мозги болеть не будут. Я помотал головой, отметая соблазнительную перспективу: возможно, Пиллера удастся взорвать бортовой ?рельсой?, возможно,?— нет. Так что лучше оставить в строю шесть ?Серий?, а не пять. Нужные команды отданы, фрегат ищейкой мечется по невысокому взгорью, а в мозгах затихает буря чужих недо-разумов. Акаги сказала, что дело не в ?Сериях?. Сказала, что проблема во мне, что моя идеальная совместимость с ними?— это совсем не обязательно означает удобство и приятность. В конце концов, я ведь псих. Я, помню, тогда смотрел на нее и видел, что профессор врала: все было не так просто, и она до одури боялась. То ли снова ее творения оказались куда страннее, чем предполагалось, то ли еще что. В конце концов, не моя печаль. Машут клинками? Машут. Дырявят врага из коил ганов? Дырявят. Слушаются меня? Еще как. Пусть еще, мать их, перестанут лезть мне в голову?— и я буду счастлив. А проблемы самозарождения разумов и метания всяких еваделов меня не колышут. Ну и где же ты, последний из ?Чистоты?. Сколько их было уже?— этих последних? Они все вплывают и всплывают, и их биографии давно перестали интересовать меня. Каждый из них работал в организации, которую кормили с рук еваделы. Евадел теперь остался один, а следов из прошлого?— много. Что не ясно? Все ясно, отец. Подробности связей ?Ньюронетикс? с фашистами? Ничего не знаю, и знать не хочу. Разрешите идти??— Я что, уснула? Явление второе.?— Вроде того. Аска шлепнулась в кресло рядом и зевнула.?— Ну, и где этот гад? —?полюбопытствовала она, изучая экраны. Трогать что-либо в кабине я ей запретил, даже радарные и визирные панели. Не люблю я этого.?— Драпает. Судя по сигналам, вызывает свой корабль. Она кивнула, массируя себе плечи: опять, скорее всего, в медблоке дрыхла вместо того, чтобы нормально улечься у меня в кровати. ?Гордость у некоторых не лечится?.?— Я Бетховена включу. ?… и вкусы?— тоже?. Ну что за существо: в кабине боевого фрегата слушать музыку. Хотя марши…?— Да мне плевать. Только в наушниках. Аска хмыкнула и демонстративно включила громкую. ?О, черт?. Мелодию даже я уже знал. Это был чертов ?Marsch Des Yorckschen Korps?, и меня, наверное, будут жарить в аду под эту бравурность и пафос. Я пожал плечами и отвернулся, чувствуя испытующий взгляд рыжей: та, наверное, на какую-то реакцию надеялась, дескать, чтобы я одобрил или вскипел от негодования. Но это значит: пререкаться, выяснять, что-то обсуждать. Скучно. И голова от этого болит даже безо всяких ?Серий?.?— Навевает, правда? Явление третье. Я ее когда-нибудь пристрелю. Один из самых дурацких ее подкатов: мол, давай поговорим о прошлом. Подразумевается, само собой, ?о нашем прошлом?, причем, о прошлом, которого никогда не было: мы никогда не слушали вместе эти ее марши. Да и всего остального тоже не случилось.?— Мне не нравится.?— Понятно. Поставить джаз? А это уже что-то новенькое. Сорью смотрела на меня, и я сейчас отчетливо видел, зачем мне нужна эта рыжая стерва. Вызов. Постоянный и непрекращающийся, словно на тебя навели ствол, и никакая ?Серия? от такого не прикроет. В такие моменты я точно знаю, почему тогда, среди горящего управления я не нажал на курок. А ведь можно было бы даже не мараться: просто приказать ?Серии? нанести последний?— сто какой-то там удар по истерзанной кукле. ?Тем более что я давно уже путаю, кого как убил: кого руками ?Серии“, кого своими собственными?. Можно было всего этого избежать, и этого разговора тоже. Можно было, и, наверное, стоило, потому что на нее периодами находило, и находило чертовски неслабо. Она доставала меня какими-то мелочами, что-то вышаривала там, в прошлом. Какие-то глупые эпизоды. Аска вспоминала, как Редзи Кадзи вешал мне на грудь медаль. Я запомнил, что этот фарс был в большом каком-то зале, а Аска говорила о пустых глазах скешника. Я едва помнил даже формулировку: ?За пресечение узурпации полномочий и чего-то там?,?— а рыжая все не могла успокоиться и пыталась рассуждать о самой Кацураги. И это при том, что ни черта о ней не знала. Даже как погибла капитан. ?Вообще-то майор,?— поправил я себя. —?Пусть всего два дня?— но майор?. Аска устроила длинные ноги прямо на пульте аварийных пусков, она смотрела в обзорный экран и, казалось, плевать хотела на то, что я ее разглядываю. А мне почему-то виделась охапка кровоточащих тряпок, которую я притащил в ?Ньюронетикс?. А когда я вернулся с очередного задания, она встала с коляски и что-то сказала. Вспомнить бы, что. Голову раскололо: ?Серии? разом взвизгнули в моем разуме. Они ненавидели мою память. Да что там?— ненавидели. Они ее обожали, и это сводило меня с ума.?— У нас тут какая-то птичка на радаре,?— сухо сообщила Аска откуда-то из-за звона мигрени. —?И хватит уже пялиться на мои ляжки. Раздирая ногтем висок, я выдвинул консоль наведения ?рельсы?. Прицельные метки все туже затягивали петлю вокруг ионолета Пиллера, а из динамиков строевым шагом шел марш, и ему было несколько веков. ?Отличная музыка, чтобы проделать в ком-то дыру. Веселая?. * * * Берег моря почти не имел запаха: немного тянуло йодом и серой, да и то?— скорее, нос больше додумывал. Гарь от сожженного челнока сюда не добивала: похоже, на Воде совсем не водилось ветров, и вялые волны, тихо шипящие у берега, вроде как соглашались с моим выводом. Я держал перед лицом ладонь и шевелил пальцами, пытаясь на фоне неба рассмотреть, где там стык синтетического протеза и моей родной плоти: оглядываться по сторонам что-то совсем не хотелось. Вода оказалась гаденьким миром?— ярким, красивым, но отвратительно пустым. Наверное, те, кого прислали сюда оценить возможность колонизации, были тонкими натурами. Сразу почувствовали, что это, скорее, мир-могильник, и задвинули планету в конец списка. Тут хотелось спать. Лежать и дрыхнуть, без конца рассматривая мглистые сны.?— Скажи, ты всем доволен? Обычно этот вопрос задают мужчины женщинам, а не наоборот. Я скосил глаза и понял, что Аска не о сексе. Рыжая смотрела в фиолетовое предзакатное небо.?— ?Всем??— это ты сейчас о чем??— ?Всем??— это значит ?жизнью?, болван. Аска потянулась и без упора на руки села. Ее кожа слепила под лучами умирающего солнца, и это было красиво, должно же быть хоть что-то красивое в этом мире, пусть даже это красивое?— синтетика.?— Жизнь?— дерьмо, Аска. Тебе ли не знать.?— А. Ну, да. Это я легко отделался. А еще мне спать охота.?— Ты знаешь, почему я пошла за тобой? Сглазил. Я приоткрыл глаза. Аска все так же сидела, слегка согнув колени, но теперь она обернулась и смотрела на меня из-за плеча. ?На руке песок налип?,?— рассмотрел я. Хороший такой, крупный белый песок. Это, а о чем она, собственно, спрашивала? Ага… Можно, конечно, ответить, что ей больше некуда идти. Что у нее больше ничего нет. Что я могу еще раз превратить ее в набор изувеченных органов?— и она все равно меня поймет. То ли запоздалая совесть за Аянами, то ли еще какая тонкость?— мне лень разбираться. Аска будет давать подзатыльники на заданиях, обзывать ?болваном?, но поймет. И ничего не скажет. О, точно. Когда она поднималась тогда мне навстречу из инвалидной коляски, она ничего не сказала. С другой стороны, что я знаю о ней? Именно, ничего. И не надо мне оно. ?Как хочешь,?— сказал отец. —?Хотя фрегат рассчитан на десять человек?. Человек?.. Девяносто процентов экипажа и так не люди. ?Пусть летит,?— сказала Акаги. —?Пока я не найду решения, она будет удерживать тебя от безумия?. Да, наверное. Аска ждала ответа, и глаза у нее были совсем тусклые.?— Наверное, потому что ты себя ненавидишь. И поэтому не видишь места лучше, чем рядом со мной. Рыжая помолчала. Я смотрел снизу вверх в это лицо и видел еще одну причину: ей, как и мне, все равно.?— Потому что я тебя люблю, мудак. ?Вон оно как?. Аска улеглась, сцепив ладони под затылком.?— Впрочем, ты тоже прав,?— добавила она. Небо стремительно темнело, и я, засыпая, почувствовал жжение в груди, не беспокоившее меня с тех пор, как в баке с LCL мне заменили сердце. Первый в мире человек с фантомными болями сердца. Шикарно. Хотя я даже в этом вряд ли первый. *no signal* Стены были хороши. Они сочились грязной влагой, и в паре мест я даже увидел кирпичи?— с ума сойти, самые настоящие кирпичи. Тут удивительно слабый фон, но я, несомненно, очень глубоко, у самых истоков парящего мегаполиса. Прожектора в наручах ?Серий? пластают темноту сервисного туннеля, меня догоняет запах дыма и озона?— оттуда, где в зале я встретился со всем своим бывшим управлением. Бывшим?— во всех смыслах. Впрочем, там был не полный состав: Аску еще предстоит найти, но сейчас у нас черед Нагисы. Блэйд раннеры его таки вычислили?— в упор не пойму, как, но вычислили, так что я им даже где-то благодарен. И хватит об этом: счет взаимных услуг оплачен и закрыт. Вслед за головной ?Серией? я вошел в подернутый сыростью зал?— когда-то тут была опора одного из кранов, который начал возводить модуль, и на подошве проржавевшего противовеса сидел Нагиса Каору.?— Ты здесь,?— сказал он, поднимая голову. Очевидно. Предсказуемо. Банальный киношный маньяк, которого просто надо прикончить. Сумасшедший спецназовец, возомнивший, что может играть и против хозяев тоже. Хорошо, что мне не интересны мотивы его поведения: уверен, меня бы стошнило от умиления и драматичности исповеди. Мысль разделилась на девять потоков и привычно скользнула в чужие несовершенные разумы. В мои разумы. ?Клинки. Выключить все режимы?— просто изрубить его?. Я замер: распадающееся зрение обнаружило на коленях Евы кота?— черноухого и голубоглазого. ?Сиамец,?— вспомнил я каталоги,?— но почему-то среднешерстный?— переродок какой-то?.?— Пришел убить меня? Хорошо, что ты спешил.?— Почему? Я все же открыл рот. Что ж, придется потерпеть немного фарса. Хотя это и не фарс?— так, попса.?— Срок моей эксплуатации истекает через несколько часов. Я умру. Нагиса все так же сидел, поглаживая кота за ухом. Электроживотное нервничало. Чертовски странная программа у кота, чертовски странный разговор с его хозяином. Нагиса хочет забрать меня с собой? Я метнулся по чужим разумам, и ?Серии? обшарили помещение сканерами?— нет, взрывчатки нет, ловушек нет. Ничего тут нет, только сырость, текущие стены, попискивание дозиметров и размноженное поле зрения, в фокусе которого?— беловолосый парень в рабочем комбинезоне.?— Все лишено смысла, Икари. О, экзистенциализм попер. Поздно ты о душе задумался. Я молчал.?— Как вы живете, зная, что умрете??— Никак. Это что, я ответил? А. Ну, пусть буду я.?— Понятно. Он ни о чем не жалеет, понял я. Ни о том, что лишился всех своих, ни о том, что отобрал столько жизней, ни о том, что убил мою Рей. Просто кусок синтетического мяса со странными завихрениями на излете. Оставить его умереть самого, что ли??— Скажи, Икари… Как она улыбалась??— Никак.?— Никак??— Никак. Я не видел, чтобы она улыбалась. Я непонятно зачем расширил свой ответ, и стало как-то гадко. Наверное, потому что я ничего не чувствовал: мне не взорвал мозг мой ответ, не стал еще омерзительнее этот уебок, который ударился в философию смерти.?— Иногда чтобы победить, достаточно умереть, Икари. Я отвернулся. Передо мной выхваченная прожектором тень занесла клинок. ?Убивать. Долго?.?— Тогда ты победил. Я шел по туннелю прочь, прикуривая на ходу. Мимо меня промчался кот. Мне было никак, только в груди маленькой лампочкой тлел последний вопрос Нагисы. И эта лампочка больно жглась. *no signal* Ты сел, обеими руками впиваясь в грудь. По лицу градом катится пот, в голове, как баньши, воют потревоженные ?Серии?, а перед глазами кровавый диск тонет за песчаной косой. У тебя в груди очень болит. Очень. Ты осмотрелся: Аска спала на боку, ее рыжая грива разметалась, мешаясь с песком. И по-прежнему ни дуновения ветра. Ты понимаешь, что это отвратительный мир. Ты потянулся к вещам и, покопавшись, сунул в зубы сигарету?— зачем-то осталась ведь эта привычка? Только поднеся ладонь к глазам, ты наконец поверил, что дрожит и протезированная рука тоже. В горле ходит злющий напильник, крупный и новенький, а ты смотришь на кровавый закат, ждешь какого-то озарения, напрасно ждешь, и пытаешься получить всего один исчерпывающий ответ. Ты ведь знаешь его, правда? Когда отец упомянул о возобновлении производства Ев типа РА, ты ничего не сказал. Ты просто взял фрегат и спалил к херам эту фабрику. Отец никак не отреагировал, но намек понял: он ведь умный человек, твой отец. Владельцу мира нужен верный бесчувственный пес, а не сорвавшийся сын. Ты докуриваешь сигарету, а в памяти мотается пленка, старая такая, как в кассетниках: ?Как она улыбалась? —?Никак?. Стоп?— перемотать?— проиграть. Стоп?— перемотать?— проиграть. Ты смотришь сквозь дым на это море и понимаешь, почему этот мир так тебе противен: ты ведь обещал ей такой же. Пусть в голове, пусть. Пусть это были только мысли?— так ведь и она сама не сказала тебе ни слова о своих чувствах?— неужели это важно? Море гаснет, пригасает небо, ты давно уже скурил поганый фильтр, и становится зябко. Ты смотришь на шепчущие волны, и понимаешь, что не пойдешь купаться. Сейчас и в одиночестве?— точно. Хотя бы потому, что ты не умеешь плавать, и где-то, каким-то трезвым краем перекошенных мозгов ты чувствуешь, что можешь этим воспользоваться. Любовь пришла к тебе во время ответственного задания?— с ним же и ушла, смысл жизни так и не найден, зато на берегу мерзкого моря обретен смысл смерти. ?Интересно, какой он, рай для синтетиков??,?— думаешь ты. ?Жаль, что я его не увижу?. Тебя ждет еще один день, точно такой, как и вчерашний. Он будет опять таким же, только завтрашним. Ты понимаешь, что тебя развезло, что это все чертова боль в груди, что Акаги?— сука, не могла подобрать нормального сердца, что Аску пора будить, что у тебя еще много мишеней, недовольных новым миропорядком. А еще ты знаешь, что почему-то не сможешь забыть этого берега. Хотя бы потому, что он тебе отвратителен. Хоть ты уже и забыл?— почему.