Часть двадцатая (1/1)

На пол пути к поляне, на встречу ребятам выбежали двое. Джеф и Клинт, запыхавшиеся от быстрого бега еле перебирали ногами. Их взгляды блуждали по каждому?— полные страха и отчаяния.—?Вы чего здесь делаете?—?Ребят, там это,?— тяжело дыша начал Джеф.—?Девчонка пришла в себя,?— закончил за друга Клинт.—?Она очнулась? —?голос Томаса был полон надежды. Если в его взгляде можно было узреть радость, то в глазах Минхо и Лив сочилось недоверие.—?Можно и так сказать.Усмехнулся Джеф. Сорвавшись с места ребята побежали к очнувшийся девушке.Когда разговор между Томасом и Терезой закончился, а Алби вкололи то самое странное вещество, имеющие все те же надписи что и на припасах "П.О.Р.О.К", было решено сослать Томаса в кутузку, так же, как и было положено ранее.Кутузка приютилась в неприметном закутке между Хомстедом и северной стеной, скрытая колючим, торчащим во все стороны кустарником, который выглядел так, словно рука садовника не прикасалась к нему добрую сотню лет. Она представляла собой довольно неказистое бетонное сооружение с единственным крошечным зарешеченным окошком и деревянной дверью, закрытой на страшный ржавый засов, как будто попавший сюда из мрачного средневековья.Галли достал ключ, открыл дверь и жестом велел Томасу войти.—?Там только стул и безграничные возможности для безделья. Наслаждайся,?— усмехнувшись проговорила Оливия, согласившаяся сопроводить ребят во избежание будущих ссор.Томас мысленно чертыхнулся, когда переступил порог и увидел тот самый единственный предмет мебели?— безобразное шаткое седалище, одна ножка которого была явно короче других?— причем, вероятно, укоротили ее намеренно.—?Сладких снов,?— надсмехался над Томасом Галли, закрывая дверь. Юноша услышал за спиной звук задвигающегося засова и щелчок замка, затем в маленьком окошке без стекла показалась довольная физиономия Галли.—?За нарушение правил это еще мягкое наказание, Томми,?— сообщила девушка, глядя на испуганного парня?— Хоть ты и спас жизнь людям, но должен уяснить…—?Да помню я, помню. Порядок!Оливия улыбнулась. Выхватив из рук Галли ключи, собираясь отдать их Заму на ужине.—?Ты шанк не промах, признаю. Но независимо от того, враги мы или товарищи, должен четко следовать правилам. Только они и помогли нам, все это время выжить. Поразмысли, пока будешь сидеть и пялиться на чертовы стены.—?До встречи Салага,?— махая факелом парировал строитель уходя.—?Томас, завтра сложный день, тебе стоит выспаться,?— Оливия чуть нагнулась, чтобы парень смог точно расслышать её слова?— я не доверяю Терезе. Будь осторожен рядом с ней, она не та, кем хочет казаться.Пожелав доброй ночи, девушка скрылась из виду, оставляя Томаса со своими мыслями. Прошел час. Скука подтачивала Томаса, словно крыса, прогрызающая дыру в полу. Даже размышление не давали ему и шанца на хоть какую-то занятость. К концу второго часа ему хотелось биться головой об стену. Спустя еще пару часов он пришел к выводу, что предпочел бы отужинать в компании Галли и гриверов, чем торчать в этой проклятой тюрьме. Он попытался выудить из недр сознания какие-нибудь воспоминания, однако каждый раз, не успевая обрести отчетливые очертания, они рассеивались как дым.К счастью, ближе к ночи пришел Чак. Он тайком принес еды и немного развеял скуку. Мальчишка был в своем репертуаре: просунув в окошко несколько кусков курятины и стакан воды, он принялся развлекать Томаса бесконечными разговорами.—?Жизнь возвращается в нормальное русло,?— объявил он. —?Бегуны в Лабиринте, остальные занимаются повседневными делами. Глядишь, мы все-таки выживем. Правда, Тереза ушла в лес и так не объявилась. Ньют приказал парням немедленно сообщить о её местонахождении, если они наткнутся на неё. Да, кстати: Алби уже встает, правда, дальше медблока он не ходит. Ньют страшно рад, что теперь ему больше не придется исполнять роль большой шишки.При упоминании об Алби Томас застыл с куском курятины в руке. Он представил, как всего часы назад тот бился в припадке и душил себя. Затем юноше пришло в голову, что никто до сих пор не знает, что сказал ему Алби перед тем, как его оттащили от вожака,?— прямо перед его попыткой задушить Томаса. Впрочем, теперь, когда Алби не прикован к постели, ничто не помешает вожаку Глэйдеров убить его в любой другой момент.Чак продолжал болтать, направив разговор в совершенно неожиданное русло:—?Слушай, я тут немного запутался… Знаешь, мне грустно, я тоскую по дому и все такое, но при этом совсем не помню место, в которое мечтаю вернуться. Это так странно, если понимаешь, о чем я… Но я знаю наверняка, что не хочу жить здесь. Хочу вернуться назад, к семье. Какой бы она ни была и откуда бы меня ни похитили. Я хочу все вспомнить.Томас опешил. Ему еще не доводилось слышать от Чака более серьезных и искренних слов.—?Я прекрасно тебя понимаю,?— пробормотал он.Невысокий рост Чака не позволял Томасу видеть глаза мальчика, пока тот говорил, но, услышав следующую фразу, ему стало ясно, что их наполняла боль, а то и слезы.—?Я поначалу часто плакал. Каждую ночь.При этих словах мысли об Алби совсем выветрились у Томаса из головы.—?Правда?—?Перестал только незадолго до твоего появления. Ревел, как сопливый младенец. А потом, наверное, просто свыкся. Глэйд стал новым домом, хотя не проходит и дня, чтобы мы не мечтали вырваться отсюда.—?А я только два раз заплакал с тех пор, как прибыл, правда, тогда меня чуть живьем не съели, а потом новость об Инь… Я, наверное, совсем бездушный и черствый засранец, раз посмел назвать её предательницей. Слишком много подозрений появились возле неё, а после, мы узнаем что она единственная кто нашел хоть какие-то зацепки о выходе…Томас, вероятно, никогда бы не признался, что плакал, если бы Чак ему не открылся.—?Ты тогда разревелся? —?донесся до него голос Чака.—?Ага. Когда гривера раздавило, я сполз на землю и разрыдался так сильно, что у меня аж в горле и груди заболело,?— та ночь была еще слишком свежа в памяти Томаса, два страшных деяния произошло?— одно хуже другого. —?в тот момент на меня как будто разом все свалилось. И знаешь, потом стало легче. Так что не стоит стыдиться слез. Никогда.—?А потом и правда как-то легче на душе. Странно все устроено…Несколько минут они молчали. Томас надеялся, что Чак еще не ушел.—?Эй, Томас,?— позвал его парниша.—?Я здесь.—?Как думаешь, у меня есть родители? Настоящие родители.Томас засмеялся, но скорее для того, чтобы справиться с внезапным приступом тоски, вызванным вопросом мальчика.—?Ну конечно, есть, шанк! Или мне на примере птиц и пчел объяснять тебе, откуда берутся дети?Томас вздрогнул: он внезапно вспомнил, как его просвещали на эту тему; правда, того, кто просвещал, забыл.—?Я немного не о том,?— почти прошептал Чак упавшим голосом. Чувствовалось, что мальчишка совсем скуксился. —?Большинство ужаленных, что проходят Метаморфозу вспоминают страшные вещи, о которых потом не хотят рассказывать. Поэтому я начинаю сомневаться, что дома меня ждет хоть что-нибудь хорошее. Вот я и спросил, возможно ли такое, что там, в большом мире, мои мама с папой все еще живы и скучают по мне? А может, даже плачут по ночам…Вопрос окончательно выбил Томаса из колеи. Глаза наполнились слезами. С тех пор как он оказался тут, вся жизнь пошла кувырком, поэтому юноша как-то не воспринимал Глэйдеров как обычных людей, у которых есть семьи и безутешные близкие. Как ни странно, с этой точки зрения Томас не смотрел и на себя самого. Он думал лишь о том, кто его пленил, с какой целью упек в Лабиринт и как отсюда сбежать.В первый раз Томас почувствовал к Чаку нечто такое, что привело его в неописуемую ярость, отчего захотелось кого-нибудь убить. Ведь мальчик должен учиться в школе, жить в доме, играть с соседскими детьми. Чак заслуживал лучшей доли. Он имел право каждый вечер возвращаться домой к родителям, которые его любят и беспокоятся о нем,?— к маме, которая заставляла бы его каждый вечер принимать душ, к папе, помогающему делать домашние задания…Томас возненавидел людей, оторвавших несчастного, ни в чем не повинного ребенка от семьи. Он возненавидел их такой лютой ненавистью, на которую, казалось, человек и вовсе не способен. Юноша желал им не просто смерти, а смерти страшной и мучительной. Ему пронзительно хотелось, чтобы Чак вновь обрел счастье. Но их всех лишили счастья. И их всех лишили любви. Будущего…—?Послушай меня, Чак,?— Томас замолчал, пытаясь успокоиться и не выдать дрожащим голосом бушевавших в нем эмоций. —?я уверен, что у тебя есть родители. Я это знаю. Звучит ужасно, но ручаюсь, что мама как раз сейчас сидит в твоей комнате, сжимает подушку и смотрит в окно на мир, который тебя у нее отнял. И я ручаюсь, что она плачет. Плачет навзрыд, по-настоящему?— сморкаясь и промокая платком опухшие от слез глаза.Чак не ответил, но до слуха Томаса донеслись едва различимые всхлипывания.—?Не раскисай, Чак. Мы решим загадку Лабиринта и уберемся отсюда. Я теперь бегун, и, клянусь жизнью, верну тебя домой, и твоя мама перестанет плакать.Томас искренне верил в то, что говорил. Дав клятву, он словно выжег ее в своем сердце.—?Надеюсь, ты прав,?— отозвался Чак срывающимся голосом. Секунду помедлив он вытащил из кармана странную игрушку.—?Эй, что это?Чак протянул сквозь решетку деревянную фигурку. Это было небольшое деревянное изделие, больше напоминавшее собой огромного человека. Легкие полосы выводили контуры рук и лица. Выжженные глаза были темнее чем полосы, заставляя обращать внимание лишь на них.—?Ух ты! Очень классно получилось! Для чего это?—?Для моих родителей… —?грустно прошептал мальчик, сжимая фигурку в кулак.—?Ты помнишь своих родителей?! —?удивленно вскликнул Томас, но тут же зажал рот рукой.—?Нет… Держи,?— Томас непонимающе принял игрушку.—?Зачем ты мне её отдаешь?—?Все равно я их не помню. Может, если ты найдешь выход, сможешь передать им это от меня,?— его голос совсем потерял красти, а глаза заискрились печалью?— ложись-ка ты спать.Чак встал с колен, отряхивая штанину. Захватив с собой факел он уже был готов уйти, но Томас остановил его:—?Эй, Чак! Подойди, дождавшись, когда парень подойдет, Томас продолжил?— протяни руку,?— Чак выполнял каждую его просьбы. Взяв мальчика за руку, он передал ту самую статуэтку?— ты должен отдать это сам. Мы выберемся, все вместе. Слышишь? Я тебе это обещаю!Чак улыбнулся, показав через решетку большой палец, он ушел.Пылая ненавистью и полный решимости сдержать обещание, Томас принялся ходить взад-вперед по маленькой тюремной камере.—?Клянусь, Чак,?— прошептал он в пространство,?— клянусь, что верну тебя домой.