Алекс Руссо / Джастин Руссо, Алекс Руссо / Мейсон Грейбек (Волшебники из Вейверли-плейс) (1/1)

—?Я тебя ненавижу!..Голос срывается к чертям, расщипляясь где-то у неба; жжется крик, слезами путь находя по красным щекам; лопатками ощущается холод стены, пробирающийся через плоть к самому сердцу?— замерзая, покрываясь толстой коркой февральского льда. Алекс ладонями зажимает сильно-сильно хватающий воздух рот; губы у нее трусятся, как у десятилетки в истерике.—?Ты всегда выбирала его! Ты любишь его больше, чем меня!..Мейсон ушел, со злости звериной хлопнув дверью; с рычанием волчьим ударив по лицу; впечатав когтями на девичьем загривке в продрогший цемент. Он бросил морально подыхать у отсыревших плинтусов, воды капли солёные вбирающие остервенело. Девушка же онемело имя Грейбека повторяет, заглатывает собственные эмоции, потому что чрезвычайно больно, как хохотушке никогда и не было?— зуб на зуб чечеткой рвано не находит. А палочка Руссо семейная, волшебная колет лодыжку в ковбойском сапоге за ненадобностью, концом острым вжимаясь в мягкую кожу?— царапин у Алекс много, одной больше, одной меньше; Мейсон постарался с лихвой.Теперь у совершенно взрослой девочки синева расходится разводами по телу, переливами лилового и грязно-желтого она опоясывает запястья, лодыжки?— когда-то ручной зверек сорвался с цепи, гнев свой доисторический выпуская яростно на возлюбленной. Алекс ведь терпела; Алекс, наверное, в другой все же жизни любила волка, по головке гладила, но оказалось, что против жесткой шерсти. У Руссо после тысячи истерик-драк-скандалов остаются шрамы, розгами бьющие по хрупкому самомнению, кнутами разрушающие веру в неизменно светлое, искрящееся?— сердечко ее усталое медленно теряет ритм; плевать, лучше подохнуть, чем испытывать это снова.Мейсон же думал, выбивая из брюнетки дурь, что она, способная априори принадлежать только ему, не может так любить своего кристально-правильного Джастина, чтоб нещадно и нестерпимо, чтоб ревность зеленой желчью заливала идеальное бронзовое лицо?— он был не прав. Грейбек становился все лютее, все преисподней, и лавиной внутри снега обрушивались на голову, потому что девчонка-Руссо сама разобраться в себе не смогла?— она чувствует что-то, трепещущее за грудиной воздушными шариками, легкостью наполняющее нутро, но вот к маленькому оборотню лишь страх; тот лишь укрепляется при каждом внезапном ударе.Кровь сохнет на теле звездчатыми трещинками, будто красное полусухое; имя сознание выводит картинкой сколотой на обратной стороне склеенных век. Волшебницу вновь имеет годами отрепетированный срыв с разлетающимися от переизбытка эмоций фарфоровыми тарелками, и идиотский металлический привкус крови между губ заставляет ощутить предательскую жизнь. А хочется нескончаемой потребности в чем-то стерильно чистом, свежем, не изуродованном бывшим. Алекс соль собирает с опухших щек рукавом разорванной грязной кофты?— пальцы трясутся, набирая брату вынужденный ?sos?.А Джастин появляется спустя энное количество минут, которые Руссо перестала считать после тысячной, в ворохе золотых искр, блеск свой бросающих на голые серые стены. С длинной челки?— вода, дорожками бегущая по гладко выбритым щекам и с рукавов объемной мантии спрыгивающая на паркет; под ботинками?— лужи, вокруг?— темнота. Алекс он замечает истерзанную на коврике, будто бездомную, скорчившуюся от припадков плача, с сухими опухшими глазами, а лунный свет голубыми языками целовал сутулые плечи:—?Боже мой, Алекс,?— Джастин к сестре бросается ежеминутно, сбросив кусок мокрой черной ткани там же, где и появился, у исцарапанной двери; девушка глядит остекленело, не шевелится, только губами еле-еле имя брата выводит, молит ?спаси?,?— Что произошло?Ответом служат царапины и раны, сливовые кровоподтеки на угловатых коленках. Брюнетка уже взрослая; она от старшего?— близкого?— Руссо скрывала все безукоризненно, улыбалась в камеры, птичкой пела заводной, покрывалась толстым слоем лжи и обрастала перьями из фальшивых слов. Она любила Мейсона; Алекс некстати позабыла, каково это любить себя, но Джастин?— без него существовать, точно подзаборной шавкой сдохнуть от пулевого в лоб.Ни-ко-гда.Парень поднимает сестренку, будто сломанную фарфоровую куколку на руки, прижимает к горячему телу, приговаривает шепотом ?моя милая? и целует спешно в макушку. Алекс же не чувствует практически ничего, только запах кожи?— дома?— в считанных сантиметрах от лица, к которым подается инстинктивно, жмется, руками тонкими цепляется за тепло. У Джастина аж неправильная холодная дрожь проходит вдоль по позвоночнику, ударяясь о бедренные кости?— девчачьи холодные губы на его шее влажными прикосновениями очерчивают вены. Руссо нервно сглатывает.Через застиранную майку волшебнице неописуемо холодно, лопатки прикасаются к остывшей постели; простыни липнут спрутами ночными к лодыжкам, пока брюнет стягивает осторожно старые сапоги. У Алекс саднит во рту?— кровь железная мешается с магией и вкусом желанного в мечтах тела. В голове туманом перекрыты все мысли, и маяком служит образ Джастина, укрывающего ее тощую одеялом. У него в волосах искрится млечный путь, а улыбка скромная наполняется сладкой нежностью?— оборотень же взглядом хлестал, как кнутом. Братик старший суетится, наглядеться на шрамы не может и злится на себя за то, что не заметил, не защитил; Мейсону Руссо точно сломает что-нибудь ценное, заставляя целовать грязный асфальт.—?Я сейчас приду, погоди,?— бросает он, от кровати за еще одним одеялом уходя; Алекс ледяная, словно внутренности у нее медленно промерзают, но девушка хватает его за запястье цепко, не дает упорхнуть.—?Нет. Останься со мной, пожалуйста.А голос женский, как скрип ржавых ворот, тихий, сломанный. Ее жалко настолько, что сердце предательски сжимается до размеров ничтожного атома и колышется в грудине, заведенное. Джастин ложится на край, боясь маленькую сестренку задеть случайно, добить; он обнимает ее трепетно, когда девушка придвигается совсем вплотную, голову на руку кладет и утыкается носом в ключичную ямку.—?Я просто хочу любви. Разве этого много?—?Конечно нет. Ты достойна всего, о чем мечтаешь. —?и Руссо гладит ее спину, прикосновениям латая от вековых ран, а Алекс вот поднимает на Джастина глаза, дурмана полные и мольбы.—?Я люблю тебя. —?выдает она, внизу живота взлетая потрепанными мотыльками.—?И я тебя.И так хочется прокричать, что это плохо, дико, незаконно, но я, черт возьми, так сильно хочу тебя, что не знаю, как с этим быть, только вот у Джастина в волосах?— седая спит луна. Он греет брюнетку в своих объятиях, позволяя целовать шею-руки-щеки, и, кажется, будто этого пока достаточно; вполне выживаемо что ли.Алекс Руссо впервые за долгое время не хочет быть взрослой девочкой.