Бонусная сцена. На Рождество я буду дома (2/2)
Зоя взглянула на свои руки так, словно они ей не принадлежали, и поспешно оторвала их от живота. Другой бы, может, и не заметил: живот только-только начал расти, а жест был быстрым и неприметным, но им с Николаем не нужны были слова, чтобы понимать друг друга.
Ласковая улыбка тронула его озадаченное лицо, когда он осознал то, что она утаила. Шагнул к ней и притянул к себе, так, что их тела соединились, как части пазла. В центре этого пазла, подумалось Зое, был дом с заснеженной крышей и горящими окнами, как из журнала ?Красивые дома и сады?, заполненный всем, что они оба любили.
– Глупышка, – добродушно пожурил он и поцеловал ее в висок. – Почему мне не сказала?
– По-моему, ты был слишком занят тем, что устраивал своей новой лучшей подружке базовый курс горных лыж, – буркнула Зоя.
– Ревнуешь, Ланцова? Тронут, – отозвался Николай и приподнял ее лицо за подбородок, заставил посмотреть на него. – А если честно?
Зоя не ответила. Не дождется он от нее признания в том, что она боится. Пусть сам думает.
Только собралась она съязвить, как теплая рука Николая легла ей на живот. Глаза предательски защипало – будь неладны эти гормоны! Вдобавок еще и Николай потянулся к ней, чтобы поцелуями стереть слезы с щек.
Она сильнее прижалась к нему, так, будто это могло помочь ей справиться с приступом неконтролируемой плаксивости. Зоя не сомневалась, что через пару месяцев будет вспоминать этот момент со стыдом, но сейчас, когда ладонь Николая покоилась на ее животе и когда Зоя думала о том, что они с ним станут родителями, что ребенок будет называть их двоих ?мама? и ?папа?, на нее пуще прежнего накатила излишняя сентиментальность.
– Я люблю тебя, балбес, – сказала она ему. – И только попробуй еще раз уехать на месяц и не взять меня с собой. Или уйти от меня. У нас будет ребенок, и, поверь, для меня это такая же новость, как и для тебя. Мы все должны сделать правильно. Нам больше не двадцать, мы не можем учиться на ошибках.
– Ну что ты, наш ребенок сразу родится либералом, сторонником феминизма, личностью и человеком что надо, – лукаво улыбнулся Николай и, не отнимая одной руки от Зоиного живота, второй прижал ее к себе так, что все еще не сказанное вдруг сделалось совсем не важным. Потому что один плюс один всегда было равно больше, чем два.
Потому что один плюс один – это дом с квадратным, как клеточки рождественского календаря, дымоходом. Это партия имбирного печенья к Сочельнику, обсыпанного сахарной пудрой.
Это не муж и жена. Это не два и не двое.
Один плюс один – это целое.