Что Гессе с Юнгом Фрейду говорили (1/1)

(Pink Floyd – Shine On You Crazy Diamond)- …Я Вас, Анатолий Иванович, каждый вечер вспоминал! Да с такой любовью, с такой любовью! – верещал мерзкий голос. Доктор очнулся от неприятного ощущения, что его, как грязный тяжелый мешок, волочат по сырой земле.

- А Вы вспоминали меня, а? Анатолий Иванович? – наклонившись к самому лицу врача, оскалилсярыжеволосый паренек.

- Федор… - подал хриплый голос пожилой мужчина. Все тело безумно ныло – авария не прошла бесследно, кажется, не обошлось без переломов.- Ой, дя-я-я-ядь! Обознались! А я и не Федор! – продолжая куда-то тащить доктора, захихикал рыжий.

- Ты никогда не открывал мне своего имени… Но я и не собираюсь разговаривать с тобой! Мне нужен Федор! Пусть он мне ответит! Федор! Ты же изгнал его! Ты сможешь вновь все вернуть! Позволь мне помочь тебе! – завертелся мужчина, пытаясь высвободиться, но рыболовная леска, коей он был ?щедро? обмотан, лишь сильнее впилась в тело.

- Ах-ах! Боги! Доктор, как можно изгнать того, кто родился с тобой? Вырос? Кто дал тебе свободу? Доктор, Вы что, бредите? – играясь интонациями, заливалось чудовище. Родеф часто дышал, словно его поразила бразильская лихорадка, пальцы неестественно ?искажались?, будто они деформированы после сердечного удара, парень с каждым вздохом издавал странный икающий звук и тут же захлебывался им.- Федор одумайся… Где, где Тимур? Что ты с ним сделал? – вдруг вспомнив о санитаре, забормотал врач.

- Ой, Тимурка отдыхает! Сейчас мы к нему ?приедем?, - поудобней перехватывая ноги мужчины, пропел безумец.

Когда Анатолия Ивановича дотащили до ?пункта назначения?, доктор убедился, что ?Тимурка? действительно отдыхает. Правда делает он это с куском забора в глотке, который прорвал ему всю гортань насквозь.

- Боже мой… Ты мерзкое чудовище! Тебя положат в больницу пожизненно и будут…

- Будут? Анатолий Иванович, не в Вашей компетенции запугивать меня и не в ваших интересах, дорогой мой, - злобно прошипел паренек, прислоняя искалеченного старика к большому дереву.

- Федор, подумай о матери, - хрипло проговорил старик.

- Ох, мой лучик света в темном царстве, - подходя к мертвому санитару и вынимая из его пропитанных насквозь кровью брюк пачку сигарет, блаженно ощерился монстр. – Хочешь знать, что именно произошло там, в лесу, а? С племяшкой, подростками, деревней?- Федор…- Да, или нет?! – звонко вскрикнул рыжий прямо в лицо доктору.- Да.- Федор был изгоем, - начал совершенно спокойным и ровным голосом парень, поджигая местами алую сигарету. – Его никто не любил. Никто, кроме меня. Но была одна дрянь… Марина. Наркоманка. Семья у неё была неблагополучная. Вот она и стала якшаться со всяким сбродом. А Федя, он дураком всегда был. Но больно жалостливым и, самое главное, богатым. Но богатство это было небольшим, но по тем меркам… Марина пила, воровала, но при этом обожала рассуждать о жизни и смерти, о добре и зле, о божественном начале, о предназначении каждого отдельного человека. Она называла его ангелом, а все потому, что он был лучшим из худших. Слабый, болезненный мальчик, переживший в детстве тяжелую форму пневмонии, добрый, наивный, с ранних лет познавший жестокость и боль. Как-то жил он у дяди в деревне. Домик такой стра-а-а-шненький, ветхий и поселок такой же – гиблый. У дяди Федора была кошка с самым примитивным именем Мурка, у неё как раз тогда котята родились, двое. Одного соседке вручили, другого оставили. Матроскиным назвали. Но вот же мерзость - кот приставучий был до одури, лез все время, мурлыкал, ластился. Ну, дядя и утопил его как-то по-пьяни в тазу прямо на глазах Феди. Плакал он тогда долго, а потом в лес ушел. Недолго, конечно, он бродил, в скором времени проголодался и к домам вышел. А там пес деда Вани, веревкой почти удушенный, забитый, отощавший. Ну, мальчишка вспомнил, как дед его постоянно мучает, да избивает, взял и отвязал псинку. Она в лес тут же рванула, а дед из дома выскочил и как огреет Федьку палкой по голове. Оп! Первый спазм пошел.

Потом Маринка его со своими дружками познакомила – Олегом, Никитой. Теперь он им все на дурь деньги из дому пер. Сам даже не пробовал – боялся. Друзьями этих выпавших из биологической цепочки червей называл. А все потому, что глупый был. Наверно после Шарика таким сделался, а может и дядя постарался. А потом они на стройку полезли, и они с Олегом Маринку не поделили. Точнее: Маринка давно уже всеми поделенная была, а Федя против был, хотел из грязи её этой вытащить, отмыть от всей этой смрадной жижи. Тогда и второй спазм был – Олег его со второго этажа скинул. Переломы, родители решили, что попытка суицида. Ведь мальчик слабый, одинокий, ранимый, нервный. Они ж не знали, что он с тварями связался, он им не рассказывал, боялся, что они его последних недолюдей лишат, заставят отказаться. Вот после второго спазма он на учет попал ко всем вашим, в белых халатиках и с небрежно-ласковыми голосами. Тогда слушок пошел, что он сумасшедший, что ему кто-то мерещится, что он подолгу сам с собой беседует…Когда дядя окончательно спился, а жена дяди от горя повесилась, маленького Алешу в дом к Феде забрали. Он ему как брат был. А потом этот дикий случай с восемнадцатилетием. Племяшек в болотце утоп, а друзья-то уже были в хлам беспросветный. Говорят, давай его оживим? Ну, Федя же слабый, добродушный, наивный, жалостливый – вспомнил, как котенок утоп и в слезы. А Олег с Мариной уже в комнате закрылись, а Никита мальчика лишь травой сухой посыпает и песни поет, а Алеша не встает, а за окном собака лает, а где-то пахнет паленым, кажется сигареты, нет костер, а костер для бога, а бог уже в комнате, а мальчик встал и пошел, а Никита от боли взвизгнул и как начнет колотиться, а на пол вода капает, а вода-то красная, а мальчик-то ушел, а Марина кричит, а Никита по полу катается, тут Олег вылетает, а бог стену расписывает, расписывает и причитает, а Марина к окну, а стекло острое, но им хребет не перережешь, но глотку вспорешь, а Олег за топором, но топор тот не для Федора был, а для Марины, Олегу штырь в глаз попал, а он вопит, вытащить его не может, а голова покатилась к стене, а на ней уже надпись ?Unicuique secundum fidem, quod vult quisque credit? - каждому дано по его вере, ибо каждый верит, во что он хочет – а Алеша до крыльца дошел и упал замертво, а Кровавый огня требовал, сказал, сожги их к чертям, а черти попросили на площади, но площади не было, тогда центр нашли, бензин взяли оставшийся, полили от души, а душа огня просила, подожгли все к чертям собачьим, а собаки завыли, а огонь на дома перекинулся и люди вышли приветствовать бога, но испугались и решили уйти, а ушли они за реку, на север, а Федя прекратил плакать и в лес побежал, за Шариком, а Шарик уже далеко был, он Матроскина искал, а Матроскин на дереве, а за Федором зверь, а зверь и не зверь вовсе, а тень безглазая, но тень! Тень же архетип Юнга! А Герман Гессе, что говорил о звере внутри человека? ?Человек, может быть, не просто животное, наделённое известным разумом, а дитя богов, которому суждено бессмертие?, так? Так и возжелал он бессмертие, а Юнг с тенью и говорит – есть ещё два архетипа, дорогой мой, танатас и либидо. Так вот в тебе, Федя, преобладает танатас, стремление к смерти, но мы это исправим, ты не волнуйся. Правда, исправите, Анатолий Иванович? Конечно, Федя, ты только скажи, как его зовут. Но он мне не разрешает. Почему? Потому что имя бессмертного бога могут произносить лишь избранные, а ты слабый, болезненный мальчик, с синдромом, большим таким синдромом, о котором ещё Фрейд говорил с Юнгом, а они и говорят – все это, Федя, проекции твоего воображения. Все это подсознание, это болезнь, она пытается себя таким образом показать, продемонстрировать. А все к нам пришло из детства. А вы помните свое детство, Анатолий Иванович? Нет? А вот Гессе, Юнг и Фрейд помнили…