Глава 2 ЗА СЕСТРИЧКОЙ (1/2)

Прошло время. Как истинная хищница, Акулана вскоре забыла того, кто был ей какое-то время назад очень дорог. Ее хвост (как впрочем, и живот) весьма потолстел, и она уже искала место, где бы скинуть свой помет. Этот помет был у нее первым, и она тщательно готовилась к нему. Подготовив для нереста место у подножья подводной скалы, Акулана сделала первую кладку... вторую... третью... Так, в течение нескольких дней Акулана выложила весь свой помет, всего около пятисот яиц. Конечно, из выложенных яиц дозреют не все, а еще меньше доживут до зрелого возраста. Итак, оставив помет, она взяла курс на свой дом (родную пещеру), как ее взор привлекло яйцо необычной формы. Желание забрать его было настолько сильным, что она не могла удержаться от того, чтобы взять его. Оказавшись дома, она огородила камнями место, выложила его ароматными водорослями, и положила туда свою драгоценность. Как истинная акула, она никогда не спала. В этом был "виновен" не только ее хвост и гены акулы, но и ее отец, Иван Степанович Вагин, профессор 1-го Московского университета по кафедре биологии. Ухаживание за дочерью забирало от него много времени до тех пор, пока он не изобрел средство от усталости, а также средство против сна. Кроме того, путем тренировки он выработал способность думать обеими половинками мозга независимо одна от другой. Его глаза двигались также независимо один от другого, и профессор наблюдал за несколькими явлениями сразу. Он писал одновременно правой и левой рукой,… И Акулана, однажды, подсмотрев за своим отцом, приняла его снадобье тоже (когда отец "ушел" весь в работу). С тех пор она не спала, как и он. Но тогда...

Ее спина, живот... — все было покрыто человеческой кожей, даже ее хвост, но отсутствовал традиционный для акул неравнолопастный хвостовой плавник, не было брюшных плавников (напоминавших крылья самолета), и также многого другого. Что немало важно, ее кожа не была покрыта плакоидной чешуей, служившей ей броней. Но все выше перечисленное было плодом рук ее отца. Днем он был посвящен работе, часть ночи он приготовлял некое снадобье для дочери, а еще часть ночи втирал снадобье в ее лицо, руки... хвост. Для волос же отец использовал специальный гель, делающий ее волосы здоровыми, и блестящими (как в современной рекламе). За что дочь была отцу безумно благодарна. По вышесказанной причине ее хвост и выглядел как самый обыкновенный русалочий синдром. Но он был таким милым... Отец, даже сделал для дочери короткую юбочку, обтягивающую ее бедра. Благодаря гелю ее отца Акулана и была полноценным членом человеческого общества. Став из подростка милой барышней, она стала тем, кем и узнал ее весь мир: доктором медицины Миланой Вагиной. Это она потом, оказавшись в море, стала Акуланой. Сидя на своей инвалидной коляске, Милана не только читала лекции в университете, но и делала уникальные операции, такие, как пересадка сердца... мозга. А после применения уникальной разработки Вагиных, лишившиеся рассудка люди реабилитировались, и становились полноправными членами общества.

Но королевой Милана чувствовала себя, отнюдь, не за кафедрой, и не у уникального хирургического стола. Отец каждый день уделял один час времени для посещения с дочерью бассейна. Он посещал с дочерью бассейн в то время, когда в нем находилось минимальное количество людей. А те, которые все-таки там были, поражались способностям дочери профессора. Она плавала поразительно быстро. Но отец разрешал, только, один способ плаванья: дельфином. Она этот способ терпеть не могла, но отец другой (природный ее способ: акулой, то есть, виляя хвостом вправо-влево) способ не разрешал. Отец опасался, что кто-нибудь увидит, как его дочь плавает, и начнет что-то подозревать. Да, счастливое для нее это было время.

Нянька

Как только счастливая мамочка положила свою драгоценность в импровизированную кроватку, в пещере всплыл дельфин Лиддинг. Стрекоча как кузнечик, он ласкался о ее руки, и терся об нее. Вдруг, разогнавшись, он выпрыгнул из пруда прямо рядом с кроваткой. — Лиддинг, осторожно с моей малышкой! — крикнула мамочка на дельфина. Но она была поражена сказанным ей же словам. Дочка? Положив на плод руку, она различила едва уловимые микроволны, исходящие изнутри, также подтверждающие пол ребенка. "Живая! — подумала мамочка, — чуть не оставила среди других!" — Ты ведь знал! — сказала она Лиддингу, — но откуда? Лиддинг же в ответ, только стрекотал, и улыбался во весь рот. — Ладно, — сказала она, — поплавай рядом, и смотри, чтобы она спала. А мне... надо хорошо есть! Дельфин, выгнувшись, прыгнул в бассейн, а мамочка покинула пещеру, в поисках еды.

Так они и жили. Лиддинга Акулана взяла в няньки, а сама усиленно питалась. Нет, не для себя. Настроив себя на усиленное "потоотделение", она собирала со своего хвоста слизь, и смазывала ею плод по нескольку раз в день. В остальное время она Лиддинга отпускала. Но что она еще заметила за собой: ей нравилось, обняв руками плод, лежать рядом. Но лежать на каменном полу было неудобно, и она сделала себе из прибрежных водорослей лежанку.

Таким образом, благодаря усилиям мамочки плод вырос в размерах почти, что в два раза. Но что было прискорбно, с ростом плода у нее появились и боли в хвосте. Чем плод был больше, тем сильнее болел хвост. Наконец, боль в ее хвосте стала такой невыносимой, что она начала терять сознание. Кроме того, всем своим телом она ощущала внутри хвоста что-то непонятное, а ее хвост... как будто был не ее. Вместе с этим была и радостная для нее весть: ее плод начал шевелиться, вытягиваться, как будто кто-то изнутри просился наружу. — Ну, давай, моя девочка, — говорила дочери мамочка, — еще немного, и ты на свободе! Наконец... последний удар, и... плод треснул, пролилась вода, и перед мамой лежало милое создание с ручками, ножками... Проведя пальцами по живому плоду, мамочка воскликнула: — Это же девочка, самая настоящая девочка! Внезапно, и мамочку пронзила такая боль... она начала выгибаться, и извиваться как змея, стремившаяся освободиться от старой кожи. Дочь же, пока, отдыхала. А ее мамочка... Через несколько минут интенсивных движений в воду что-то плюхнулось. Нет, это была не мамочка-Акуланочка, а нечто другое, что ей уже было не нужно. У нее были ноги, настоящие ноги. А вместе с появлением ног, прошла и ее боль. Мамочка посмотрела на себя: снаружи она была почти что, как и ее дочь (человеком), кроме некоторых мелочей, говорящих ей, что внутри она осталась такой же акулой, как и раньше. Потрогав свои ноги, Акулана сдавила их, как будто они были без костей. Но когда она их напрягла, то ощутила внутри себя кости, а на костях мышцы. Вместе с этим, к ногам начало приходить чувство: их начали пронизывать тысячи острых иголок. Но ради своей дочери она не давала чувствам вырваться наружу. Когда же через несколько минут ее организм отключил болевые рецепторы ее ног, она... уснула. Пока мамочка спала, то, что было пониже ее шеи, начало выделять из себя белую жидкость. На мягкую подстилку из водорослей упала одна капля, вторая. А ее девочка начала капризничать, заежилась (она еще не умела, даже, ползать), и, изгибаясь, подвинулась к своей мамочке, и легла так, что нечто драгоценное оказалось прямо во рту. Акулану разбудили чмоки ее девочки. Ее дочь это сделала сама! Материнские чувства просто переполняли мать. Но что-то внутри говорило, что мешать дочери нельзя. Через некоторое время ее дочь остановилась, покраснела, а сзади послышались характерные для младенцев звуки. По пещере разошелся детский аромат. Они уснули обе. Когда мамочка проснулась, ее девочка, и она (мамочка) обе были измазаны в детской радости. Воды было много, и очень быстро обе были чистые. Но детская радость в воде не тонет. Это как дважды два четыре. Что делать? Это был вопрос. Образ отца ее девочки выветрился из головы Акуланы, но она вспомнила о каких-то друзьях. Да, друзья, это выход! Акулана в последний раз посмотрела на свою пещеру, и...

Это было удивительно, но ее дочь держалась в воде рядом с ней. Мамочка посмотрела на спину своей дочери, там были еле заметные жабры, но не такие, как у акулы, а с жаберными крышками. Мамочка не решилась потрогать ее жабры, но так хотела... А вокруг шныряла ее стая, провожая соплеменницу в "последний путь". Акулы видели слабо. Для них имел значение не силуэт потенциальной пищи, а их энергетический образ, который выдавал в пловцах их соплеменников. По этой причине внутри хищников возникал некий конфликт полученной информации. Но хищники больше доверяли энергетическим образам, чем своим глазам. — Счастливого пути! — наконец услышала Акулана на языке рыб знакомый голос вожака стаи. — Спасибо! Не забудьте про моих малышей, — ответила Акулана, — у них еще долгий срок! — Сделаем все, что в наших силах! Держите путь на север. Твой гость уплыл в том направлении. На острове огромный замок и хижина с флюгером. В замке найдете приют. Я вижу настоятельницу каждый день, она добрая женщина! — Еще раз спасибо за помощь! — поблагодарила Акулана, и поплыла заданным ей курсом. А стая поплыла своим курсом.

Святая обитель

Вскоре в двери замка постучалась молодая женщина с ребенком на руках. Это была Акулана. — О, Господи...! — воскликнула придверница, увидав... женщину с ребенком. Скинув с себя свой плащ, придверница накинула его на женщину. — Спаси вас, Господи! — вежливо ответила женщина, и спрятала ребенка под плащом, — она со мной не замерзнет!

В приемной

— Мы вас ждали! — сказала матушка, принимая гостей в приемной ордена. — Разве кто-то о вас мне сказал? — Предупредил мой друг! — сказала матушка. На лице Акуланы выразилось удивление. На что матушка пояснила: — Я говорю о том, кто направил вас по правильному пути! Акулана поняла, о ком говорила матушка. Матушка продолжала: — Куда думаете двигаться дальше? Но Акулана этого не знала, она хотела просто быть среди людей (ради дочери). — Даже не знаю, — сказала Акулана, решив начать издалека. — Мой отец Иван Степанович Вагин был ученым с большой буквы. Но у него была еще я, дочь-инвалид. И ухаживание за мной забирало от него много времени до тех пор, пока он не изобрел средство от усталости и сна. С тех пор отец не только работал без устали, но и компенсировал ночи, проводимые со мной (часть ночи приготовление геля, еще часть ночи втирание). Теперь, несмотря на мою инвалидность, я смогла помогать ему в его трудах. Я пошла вся в него, правда, в области медицины. Однажды мы были на Новой Земле. Отец добивался выживаемости человека в экстремальных условиях севера. При помощи специальной микстуры, и аппаратуры он сумел повысить температуру тела испытуемого на больше, чем десять градусов. Испытуемый не только выжил в условиях севера, но и передвигался по мерзлоте в одних плавках, проходил сквозь снег и лед... Его величали Ильей Рубцовым! — Поправлю, — сказала матушка, — испытуемых было двое. Второго звали Казимиром Дашкевичем! Акулана удивилась познаниям матушки, и хотела спросить: "Откуда вы знаете?", но матушка жестом остановила Акулану, и сказала: — Продолжайте! Мне интересно послушать то, что было дальше! Акулана продолжила: — Опыт удался. И если бы не катастрофа, — Акулана прослезилась, — отец бы пошел дальше, и с удовольствием сам бы вам обо всем рассказал. — А где были в это время вы? Акулана рассмеялась. — Он обо мне забыл. А я, используя его величество случай, попросила друзей отца отнести меня к морю. Когда они отвлеклись, я нашла прорубь и... была такова. Они думали, что я утонула. А я была счастлива: я попала в родную стихию! Когда отец все-таки уговорил меня вылезти из воды, мой хвост уже огрубел, местами покрылся плакоидами, а кое-где уже начали проступать плавники. Именно из-за меня отцу пришлось прекратить опыт. Отец меня любил больше своей науки! — А дальше? — Тогда отец и задумался о том, чтобы выехать куда-нибудь на дальний остров, и выпустить меня на свободу. Здесь Акулана остановилась на малое время, опуская часть истории: — Горная дорога круто поворачивала прямо по краю обрыва. Море подходило к самому подножью скалы. Благополучно добраться до моря нам помешал пьяный водитель встречного грузовика... Акулана прослезилась, вспоминая произошедшие события, но через некоторое время снова продолжила: — Оказавшись на глубине, я хотела спасти отца, но он... показал мне на море. Так он пошел на покой, а я стала тем, кем и была всегда... Но матушка ее перебила: — На счет последнего, ты сказала правильно, но на счет покоя... Только наш Господь знает, кто покоится с миром, а кто... — Извините меня, матушка, но я не сведуща в религиозных вопросах. Мне нужно вырасти дочь, и поставить ее на ноги, а может быть и... — Выдать замуж? — сказала матушка, взяв руку своей собеседницы, — выкормите ее, и отдайте нашему ордену! Она получит здесь хорошее воспитание, поверьте мне! И если у нее будут замечены особые способности, орден постарается использовать их максимально! Наш орден особый, поверьте мне! — Спаси вас, Господи! — поблагодарила собеседница матушку, — остается одно: у меня отсутствуют некоторые органы, и продукты жизнедеятельности выводятся через кожу. По этой причине от меня постоянно несет нашатырем, как будто у меня недержание! — И это все? — сказала матушка, — я распоряжусь, чтобы вам с дочерью выделили удобную комнату, и принесли лекарство от вашего "недержания"! — Но, матушка, продукты должны выводиться из организма, это же мое здоровье! — А я, разве, против того? Действие микстуры элементарно нейтрализует отвратительный запах "продуктов"! Или вы не доверяете ученым сестрам нашего монастыря? — Доверяю, матушка, и готова помочь им! — Сначала выкормите дочь! — сказала матушка, и покинула приемную.

Когда мать посмотрела на свою дочь, о которой она забыла во время беседы, то увидела большие и умные глаза дочери, как будто бы спрашивающие мать: "Ты собираешься меня оставить?" — Нет, мое солнышко! — сказала мать, — но ты в святой обители получишь хорошее воспитание! А когда тебе будет 18 лет, ты выйдешь замуж, или станешь сестрой ордена! Раньше нельзя. Третьего нам с тобой не дано! А я... посмотрим. В это время в приемную вошла матушка, и две сестры с ней: одна сестра — с микстурой для мамочки, а другая — с ключами от комнаты. Усевшись за свой стол, матушка сказала: — По столовой ложке три раза в день перед едой! В комнате найдете одежду для себя, и для малышки, также подгузники. Плащ положите отдельно, его заберут. Когда мать с дочерью хотела уйти, то матушка ее остановила: — Примите одну ложку микстуры прямо сейчас!

Комната

Комната Акуланы находилась на уровне современного девятого этажа. В комнате было уютно, тепло, и был свежий воздух, а не спёртый, видимо где-то в стенах была спрятана вентиляция. Окно выходило прямо на бухту, находящуюся прямо под окном комнаты. Из окна просматривались два акульих плавника, плавающих в бухте. Смотря на плавник, Акулана вспомнила море... Но у нее была дочь, которую она должна была поставить на ноги. Глубоко вздохнув, Акулана села на кровать. Кровать была не царская, но прибранная с любовью. С такой же любовью была прибрана и детская кровать. Покормив свою дочь, мамочка положила её спать. Дочь сразу же уснула. Несмотря на скромную обстановку (пара книжных полок, небольшой бельевой шкаф, стол, стул), комната показалась Акулане царской опочивальней. Ведь в море, кроме каменных стен, у неё ничего не было. Но что было странно, после микстуры матушки Серафимы, ей захотелось жить как все люди, и... спать.

Несмотря на то, что спала Акулана крепко, и не в воде, а на мягкой кровати, её мозг уловил приближение к ней биологического объекта, энергетика которого была довольно на низком уровне, но светла. Акулана ещё не открылаглаза, как почувствовала на себе девичью руку. — Обед подан, госпожа! — услышала она голос.

Когда глаза Акуланы наконец-таки открылись, за дверью уже затихали шаги, а на столе стоял горячий обед: жареная рыба, устрицы, салат из морской капусты; всего — в изобилии, и вода (пресная). Чего было мало, это хлеба: всего лишь один ломтик. Прочитав молитву, которой научил её отец, Акулана с большим удовольствием принялась за трапезу. Но вскоре закапризничала дочь, и матери снова пришлось её накормить.

Так Акулана и жила: сама ела сытно, и также кормила дочь, три раза в день посещала местную литургию, а по возможности и помогала сестрам ордена. Но больше всего ей хотелось помогать мистеру Роману Вильбуа (о котором была много наслышана) в его мастерской за пределами замка. Но Акулану туда не пускала матушка, ссылаясь на то, что матери необходимо кормить дитя.

Замок