7 (1/1)

Первая ночь в старом доме, который не слышал людских шагов. Первый сонный протяжный вздох, эхом бьющий по стенам. Гудящая тишина в ушах, стук и скрип сердца. Окна плотно закрыты шторами, дабы не впускать свет ночного мрака. Весь день был тяжел: морально, физически. Казалось, что сил держать глаза открытыми уже нет. Но странное чувство тревоги, присутствия кого-то еще не давало возможности уснуть. Страх идет, медленно, мучительно, ему нет оправдания, причины. Никого нет. Нет ничего, кроме пустующей комнаты, в которой хоть и лежит Миджин, кажется, что нет никакого человеческого духа. Внутренняя защита куда-то ушла. Хочется бежать – некуда. Нигде нет потаенного места, куда бы не смог заглянуть чужой взгляд.

Скрип половиц. В пустом доме. Он предупреждает? Или нагоняет страх? Морит неизвестностью. Опять тишина. Бежать. Стоять. Нет! Нет двери, за которой надежное место. Миджин лежит, но голова кружится, раскалывается, все тело морозит и одновременно горит. Мысли бьют по барабану своими палочками нагнетания.

- Бежать некуда.

А хочется вернуться назад. Сделать вид, что это все не с ней. Не ее вина, что происходящее вокруг – дело ее забытых дней. Стук по двери. Один, второй, третий. Размеренно, но так отчетливо костяшками пальцев кто-то дает о себе знать за деревянной обветшалой дверью. Или все кажется? Старый дом, почему нужно удивляться? Кажется, кто-то следит. Следит своим пристальным мучительным взглядом, своими гниющими глазами впивается в кожу, хочет зажать и убить. Увидеть страдания.

Никого нет.

Или есть? Миджин не могла больше держать страх так, будто его нет. Оно было. За окном, за дверью, выглядывало из-под низа двери, оставляло тени на стенах. Бегут колкости безнадежности по коже. Рука сама тянется за свечой, ноги поднимают отяжелевшее тело.

Резко и пронзительно прорывается ветер открывшегося окна, шторы разлетаются в стороны и Миджин видит, как что-то не человеческое, огромное пытается пролезть в небольшое окно. Чересчур длинные руки, вытянутые до безобразия человеческие черты, кожа, опухшая от глазного гноя, глаза, черные как смола, безжизненные – это все пытается пронзать насквозь: взгляд, тело, душу. Миджин хватает смелости лишь бежать. Голос отрезало. Сзади кряхтение, стоны, трупная вонь, лом дерева. Свеча выпадает из рук и падает куда-то в угол, затухая.

Миджин бежала от этого места, как от смерти. Не оглядываясь, не думая. Перед глазами встал лишь тот образ. Бесконечный вой слышался ей, будто он совсем рядом. Может так оно и было.

- Вильгельм! – Кричала она, надеясь, что он как можно раньше услышит ее, надеясь, что его ворота не заперты.

Он услышал. Но не успел. Не успел толком понять, что происходит, как к нему прибежала Миджин в истерике, а сзади, будто боясь подходить ближе, стояло нечто. Огромное, высокое и худое. Настолько высокое, что, вытянув руку вверх, могло достать до макушки молодых деревьев. Что-то не подпускало ближе. Будто обдавало огнем. Обжигало воском. Не только Миджин потеряла дар речи. Не только она с диким животным взглядом, с отвращением, смотрела на тварь.

Это нечто ходило вокруг, ныло от боли, хватало палки, комки грязи и кидало в них. Пыталось идти, но не могло. Оно не стояло ровно, а согнувшись в коленях, будто в них нет сил, переваливалось из стороны в сторону, горбилось, вытягивало и без того длинную шею. Миджин пересеклась с тварью взглядами и увидела в этом ужасе вымученность, неимоверную агрессию к ней, будто она источник всех мук.

Вильгельм пытался переварить, унять мысли и понять происходящее. Но не нашел ответа. Оставалось только ждать. Всю ночь, каждый час, пока рассвет не прогонит тварь в темный лес.

Разговор завязался не сразу. Он выжидался, настаивался, но после был коротким. Не понять ни причины, ни явления. Однако именно в стенах дома Вильгельма была некоторая безопасность. Но надолго ли? Тревога не унималась, ее подкармливали звуки извне. И как теперь двум людям, только приехавшим в город, быть. Словно изгнанные, нарушившие закон и вновь вернувшиеся, они ощущали себя в тот момент. Дергаясь и оглядываясь на каждый шорох, протяжный крик и влетавшие в окна комки земли вперемешку с камнями, Вильгельм и Миджин ожидали конца. Доберется ли до них тварь или же солнце расставит все по местам?

Остается лишь ждать.

Ближе к рассвету на пол упали девичьи слезы. Не от истерики, а от усталости. Усталость от нервно проведенных часов перед смертью, перед муками. Слабость ли это или знак, что здесь происходит нечто ужасное и то, что они увидели, лишь часть всего мрака, которое вылезло из углов, накопив силы?