Письмо с жемчужной булавкой (1/1)

Милостивый государь!Если Вы получили это письмо, значит, мир уже избавился от Вашего маленького грешника Ламюльера. Вы, наверное, гадаете, какую глупость я совершил на этот раз? Боюсь, я не знаю, что Вам ответить. Может быть, меня убили на дуэли. Хотя из-за чего мне драться? Я не играю в карты, не сую нос не в свое дело и не бегаю за чужими женами. Или, может быть, я узнал чью-то страшную тайну и мне прислали отравленные перчатки. Я верю, Вы отомстите за меня коварным врагам. Этот несносный мальчишка смеется! Хорошо, я буду серьезен, как настоящий солдат. Скорее всего, меня просто настигла шальная пуля. Глупая случайность. Обычное дело на войне. А, может быть меня взяли в плен и замучили зверскими пытками и я умер с Вашим именем на устах. Посмотрите на него?— теперь он позерствует! Не сердитесь. Я обещаю, быть серьезным. Всё, я перестал смеяться. Вы должны извинить меня, месье. Поймите, не очень-то легко писать письма с того света! Я сам не знаю никого, кто бы в этом преуспел. Помилуйте, сейчас он богохульствует! Видите, как удобно быть призраком. Стой я сейчас рядом с Вами, я, безусловно, был бы счастливее в тысячу раз, но Вы бы уже жестоко отчитали меня, а может, кто знает, и наградили бы пощечиной. Впрочем, от Вас я готов стерпеть всё, что Вам будет угодно.Лучше я буду писать о Вас, а то Вы еще чего доброго, совсем бросите читать. Мне очень многое нужно Вам сказать. Так много, что я и не знаю, с чего именно начать. В голове крутятся обрывки воспоминаний, мыслей.Например, я помню, как первый раз Вас увидел. Нет, не во время моего представления Вам у монсеньора принца Конде (тогда я робел и совсем ничего не различал перед собой). Это было в театре, в Бургундском отеле. Давно. Но Вы не помните, я уверен, Вы не заметили меня. Вы сидели в ложе с какой-то дамой, но не смотрели на нее. Ваше имя было мне известно?— Вы уже снискали военной славы и сияли в ее ореоле. Но не только Ваш титул и рассказы о Ваших подвигах притягивали мой взор. Вы были здесь и в то же время где-то по ту сторону, словно ангел смерти, спустившийся в наш мир и с удивлением взиравший на происходящее. Ангел безупречной, неумолимой, мучительно-прекрасной красоты.В ту ночь я не спал. Я грезил Вами, грезил военными подвигами, которые я совершу ради Вас. Я восхищался Вами с тех самых пор, и восхищение мое всё росло, чем лучше я Вас узнавал. Не было случая, чтобы Вы уронили себя в моих глазах. Из любых переделок Вы выходили с честью. О! Даже из истории в Норжене. Другой на Вашем месте бросился бы в ноги королю, был бы подвергнут изгнанию, заточен в крепость, но только не Вы! Вы держали удар так стойко, что я переставал верить, что Вы?— человек. Казалось, Вы решительно не нуждаетесь в снисхождении и жалости. Всё-всё, я прекращаю. Знаю, Вы терпеть не можете эти слюни и часто ругали меня, когда я распускал их. Я старался не разочаровывать Вас. Не знаю, насколько у меня это получалось. Все мои безумства в армии я совершал только ради Вас, во имя Вас. Помните, например, когда Вы послали меня с донесением в ставку к Его Величеству. Дорогу обстреливали, и только в середине пути я понял, что полк Суассона отступил и я еду по вражеской стороне. Я не буду Вам врать, говоря, что мне не было страшно. Ужасно, нестерпимо страшно, до тошноты, до дрожи. Но ни одной мысли повернуть назад, подвести Вас, у меня не было, и быть не могло. Когда я вернулся, чудом оставшись живым, Вы в первый раз сказали мне: ?мой мальчик?. Никто никогда не говорил мне этих слов так, как сказали Вы. Я был готов рыдать у Вас на плече, клянусь! И только боязнь вызвать Ваше презрение своей слабостью, помогло мне скрепить себя.Я и потом таял от блаженства, когда Вы, то жестоко, то иронично укоряли меня: ?Вам следовало бы…?, ?На Вашем месте, я бы…?, ?Если бы не Ваша молодость…?. Я был готов стерпеть от Вас любые жестокие шутки, любые насмешки, любое обидное прозвище.Впрочем, иногда я все же спорил с Вами по вине моего упрямства. Помните, когда мы выбирали фасон для моих усов? Как Вы препирались с цирюльником, доказывая, что мне пойдут ?ниточки?, а не ?шевалье?, я же нарочно встал на сторону презренного слуги и твердил, что Вы не правы и ?ниточки??— это совершенно не мое. Стыдно признаться, но сейчас я строго следую Вашим рекомендациям в этом вопросе и нахожу, что у Вас безупречный вкус. Да, и по поводу воротничков?— посыпаю голову пеплом?— Вы правы, правы, правы, тысячу раз правы!Вы часто говорили мне, что я забавляю Вас своей наивностью. И, пожалуй, Вам доставляло удовольствие иногда подшучивать надо мною. Сознайтесь, Вы не случайно выбрали для меня у мадам ту рыженькую молодую особу? Этот цвет! Он неизменно сопровождается веснушками, этими отвратительными отметинами. Вы же знали, как я из-за них переживаю! Впрочем, я остыл и уже совсем не сержусь. Положа руку на сердце, если в ком и есть некоторая прелесть, которая возможна у женщин, так это в маленьких светлоглазых блондинках, которых неизменно выбираете Вы.Раз уж я заговорил о женщинах, то сейчас, не опасаясь Вашего гнева, я могу сделать признание. Я всё понимаю, всё, что Вы объясняли мне о наследниках, о непрерывности рода, и о браке, как необходимой и неизбежной обязанности дворянина. Понимаю и не спорю. Но женщины?— эти лживые, по большей части глупые, алчные, развращенные и неверные создания?— как можно мириться с ними?! Я допускаю еще некоторое удовольствие от их ласк. Но они несравнимы с теми последствиями, которые влечет за собой привязанность к этим дочерям Евы. Только ослабишь бдительность, как они уже готовы сесть вам на шею!Нет, если что-то и есть настоящее в жизни, так это мужская дружба. Война венчает нас, словно супругов, скрепляет наши узы порохом и кровью. Здесь нет лжи?— когда рискуешь своей жизнью, для человека, который тебе дорог, когда тащишь его на себе из-под обстрела, ты становишься братом по оружию, а эта связь священна и нерушима. Есть ли что-то более искреннее, чем мужские объятия? Любовь патрициев. Наследие Рима. Золотой век.Вы говорите, что одно не отменяет другого, что я слишком молод, и всё пойму со временем, но я не могу и не хочу так думать. Мужская любовь для меня никогда не сравнится с ласками женщины.Кстати, если уж я решил очистить совесть, сознаюсь Вам в еще одном грехе. Возможно, я немного Вас позабавлю. Помните, историю с мадемуазель N. —?сестрицей ставленника Монсеньора Конде, которую Вы поручили мне отвезти в Париж? Хитрая бестия хотела разыграть меня, как карту в своей партии, чтобы сделать протекцию для своего братца (а на самом деле, ее любовника). Падшая девушка! В ответ я подстроил с ней злую шутку?— привез ее в бордель с завязанными глазами (обещая устроить ?сюрприз?) и оставил там. Ох, боюсь, ей пришлось несладко! Я пишу Вам все эти глупости и ругаю себя за мелочность. Не для этих унизительных пошлостей задумывалось мое письмо! И это после Рима и патрициев! О! Но у Вас были неприятности с ее дядей, а я так и не сознался, почему выкинул эту шутку. Поймите, я не мог! Вы бы сами наказали меня за доносительство!А помните, как Вас смешили мои проказы? Вас?— человека, которого все считают злым и жестоким, с ледяным сердцем, которого ничего не может тронуть. Устроив мне выволочку, Вы неизменно кончали тем, что все равно усмехались над очередной моей выходкой и говорили, что раз уж Небо послало Вам крест?— возится со мной, то хотя бы я не даю Вам скучать.Зато, когда я ловил одни лишь намеки на Ваше одобрение, я преисполнялся гордости и такого счастья, коего не может, наверное, вместить все мое тело. Мне казалось, что еще чуть-чуть и я взлечу. Поверьте, за одно такое мгновение стоит жить.А еще я помню, как Вы нашли меня раненым там, на передовой. И ругали, конечно, ругали последними словами, за то, что я так необдуманно рисковал. Ваш глупый, безумный Люсьен снова подставил голову под пули. А я был счастлив. Счастлив от того, что не умер, оттого, что Вы рядом, и оттого, что Вы волновались из-за меня. А Вы волновались. Не отпирайтесь! Еще я помню, Вы, наверное, думали, что я сплю или в забытьи, но я всё помню. В тот же вечер, Вы зашли ко мне в палатку, какое-то время, молча, стояли надо мной, а потом поцеловали. Я до сих пор ощущаю тепло Ваших губ.Еще я помню, как Вы сказали, что хотели бы, чтобы я был Вашим братом. Я сохранил эти слова в своем сердце. Но я люблю Вас не как брат, я люблю Вас несоизмеримо сильнее. Я живу Вами, дышу Вами, я … Вот, я снова ударился в патетику, а Вы не любите этого, и я замолкаю.Я, наверное, утомил Вас своими глупыми воспоминаниями? Потерпите немного, я перехожу к главному. Я не могу умереть, не сказав Вам этого.Вы были неуязвимы, словно закованы в волшебные доспехи. Доспехи Ахиллеса. Они хранили Вас, пока не появилась эта женщина… Ваша ахиллесова пята. У античного героя было только одно незащищенное место и, поразив его, Парис смог убить и самого Ахилла. Я знаю, она погубит Вас, месье. Она разобьет Ваши доспехи, оставит беззащитным. Вы погибнете в одиночестве, принесенные в жертву ее красоте и тщеславию. Будет ли она вспоминать Вас? О, не обольщайтесь! Она не видит никого кроме себя! Врывается в чужую жизнь, идет напролом, лишь бы удовлетворить собственные прихоти. Она не знает Вас и не ценит. Одно женское притворство. Я вижу его насквозь. Ей безразлична Ваша честь, Ваши принципы, всё, что для Вас свято. Она умнее, хитрее, но и безжалостнее других женщин. Берегитесь, месье, она очень опасна! Под личиной ангела скрывается демон. Но довольно! Вы не слышите меня. И если меня уже нет на этом свете, значит, я не смогу защитить Вас от нее. Кто будет охранять Ахиллеса, если Патрокл мертв? Проклятье! Я ломаю пальцы от гнева и бессилия!Вы смеетесь? Нет, Вы не смеетесь, Вы снова сердитесь. Я знаю. И кривите губы влево, как всегда, когда злитесь. Я люблю смотреть на Ваше лицо в эти минуты. Вы страшны в гневе, но божественно прекрасны. Настоящий холодный и неуязвимый бог войны Марс!Но больше всего я люблю, когда Вы слегка улыбаетесь?— тонко и загадочно. И мое сердце замирает от восторга и нежности. Никто не знает, что стоит за этой улыбкой. Никто, кроме Вас. Ах, если бы Вы вспоминали меня с этой улыбкой! Нечасто, хотя бы иногда. Будете? Обещаете, вспоминать своего мальчика Люсьена? В таком случае, мне больше и нечего желать.Вчера я внимательно слушал проповедь, хотя раньше никогда этого не делал. Меня сложно назвать праведником. Напротив, я ужасный грешник, испорченный мальчишка?— что с меня взять? Но к сути. Церковь обещает нам вечную жизнь после смерти. Признаться, я сомневаюсь. Но, если у меня впереди целая Вечность, чтобы вспоминать Вас…. Ваш голос, Вашу улыбку, Ваши руки. Что ж, я неплохо проведу это время. И когда мрачный Харон повезет Вас через Стикс, знайте, я жду Вас на том берегу.Вечно преданный Вам,шевалье де Ламюльер P.S. Если мое бренное тело не попадет в лапы к мародерам или лесным разбойникам, к этому письму будет приколота жемчужная булавка для галстука, которую Вы подарили мне на восемнадцатилетие. Пусть она напоминает Вам обо мне.Целую Ваши руки, Л.