Эпизод 1. Мгновение 1 (1/1)

Этот эпизод можно воспринимать как пролог. Приятного чтения.*не бечено*------------------------------------Мгновение 1. Конец и начало — Avada Kedavra! Да, именно так. Так все и должно быть. А на душе в эти микро-секунды, пока летит зеленый луч, наконец-то, становится хорошо. Конец и начало. Конец войне и начало миру, которого все так долго ждали. А смерть... Что же, смерть одного — невысокая плата за всеобщее счастье. И не важно, что уже не представится возможности увидеть это счастье, разве в этом суть? А, собственно, что такое счастье? Что такое быть счастливым? Это ведомо кому-то другому, но явно не мне. Маме с отцом, Рону, Гермионе, Сириусу, даже Дамблдору. Говорят, у них с Гриндевальдом была любовь. Правда, чем она закончилась для Гриндевальда, об этом, пожалуй, лучше умолчать. Что же касается меня... Вся моя жизнь — череда странных, сюрреалистических эпизодов. И теперь они всполохами проносятся перед глазами. Видимо, правду говорят: перед смертью видишь всю свою жизнь. Безрадостное, полное насмешек и обид существование у Дурслей. Да, именно существование. Детство было у Рона, Гермионы, да у всех моих одноклассников. Даже у Драко было. Хотя, наверняка, у него оно было крайне странным, учитывая патологическую манию Драко неукоснительно соблюдать все нормы этикета, а их очень много. Так что, нет, детства у меня не было. Хогвартс? Хогвартс, пожалуй, одно из немногочисленных светлых пятен. Когда узнал, что волшебник, решил: вот он, счастливый билет, наконец-то, он получен, но не тут-то было. Философский камень, Тайная Комната, обретение крестного... Нет, обретение крестного — второе светлое пятно. Третий год обучения был одним из самых счастливых, так тогда считал, но позже, неоднократно задумывался, что, возможно, было бы легче, если бы никогда не встречал крестного, не знакомился с ним. Терять тяжело. А близких тяжело тем более. Для всех, а особенно для меня, было бы лучше, если бы Сириус вообще не сбегал из Азкабана. Возможно, тогда он остался бы жив. А так... Четвертый год — воскрешение Темного Лорда — Сумасшедшего Ублюдка, так его прозвал. А кто он, как не Сумасшедший Ублюдок? Это надо же скосить половину магической Британии из-за предполагаемой чистоты крови. А ничего, что близкое скрещивание ведет к вырождению, что приток новой крови необходим? Нет, об этом Лорд не думал; он, похоже, вообще ни о чем не думал, кроме своих евгенистских учений, которые где-то откопал. После воскрешения Ублюдка наступила сплошная непроглядная черная полоса. Мне довелось пережить ряд потерь, которые и привели к запланированной ?добрым? директором смерти. Что же, видимо, таков путь Избранного, такова плата за дарованную жизнь. По сути, я должен был умереть еще в детстве. Кто же выживает после Авады? Никто. Жизнь взаймы, иначе не назовешь. Поэтому считаю, что должен за эти семнадцать лет своей жизни. Кому должен? Маме, судьбе, высшим силам? Скорее всего, всем вместе. То, что сделала мама, делали многие. Думаю, она не единственная, кто заслонил ребенка собой и был убит. По рассказам очевидцев, и в первую магическую войну, и во вторую, подобных нападений и убийств было много. Но по неясным причинам только мне удалось остаться в живых после смертельного проклятья. Более того, удалось его отбить. Парадокс. Видимо, судьбе и высшим силам действительно нужно было, чтобы я в итоге оказался здесь, в Запретном Лесу, перед Сумасшедшим Ублюдком, безоружный. Им нужно было, чтобы сейчас, в этот момент, позволил себя убить и таким образом забрал на тот свет вместе с собой последний крестраж и Ублюдка. Что же, я готов. Осталось совсем чуть-чуть. Нужно лишь позволить этому случиться, не уклониться от зеленого луча, что летит в меня прямо сейчас. А потом можно и отдохнуть. Закрываю глаза. Не хочется видеть безумный, полный торжества взгляд Лорда. Расправляю руки в стороны. А дальше зеленый луч достигает цели, ударяет прямо в солнечное сплетение. Ощутимо ударяет, но круциатус гораздо больнее. По сравнению с круциатусом Авада Кедавра похожа на укус комара. И как только луч достигает цели, становится окончательно хорошо. Словно сбрасываю тяжелую ношу. Впрочем, так по сути и есть, ведь теперь долг отдан. Предназначение, если оно действительно существовало, исполнено. Как же хорошо и легко. Так хорошо и легко, как не было еще никогда. От этой необъяснимой легкости, поддавшись счастливой волне, распахиваю глаза и наблюдаю, как нечто черное устремляется ввысь и развеивается по ветру. За ним следует тело давнего врага — Сумасшедшего Ублюдка, Того-Кого-Все-Боятся. Вот теперь точно всё, можно с уверенностью заявить: справился. Теперь в Магической Британии должен наступить мир. Гермиона выйдет замуж за Рона; Северус Снейп, возможно, наконец, покинет школу и займется исследованиями в области зельеварения. Он не может умереть, только не он. Столько лет выживать, чтобы потом позволить себя так бездарно убить какой-то змеюке. В это поверит только идиот или тот, кто не знает профессора зельеварения Северуса Снейпа. Этот ядовитый, злобный, гениальный ублюдок обязательно выкарабкается. А если не получится, то встретится с любовью своей жизни на небесах — тоже хорошо. Дамблдор уже год как мертв. Туда ему и дорога. Без его интриг всем будет спокойнее. Хогвартс, наверняка, возглавит Минерва МакГонагалл. Из нее выйдет отличный директор. Люди будут праздновать победу, устроят торжественную церемонию и будут отмечать окончание войны и начало мира. Улыбаюсь. Интересно, улыбаться, когда умираешь — это нормально? Едва ли. Нормальный человек явно не будет улыбаться на пороге смерти. Но кто сказал, что я нормален? Дурсли были правы, я никогда не был нормальным. Я априори не мог быть нормальным, ведь семнадцать лет носил в себеосколок души Сумасшедшего Ублюдка. Но теперь все закончилось. Можно уходить. Спектакль окончен, занавес опущен. А дальше начинает происходить нечто совершенно невероятное. Хотя, возможно это только ощущения. Кто знает, как отправляются на тот свет? Правильно, никто. Все эти истории про врата, лодки, монеты и прочее - лишь предположения. Внезапно нечто подхватывает меня и утаскивает в жуткий водоворот, воронку, и кружит, кружит, кружит. Кажется, внутренности превращаются в одну сплошную кашу. Ощущения, как при аппарации, только в тысячу раз сильнее. Крутит, вертит, кидает из стороны в сторону и выплевывает. А потом накатывает такая боль... Ощущение будто выбросили из окна второго этажа, а может и хуже. Не с чем сравнивать, никто никогда не выкидывал меня со второго этажа. Подобного в жизни, слава Мерлину, не было. К горлу подступает тошнота, желудок болезненно сжимается. По ощущениям - вот-вот вырвет. И если не найти в себе силы, чтобы перевернуться, то захлебнусь собственной рвотой. Да уж, ?хорошее? посмертие. Если бы знал, ни за что к нему бы не стремился, постарался бы выжить. С огромным трудом, расходуя последние силы, переворачиваюсь на бок, вероятно, срабатывает инстинкт самосохранения — захлебнуться собственной рвотой не хочется. А дальше происходит то, что ожидалось — блюю желчью — в желудке пусто. Давно ничего не ел, не до того было. Если бы знал, что все так сложится, то обязательно заглянул бы к домовикам и утянул что-нибудь. Такая возможность была, пока бегал по замку в поисках оставшихся крестражей. Желудок пронзает ряд спазмов, которые продолжаются и продолжаются и, кажется, им нет конца. Кажется, теперь вечно буду чувствовать эту болезненную пульсацию. Из глаз текут слезы, или это только кажется? Непонятно. Боль не позволяет сфокусироваться ни на чем. Но вскоре наступает облегчение, если, конечно, не считать боли в руке и плече, не обращать внимания на прострелы в боку и на то, что каждый вдох дается с неимоверным трудом. Краем сознания задумываюсь: боль — это признак чего? Того, что в аду, или того, что до сих пор жив? А вокруг все мигает, искрит и трещит. По ушам бьет пронзительный вой сирены. Вокруг царит суета. Слышатся приказы на неизвестном языке. Если предположить, что все же умер, в таком случае, разве не должен плавать в облаках, упиваться спокойствием и безмятежностью и встретить, наконец, маму, отца и крестного? Что за странное посмертие? Ожидалось совсем не то. А еще боль. С каждой секундой она накатывает все сильнее. Как же больно! Так больно, что хочется орать, но из горла вырываются лишь хрипы. А дальше, наконец, накрывает спасительная темнота.