Глава 1. Реддл (1/2)

Людям свойственно чувствовать страх. Это механизм выживания, эмоционально заостренное отражение внешней угрозы, нервное напряжение, побуждающее жертву к бегству, поиску защиты и спасения. Во время этого процесса в кровь впрыскивается адреналин и норадреналин, учащается пульс и дыхание, расширяются зрачки и повышается давление. Организм готов драться не на жизнь, а на смерть, или же бежать со всех ног, в зависимости от воли его хозяина.

Том Реддл не испытывал подобных чувств. Почти никогда не испытывал. С миндалевидным телом в его мозгу, ответственным за чувство страха, явно было что-то не так. Поэтому сейчас шестнадцатилетний подросток стоял над тремя свежими трупами убитых его руками людей и разглядывал их с отстраненным любопытством, внезапно ощущая, как восторг постепенно наполняет каждую его клеточку, в груди щемит от возбуждения, а дыхание непривычно сбивается, пока тело старается насытить мозг кислородом по расширенным сосудам. Такие незнакомые ощущения, взорвавшиеся ярким фейерверком после обычной для него равномерно-прохладной серости.

И как он оказался в этой точке пространства и времени? Это была длинная история, но итог один — ярость, растущая в груди, холодные слова, слетающие с губ, глухой стук тел, падающих на дорогой дубовый паркет. Никаких угрызений совести, никакого страха, лишь незамутненное ликование. Ощущение, что границ нет, а он практически всесилен. Ведь что такое сила и власть? Способность контролировать чужие судьбы. Способность менять мир. Способность не просто плыть по течению, а управлять этим потоком, который недалекие обыватели называют судьбой.

Том с раннего детства понял, что отличается от других. Сначала он осознал, что окружающие ведут себя странно, хотя как еще могли вести себя дети в сиротском приюте, где он рос? Но они все были… иными.

Они страстно желали любви, но получить ее было неоткуда — пара воспитательниц с потухшими глазами на целую группу малышей едва могли обеспечить им базовые потребности выживания. Том наблюдал за всем этим отстраненно. Он не понимал, что такое эта любовь, которой все жаждут. Не видел, зачем нужно устанавливать дружеские связи, если не можешь использовать человека. Не знал, чего бояться в темноте, которая является лишь отсутствием света. Но когда кто-то нарушал его границы или пытался издеваться над ним, он отвечал жестоко, со всей моментально вспыхивающей яростью. И тогда же он понял, что отличается от остальных еще кое в чем.

Он владел силами. Умел творить то, чего не были способны делать остальные — прогибать мир под себя. Cо временем дети поняли, что с Томом лучше не связываться, а взрослые стали замечать творящиеся вокруг него странности, но за руку его никто никогда не ловил. Правда, он прошел практически по лезвию с повешенным кроликом Билли, но тот его уж слишком довел. А доказать все равно никто ничего не смог, Тому всегда сходили с рук его маленькие шалости.

А потом появился профессор Дамблдор в своем дурацком лиловом бархатном костюме, и мир Тома Реддла кувыркнулся, и все внезапно встало на свои места. Он всегда знал, что лучше окружающих. Выше их. Вот загадка и раскрылась — он был магом. И был таким далеко не одним на свете. Тупые магглы вокруг просто не могли осознать все его величие, принимая за уродство.

Оказавшись в школе волшебства Хогвартс, он наконец почувствовал, что это такое — настоящий дом, о котором мечтали соседи по приюту. Волшебный старинный замок, полный манящих тайн, ломящиеся от еды столы, блеск золота и магии, которая растекалась повсюду, искрясь и наполняя собой пространство. Том практически видел эту магию, ощущал ее кожей. И еще он чувствовал себя на своем месте.

Конечно, слизеринцы, с их манией чистоты крови, поначалу отнеслись к мальчику с незнакомой фамилией настороженно. Но Том мило улыбался, устанавливал дружеские связи, не отказывал одноклассникам в помощи с домашними заданиями и зарабатывал прорву баллов своему факультету, Слизерину. Благодаря своим мозгам и усидчивости Том быстро стал лучшим студентом потока. Профессора считали его милейшим мальчиком, одноклассники — настоящим другом, декан Гораций Слагхорн был от него без ума и взял в свой Клуб Слизней в невообразимо раннем возрасте. Разве что профессор Дамблдор, наслушавшийся сплетен в приюте, где жил до этого Том, и видевший мельком его настоящее лицо, иногда посматривал настороженно.

Том был талантлив, умен, красив, а его мощная магия лилась уверенным потоком. Он старался очаровывать людей, чтобы они поступали так, как он того желает. И при всем при этом практически ничего не чувствовал внутри. Его не трогала любовь одноклассников, превратившаяся почти в поклонение к старшим курсам. Он не испытывал к своим «друзьям» никаких чувств, что не мешало ему использовать их в собственных интересах — многие слизеринцы обладали знатными фамилиями, связями и богатством.

Он изучил почти всю Запретную секцию библиотеки, и его знания были обширней, чем у большинства преподавателей. Его не трогало и уважение учителей — значок префекта и статус лучшего ученика он воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Что-либо в его душе пробуждала только магия, хлещущая из него потоком, когда он отрабатывал давно забытые другими древние заклинания, многие из которых вряд ли кто-то смог бы причислить к светлым. Магия была его страстью, его любовью, знания стали его священным граалем. Том всегда знал, что он выше других. И станет не просто лучшим, а Великим.

Единственным, что крутилось на границе сознания и доставляло дискомфорт, была мысль, ставшая навязчивой идеей. Кем были его родители? Как он оказался в этом приюте? Очутившись в Хогвартсе, он понял, что его родители были сильными волшебниками, ведь как иначе? Его распределили на Слизерин, факультет чистокровных, а значит, они точно не были презренными магглами. И его дар — парселтанг, способность говорить со змеями — тоже однозначно указывал на наследственность и великую колдовскую силу.

Еще в приюте он выбрал момент и спросил у миссис Коул про своих родителей, на что эта дура рассказала отвратительные выдумки, что его родила какая-то нищая оборванка прямо здесь и просила назвать Томом Реддлом в честь отца, Марволо — в честь деда. Этот рассказ не мог быть правдой: если его мать являлась волшебницей, она не могла так просто умереть. Так просто бросить Тома одного. Нет, явно произошел какой-то несчастный случай. Или же ее и отца убили.

И на пятом курсе Том наконец нашел в дальнем углу библиотеки толстенный талмуд с родословными волшебных семей, выпущенный совсем недавно. Долго исследовал его и анализировал, и спустя пару месяцев обнаружил лишь одну тонкую ниточку. Некий Марволо Гонт, умерший в 1927-м, на следующий год после рождения Тома. Датой смерти его дочери Меропы значилась дата рождения Тома, 31 декабря 1926-го. Гонты вели свой род от самого Салазара Слизерина, одного из основателей школы, мощнейшего мага и известного змееуста. Но о последних представителях этого рода — Марволо и его детях Морфине и Меропе — не нашлось почти никакой информации.

Скорее всего, Меропа и была его матерью. Том загорелся этой идеей, ведь она многое объясняла: его силу, его талант, его способность говорить со змеями. Он — наследник самого Салазара Слизерина! И он просто обязан был найти доказательства своего благородного происхождения.

От Слизерина по прошествии стольких веков осталась лишь легенда о Тайной Комнате. В этой Комнате наверняка должно было найтись что-то, что поможет доказать его родство с великим магом, ведь она, по преданию, может открыться только наследнику. Он перевернул весь замок в течение своего пятого курса. И он не был бы Томом Реддлом, если бы не нашел ее. По каким закоулкам замка он лазил и как оказался после отбоя в женском туалете, вспоминать не хотелось, но методичное прочесывание Хогвартса дало свои плоды, и вход в Тайную Комнату он обнаружил.

Внутри, к вящему разочарованию Тома, не оказалось ничего полезного, кроме сонного Василиска. Том не просто разозлился, он, обычно спокойный и хладнокровный, пришел в ярость. А гигантский змей был не прочь перекусить какой-нибудь грязнокровкой. И вот несколько минут спустя Том внезапно стоит посреди женского туалета, а в луже воды перед ним, нелепо раскинув руки, лежит эта очкастая дура Миртл, совершенно и бесповоротно мертвая. Он смотрел на нее оглушенно: совсем не так он представлял себе убийство.

Он сразу же понял свою ошибку, когда пошли разговоры о предполагаемом закрытии школы из-за блуждающего по коридорам монстра-убийцы. Том не мог, только обретя свой дом, вновь вернуться в этот сраный приют, в котором и так был вынужден маяться каждое мучительное лето, да еще и без возможности колдовать.

И он очень быстро сообразил, как выкрутиться. Подставил этого недалекого великана-полукровку Хагрида, который, на счастье, как раз протащил в замок очередную опасную зверушку. Василиск оказался вновь заперт, Том получил награду школы, Хагрид — сломанную палочку и лишь чудом избежал Азкабана. Но Тому было плевать — он всегда использовал людей для своих целей, зачем еще они нужны, а сочувствие в его эмоциональный диапазон не входило. Угроза закрытия Хогвартса миновала, он вернулся к изысканиям в родословной, решив теперь действовать осторожнее. Через одного из своих приятелей, Абраксаса Малфоя, Том поднял министерские архивы и обнаружил место жительства последнего представителя семьи Гонтов — Морфина.

Полуразваленная хибара на окраине Литтл-Хэнглтона его ошеломила. Ее нищета была видна даже в лунном свете, единственном, что освещало деревенскую глухомань этим то ли поздним вечером, то ли ранней ночью. Том, едва переставляя ноги от потрясения, прошел в не защищенное никакими чарами строение, толкнул скрипучую покосившуюся дверь, взглянув на прибитую к ней иссохшуюся змею лишь мельком.

Комната внутри напоминала скорее хлев, чем жилище человека, не то что волшебника. Грязная, темная, вся заставленная хламом. Половина вещей была сломана, немытая посуда, разбросанная повсюду, источала смрад, какие-то объедки валялись прямо под ногами. Том, щелкнув зажигалкой (внимание Надзора, колдуя своей палочкой на каникулах вне школы, привлекать не стоило), в колеблющемся свете тонкого оранжевого огонька с трудом заметил в углу на куче тряпья мужчину, пьяного в хлам и спящего.

Медленно приблизился к лежащему, прислушиваясь к равномерному сопению, совершенно равнодушно и безбоязненно вытащил из руки этого человека его волшебную палочку. Мужчина беспокойно всхрапнул и распахнул глаза. Он смотрел на нежданного гостя несколько секунд своими мутными раскосыми глазками, а затем на лице внезапно отразилось узнавание.

— Ты, — прошипел он. Том с некоторым удивлением осознал, что этот оборванец обращается к нему на парселтанге. Навел на него палочку: