8. (1/2)

Завтрак был на удивление лёгким. Похмелье быстро прошло от настойки Гейла и теперь, под непринуждённую беседу, Марлен может дышать. Странное ощущение, но до этого ей что-то мешало. Очень неприятное чувство. И вчерашний кошмар всё ещё яркий на памяти.

Из своей палатки выходит Астарион, на удивление бодрый и довольный. Он садится рядом с ней, потягивается. Похож на белого кота. Милла всегда хотела белого кота. И Марлен хотела. Раньше.

— Ты на удивление довольный, — Марлен говорит достаточно тихо, чтобы другие не подключились к беседе.

Он ухмыляется, ничего не отвечает ей в ответ на колкость, смотрит на неё неотрывно. Марлен погружает ложку в кашу. Сегодня с ягодами. Всяко лучше обычной овсянки на воде. На водянистой каше, как вишенка на торте, расплывается малина. Марлен засовывает ложку в рот, не жуёт, глотает сразу. Милла бы сейчас жаловалась, что нет сахара или хотя бы ломтика хлеба. Карлах очень не терпится вновь встретиться с Даммоном и назревает небольшой спор между Лаэзель и Шэдоухарт. Им нужно сегодня обсудить, каким путём должны дойти до Лунных башен. И на это явно уйдёт не один день. Было бы легче иметь кого-то, кто знает. А Марлен ничего не знает. Она просто продолжает пусто есть, пока не остаётся ничего.

Утро слишком холодное, многие встали слишком рано. В ярко-розовых лучах рассвета кожа тоже розовеет. Марлен интересно, какая у неё должна была быть кожа.

Быстрее можно пройти по Горному перевалу, заодно заглянуть к гитам и, возможно, попрощаться с Лаэзель, если таки можно получить лечение в яслях. Остальным, кому будет нужно во Врата Балдура, придётся тесниться ещё некоторое время. Или пройти по Подземью, длинным путём, но более безопасным. Марлен никогда не была ни в Подземье, ни на Горном перевале. Поэтому судить только ей одной было сложно. Нужно послушать, что скажут другие. В предвкушении будущего диалога в животе закрадывается волнение. Половина может попросту пойти своим путём, если будут не согласны с её решением.

Пугает ещё то, что придётся идти в неизвестность. А неизвестность никогда не сулила ничему хорошему. Живот тихо подаёт о себе знать, Марлен закрывает его рукой. Она давно не ела ничего горячего, сытного. В голову сразу приходят воспоминания о мамином ягодном пироге и на языке отчётливый привкус. Марлен сглатывает слюну. Когда она закончит, она заберёт у Брана все его деньги и купит себе дом где-нибудь в глуши. У неё будет горячая еда, тёплая постель. Она заведёт кота или кошку. Или сразу двух. Белых.

Марлен знает, что это несбыточные мечты. Она вряд ли даже доживёт до того момента, когда увидит его снова. Мёртвого или живого, не имеет значения. Главное, чтобы он страдал.

Тифлинги исчезли так же быстро, как и появились. Утром она не заметила ни одного хвостатого, за исключением Карлах. Марлен даже радостно, что она не встречается с ними вновь.

Дует холодный ветер с реки, все же, минусов разбивать лагерь у воды больше, чем плюсов. Марлен ёжится, протягивает руки в соседние рукава пытаясь согреть их друг о друга. Угли потрескивают тихо, незаметно. И огонь совсем небольшой, ленивый. Утренний. Марлен не знает, можно ли отнести едва горящий костер к утреннему. Нужно поговорить с Шэдоухарт. Та сидит неподалёку, возится ложкой в каше и не смотрит на неё. Она хмурая, рука слегка дрожит. Болит. Марлен знает, что не может сейчас к ней подойти и помочь. Жрица не оценит. Она вспоминает, что говорила Астариону в пьяном бреду. И за это тоже следовало извиниться.

С каких пор Марлен печётся о других? С каких пор её кто-то так сильно волнует?

Марлен трёт глаза средними пальцами, массирует переносицу и виски, заползает пальцами в волосы, прижимает предплечья к ушам. Когда она закрывает глаза, всё становится более спокойным. Более правильным. Когда она их открывает, в глаза бьёт сухой горячий воздух с тлеющего костра.

Марлен чувствует себя не в своей тарелке. Она и хочет здесь быть, существовать рядом с ними, но в то же время страшно. Они тоже могут предать. Они точно её предадут. Марлен делает глубокий вдох и выдыхает, расслабляет мышцы спины и чувствует, как они начинают ныть. Одна рука уходит к шее, плечу, разминает затёкшие мышцы и жмурится от неприятной острой боли. Нужно сесть сделать массаж самой себе, иначе плечи болеть будут.

Марлен дёргает ухом. Чьи-то шаги. Чужие. Они идут в их лагерь. Астарион, видимо, тоже это заметил. Он буравит взглядом протоптанную дорожку. Марлен надеется, что он думает сейчас не о том мальчике. В горле ком.

Марлен втягивает носом воздух. Это Хальсин. Она встаёт со своего места и идёт в его сторону, мажет взглядом по рукам. В одной из них её стрела, в другой посох. Мажет взглядом по плечам, — на них рюкзак. Бурдюк с водой на поясе. Марлен смотрит на него ещё несколько мгновений, пока он не начинает говорить.

— Здравствуй, Тав, — в голосе нечто на подобии уверенности. Марлен косо смотрит на бицепсы. Переломает её одним ударом.

— Марлен, — выпаливает она сразу. Хальсин выгибает бровь. — Меня зовут Марлен. То имя я выдумала, — он выдыхает облегчённо, улыбается слегка и незаметно. Марлен видит, его глаза тоже изучают её. Марлен некомфортно, когда его глаза мажут по вырезу на груди под незастёгнутой рубахой, она прячет шрам от укуса варга. — Что тебе нужно?

Он вновь смотрит на неё, тушуется, виновато улыбается под её пристальными глазами.

— Я хотел бы присоединиться к вам в Лунные башни, если позволишь, — в его голосе кроется нетерпение. — У меня тоже есть незаконченные дела в том месте.

Марлен отводит взгляд в сторону, на землю, на союзников. Она оглядывает каждого. Уилл жмёт плечами и чуть морщится, хватается за бок. Лаэзель даже не поднимает глаз. Остальные следуют примеру Уилла, пожимают плечами, как бы отвечают: «решай сама». Марлен снова смотрит на Хальсина, шумно выдыхает.

— Ладно, — Марлен не хочется новых лиц в команде. Больше проблем. — Всё равно никто из нас не знает, каким путём пройти, — она говорит это достаточно тихо, поворачивается к остальным. — Через час собираемся, обсуждаем что делать дальше.

Лаэзель тихо ругается, слишком резко поднимается и идёт в свою палатку.

Марлен вздыхает. Через час для неё сделают отдельный котёл в аду. Она идёт в сторону своей палатки, хватает ремни с ножами и колчаном, вешает рюкзак на плечо и перекидывает лук через голову. Она ведёт ухом в сторону, кто-то идёт к ней. Когда поворачивается, видит перед собой Уилла.

— Ты куда? — спрашивает он не очень деликатно, прямо в лоб. Аристократ.

— За припасами, — это правда. Вчера половина их провизии ушла в чужие желудки и осталось еды всего на пару дней. Часа два назад Гейл очень хмуро и красноречиво буравил их сумку с едой взглядом, а после, когда Марлен проснулась, очень тихо сообщил, что они в полной заднице.

Уилл осмотрел лагерь.

— Могу я пойти с тобой? — Марлен выгибает бровь. Сидеть в лагере со всеми не хочет? — Мне нужно проветрить голову. И заодно помогу.

Он смотрит на неё слегка смущённо. Марлен жмёт плечами. Ей всё равно, кто с ней пойдёт и пойдёт ли вообще. Уилл расценивает это как согласие, разворачивается и идёт к своей палатке. Пахнет свежо. Росой и прохладой. Марлен не знает, как пахнет прохлада, но она думает, что она пахнет именно так. Утром.

Марлен не обращает внимания, когда вновь слышит шаги в свою сторону. От сборов прерывает деликатный кашель. Она поднимает голову на Шэдоухарт и немного удивляется. Ей кажется, или она перестала дышать на несколько секунд? Вся уверенность в том, что нужно извиниться, расплывается стремительно. Марлен прочищает горло.

— Прости, если помешала, — голос Шэдоухарт мягкий, слегка тихий.

— Нет-нет, всё нормально, — Марлен машет головой, звучит неуверенно, тараторит. Чувствует себя идиоткой. Подростком. Она чувствует, как внутри всё слегка сжимается. — Ты что-то хотела?

— Да, у меня закончились некоторые травы для мазей, и я подумала, вдруг ты можешь их достать, — она протягивает жёлтый кусочек пергамента. Список маленький, состоящий из того, что они смогли заметить по дороге.

— Без проблем, — Марлен суёт пергамент в карман брюк и наступает неловкая пауза в диалоге. Она косит взглядом в сторону, ищет Уилла. Оставаться с Шэдоухарт один на один сейчас было страшно. И стыдно. Марлен боится сказать ей.

Сказать что? Что она не хотела этого делать? Но сделала. Что она что-то чувствует? Нет, она ничего не чувствует. Это похоже на некую эйфорию. В конце всегда будет очень больно падать.

Марлен запуталась. И Шэдоухарт не даёт никаких подсказок. Та наверняка тоже не знает, что чувствует. Жрица тушуется, опускает взгляд, тихо желает удачи и уходит к своей палатке. Марлен поднимает глаза к небу. Солнце почти взошло. Подошло время утренней молитвы.

Марлен идёт к выходу из лагеря. Ждать Уилла слишком долго она не собирается. Она чувствует, как её провожает чья-то пара глаз. Слишком уж неприятное чувство. Будто она голая. Слишком уязвима. Хочется прикрыться. Только прикрывать нечего. Она в своей одежде. Рубахе мамы, которую пришлось подшивать. С кожаным болеро, которое раньше было отцовской курткой. Брюках, сапогах. Дома она отрыла кучу отцовских ремней и завесила себя ими. Один для ножей, его любимый. Второй для колчана, уже её. Третий для лука, через плечо. Им она не пользуется, просто болтается для красоты. От Миллы только ничего не осталось.

Она иногда забывает их лица. Это страшно. Она не хочет их забывать. Марлен слышит, как к ней быстрым шагом идёт Уилл. Она даже не смотрит на него, говорит, что нужно ещё собрать трав для Шэдоухарт.

Марлен чувствует себя холодной. Не то, что она относится к другим с неким холодом. Внутри. Она чувствует себя внутри холодной. Мёртвой. Это тоже страшно.

Идут они молча. Марлен просто не хочет говорить, а Уилл и не настаивает, слегка что-то бормочет под нос, да и всё на этом. Марлен находит полынь, она в списке у Шэдоухарт на первом месте. Она отрезает пучок, следом второй, пока не набирается должная горсть. Уилл стоит рядом, терпеливо ждёт, когда она сбрасывает траву в вещмешок. Она собирает малину с диких кустов, что росла поблизости, складывает ягоды на платок и завязывает узлом, убирает в вещмешок.

Они нашли пару белок и пару зайцев по дороге, которых Марлен благополучно застрелила. Уилл молчал всё время. Ей интересно, зачем действительно он пошёл с ней. Проветрить голову можно и просто выходом из лагеря, всем по большому счёту плевать. Марлен не задаёт вопросов, следует плану в своей голове. Пахнет лесом. Пахнет домом. Они спустились к реке и набрали воды в бурдюки, что были с собой. Нужно взять больше воды, кто знает, когда они в следующий раз найдут чистый источник питьевой воды.

Можно конечно заглянуть в рощу и купить провианта на долгое время, но у Марлен нет ни малейшего желания. Если кому-то будет надо, сами дойдут и купят.

Солнце слепит как раз в тот момент, когда они добираются до лагеря. Осталось совсем немного до собрания. Марлен осматривает лагерь. Хальсин поставил палатку спиной к воде. Астарион и Гейл читают. Марлен даже не нужно смотреть в сторону Лаэзель, звук точильного камня говорит сам за себя. Карлах лежит и отдыхает. Марлен в любой другой момент могла бы подумать, что так выглядит идиллия, но нет. Идиллия выглядит по другому. В идиллии все существа друг друга знают и доверяют. Марлен косится чуть в сторону. Сейчас прекрасный момент поговорить с Шэдоухарт. Та молится около своей палатки, чёрные ресницы закрывают едва видимые зелёные глаза.

Марлен топчется на месте. Она не хочет её прерывать, но всё же идёт в её сторону. Она надеется, что Шэдоухарт услышит шаги. И она слышит, поднимает на неё глаза и едва заметно улыбается. Марлен кладёт травы на небольшой столик рядом и глубоко вздыхает.

— Нам нужно поговорить, — она выпаливает это совершенно неожиданно для неё самой.

— О чём?

Марлен жмёт губы, кусает их, потирает запястья. Кожа фантомно вспыхивает от боли, Марлен прячет их за спину.

— О вчерашнем, — она выдыхает в поражении. Нет, Шэдоухарт милая, красивая, правда, в другой жизни, наверное, Марлен бы мечтала о такой как она, но в груди пусто. В животе пусто. В голове пусто при любом упоминании жрицы. И Марлен ничего не сможет дать взамен на хоть какие-то знаки внимания. Она просто не умеет. Это страшно. Признаваться в том, что ты ничего не испытываешь. — Я… — она запинается, выглядит глупо и неряшливо. Марлен проглатывает ком, чувствует, как дрожат пальцы, сильнее стискивает их между собой в замок. Паника. У неё паника. Шэдоухарт встаёт со своего места, равняется с ней. — Я не хотела… Честно, прости, что я это сделала… Я… — Марлен проглатывает вдох и закрывает рот. — Это было ошибкой. Прости, что я дала тебе ложные надежды. Это… сложно объяснить.

Шэдоухарт кладёт руку на локоть Марлен, стискивает его кольцом и чуть тянет на себя. Просовывает руки через скрещенные руки Марлен и мягко обнимает. Марлен сжимает пальцы в кулаки, когда те начинают сильнее дрожать.

— Знаешь, любого другого, в любой другой ситуации, я бы после этих слов послала подальше, — жрица делает короткую паузу, утыкается носом в шею Марлен. — Но тебя я послать не могу. Не знаю почему. Это… странно.

Марлен так же утыкается носом в плечо жрицы. Руки сильно дрожат, она не хочет их расслаблять, чтобы обнимать кого-то. В груди тепло. Шэдоухарт пахнет лимоном и ягодами. Она пахнет домом. Марлен прикрывает глаза.

— Спасибо за честность, Марлен.

Марлен сглатывает очередной ком в горле. Шэдоухарт первая, кому она доверилась за сто восемьдесят лет.

***

Под навесом пахнет потом и жарой. Солнце прогревало навесную ткань, что закрывала от ярких лучей и нежелательных солнечных ударов. В такую погоду Марлен могла стать красной за несколько минут, а вечером сидеть с лёгкими ожогами и ждать, когда мама сможет нанести мазь. Так обычно проходили её вечера. Без рубахи, сидящей на кровати, полностью обмазанной успокаивающей мазью. После ожогов было больно спать.

Марлен стоит над большим камнем, что служит им подобием стола и осматривает карту. Хальсин стоит рядом, его руки скрещены, выглядит задумчиво. Жарких споров пока не намечалось, все обдумывали варианты путей. Кроме Лаэзель и Шэдоухарт. Они давно решили и высказали свою позицию, а на попытки развести конфликт получили заклинание тишины от Гейла. Тот, в свою очередь, стоял от них в другой стороне. И пока девушки убивали друг друга взглядами, другие голосовали.

— Какой бы ты путь выбрал? — Марлен спрашивает Хальсина, но в самом деле ей это не интересно. Просто хотела узнать, куда уйдёт его голос, если он продолжит с ними путешествовать.

— Подземье, — он отвечает коротко, но поясняет почти сразу. — Безопасней, хоть и дольше.

Марлен кивает. Ей плевать каким путём идти, главное избавиться от этой твари в голове. Как только она вспоминает про личинку, морщится. Та извивается, даёт о себе знать. Отвратительное ощущение.

Марлен даёт время всем подумать над вариантами, отходит чуть в сторону с бурдюком в руке и отпивает глоток слегка прохладной воды. Она приваливается боком к камням, осматривает водную гладь. В глаза бросается лодка. Дно пробитое и Марлен бросает чуть в дрожь. Она никогда не любила кататься на лодке, особенно заплывать в глубокие места. С детства наслушалась рассказов про кракенов и теперь этот страх слишком сильно привязался к ней. Мама постоянно говорила, что свидание на воде — самое романтичное свидание. Марлен никогда в жизни не пойдёт на свидание. Тем более на воде.

Сзади вновь разгорается спор между Лаэзель и Шэдоухарт, заклинание Гейла закончилось. Препирательства доходят до того, что обе хватаются за оружие. Марлен слышит, как Уилл, Гейл и Карлах уводят их из-под навеса. Она возвращается к оставшимся. Марлен смахивает пот с груди, осматривает сразу несколько карт: Подземья, Горного перевала и Проклятых земель. Им в любом случае нужно попасть в последнее место, чтобы вернуться во Врата Балдура, вариант не идти вовсе был в проигрыше. Плюс ко всему, Марлен не знает, как отреагируют другие гитьянки. При первой встрече Лаэзель чуть не выпустила ей кишки, у храма Селунэ хотела убить Шэдоухарт. И Марлен уверена, она ещё ангел. Подземье хоть и кишило всякой неизвестной дрянью, было наиболее безопасным вариантом. Но на Горном перевале, возможно, можно получить лечение быстрее, чем в Лунных башнях. Да и противники известны, нежели в Подземье.

Марлен жуёт губы, сдирает сухую кожу. Это было невозможным решением. Со стороны, может и могло показаться легче, но Марлен находится не в стороне. Она варится в этом дерьме с остальными заражёнными. Взгляд мажет по Астариону под боком. Он сидит на стуле, играется с ножом и вырезает непонятные символы на камне-столе. Словно ей напоказ. Она разглядывает закорючки долго, из-за чего привлекает внимание Астариона. Он поднимает на неё глаза и ухмыляется. Она смотрит на него в ответ и не понимает, что в этих символах такого, что он так ядовито-пошло выглядит. Марлен моргает.

— За какой путь голосуешь? — она явно устала, хотя всего полдень. Отсутствие хорошего сна и питания уже давно не так сильно волновало Марлен, но сказывалось на её состоянии сильно. Мама бы наверняка отвесила ей подзатыльник за такое халатное отношение к себе.

Астарион хмыкает, пожимает плечами, касается подушечкой пальца кончика ножа. Проступает тёмная, почти чёрная кровь из небольшой раны.

— Не хочется, конечно, лишаться солнца, но и по горам лазать не в моём вкусе, лисичка.

Она всё ещё не понимает, почему он называет её лисой. Она не похожа на лису и уж тем более не первая красавица. И она не хитрая. Совершенно.

Марлен ведёт ухом, когда к ней подходят со спины. Гейл. Он встаёт рядом, чуть косит взглядом на Марлен, когда та пристально оглядывает его руки.

— Если хочешь спросить меня о том же, то у меня схожее с Астарионом мнение.

Марлен шумно выдыхает и потирает глаза пальцами обеих рук. В итоге только трое из восьми точно знают, каким путём хотят пройти. Замечательно. Марлен хочет захныкать, но молчит. Нельзя.