6. (2/2)
— Таких эльфов как я — куча, конкретней, парень.
— Конечно, — парень кивает быстро, много, дай ему ещё секунды две, заработал бы сотрясение. — У неё глаза разные, такие ни с кем не спутать. Один…
Хрип. После гулкий, гортанный хлюп крови. Он пытается откашлять, выплёвывая багровую слюну на землю, смотрит на неё испуганно, поворачиваться не смеет. Хруст костей. Глухой, застойный, напрягающий. Он закатывает глаза, падает наземь. Марлен отшатывается, глубоко выдыхая, смотрит на Астариона. Даже эльф перепугался. Смотрит на неё, как загнанный зверь, будто спрашивает «я следующий?». Марлен усаживается на одно колено, вынимает нож из мёртвой, но ещё тёплой плоти, вытирает лезвие о чужую одежду, убирает в ножны. Переворачивает, проглатывает испуганный вдох. Совсем молодой, очень. Глаза у него зелёные, светлые, с тёмными густыми ресницами и бровями.
Марлен щупает карманы, не смотрит на Астариона. Тот подходит чуть вблизь, осторожно, словно пытается поймать дикую животину. Марлен вновь перехватывает дыхание. Никаких животных.
— Ты всех так радушно встречаешь?
Ответом служит молчание, тонкий пергамент попадается под пальцы. Она вытаскивает его из кармана штанов, открывает и читает медленно, забирает все крупицы информации, что есть.
«Когда её встретите, точно узнаете в ней ангела: высшая эльфийка (лунная, скорее всего), волосы белые, глаза разные — правый лиловый, левый красный (НЕ НАОБОРОТ), шрам на левой щеке и колотый шрам под правым глазом; кожа бледная, как у мертвеца, но она живая и привезти её должны ЖИВОЙ. Мне плевать, что будет с ней (руками и ногами, если быть точнее), но она должна явиться у меня живой.
Не разочаруйте меня, идиоты, моё терпение велико только к моему ангелу.
Б.»
Марлен чувствует, — сковало горло. Она молчит, пальцы дрожат всё сильнее и сильнее. Кровь в ушах гудит сильно, бьёт в такт учащённому сердцу. Пальцы пачкают бумагу размытыми отпечатками чужой крови. Астарион держит расстояние, но, Марлен чувствует, — прожигает взглядом её макушку.
— Скажешь хоть кому-нибудь, — Марлен комкает письмо, запихивает в карман своих брюк, поднимает глаза на Астариона. — Тебя будет ждать участь похуже.
Астарион молчит, «приценивает возможности», так обычно говорил папа, когда какой-то пузатый хрыч слишком долго выбирал между одинаковыми кусками оленины. Марлен всегда бесили такие, — приценивающиеся. Она молча берет лопату у палатки Лаэзель, запихивает под мышку и волочет тело прочь из лагеря. Она похоронит его как сможет.
Он не виноват. Она не виновата. Они оба хотели выжить. Марлен знает, он не по доброй воле на Брана работает. На Брана мало кто по доброй воле работает.
— Прости, прости, прости меня, — шепчет будто себе под нос, затаскивает в лес поглубже. Голос надрывается, хрипит. Она ненавидит убивать детей. Он ни в чём не виноват. Ему стоило развернуться и убежать. Убежать так далеко, насколько сможет. — Боги, прости меня. Прости, прости, ты не виноват.
Марлен оставляет тело рядом, с нажимом проникая лопатой под твёрдую дикую землю. Она копает, в голове её кошмар. Она убивает, калечит, забивает до смерти. Лопата уходит под землю, лопата с хрустом врезается в чужую шею, ломает трахею; лопата, камень размозжил чужой череп, лопата, нож заседает глубоко в рёбрах, лопата, чьё-то красное от недостатка кислорода лицо, чуть ниже её пальцы давят, душат, ломают подъязычную кость.
Марлен плачет, шмыгает носом, всё повторяет как молитву тихое «прости». Яма неглубокая, но это всё, на что её хватает. Она затаскивает тело в яму, жмурится, закрывает блеклые зелёные глаза и закапывает.
Бугор небольшой, она боится, что его почуют дикие животные, раскопают, съедят, растаскают кости по миру. Марлен душит в себе всхлип, ноги так сильно дрожат, что стоять невозможно, только сидеть на коленях, дрожать, прижимая грязные руки к лицу, чтобы не было слышно. Марлен умеет плакать бесшумно, но мальчику нет никакой разницы, как она плачет. Марлен давится собственными слезами, слюной, хватается за грудь, — так сильно не хватает воздуха. Больно. Больно дышать, но получается. Прерывисто, обрывками, в награду получая ледяные слёзы. Они капают на колени, на землю. Марлен опирается одной рукой на землю, стискивает мокрую траву, старается быть тихой, бесшумной.
Бешеные зверушки никогда не выдают своих эмоций.
Марлен задыхается сильнее, сильнее стискивает рубаху, кашляет, давится, шмыгает носом. Как сильно она хочет обратно. К семье. В свои двадцать пять лет, чтобы предотвратить этот ужас. Чтобы не было так больно.
***
Она приходит спустя двадцать минут.
Астарион и вправду молчит, ничего не рассказывает. Словно ничего и не было. Он не смотрит на неё и её мокрые, чистые руки. Но смотрит, как быстро горит клочок бумаги, что она забросила в костёр. Он не спрашивает, видел текст. Её ищут. Кто, он без понятия, да и интереса нет. У каждого свои скелеты в шкафу.
Он не зовёт её Тав. Это не её имя. Не подходит. Слишком безликое для неё. Слишком никакое. Родители наверняка дали ей какое-то вычурное имя. И наверняка где-то есть приставка «Тав». Вэлитав? Тавелинн? Гадать трудно без подсказок. Но Астарион знает, не выдаст, если спросить. Скажет, что это не важно или что это не его дело. Она молчалива, уклончива, агрессивна, но в то же время слишком уязвима. Когда эта жрица обняла её, уши той затрепетали так, словно она впервые получила два оргазма сразу.
К ней надо осторожно, поэтапно. Она не полезет на него при первой возможности, не того сорта ягода. Действия её не берут, ровно как и попытки флиртовать. Поэтапно, значит узнавать, интересоваться. Нужно сделать вид, что интересно. Она знает как за себя постоять, она спасла его. Единожды, но это уже прогресс. Она дала ему свою кровь добровольно дважды, первый, конечно, с ножом у горла, но он её немного понимает.
Она самая лёгкая цель из всех. Просто нужно втереться в доверие. И пока выходит плохо. Она ему не доверяет. Может, нужно зайти под другим углом?
Астарион в замешательстве. Всё было бы намного легче, если бы эта идиотка была более разговорчива. Она непробиваема со всех сторон, тот поцелуй, видимо, никак на неё не повлиял. Она словно забыла про него. А он состроил такого страдальца, будто был готов умереть и его единственной наградой был поцелуй от принцессы. Отвратительно.
Она вот, сидит рядом, рукой подать, спрашивай сколько хочешь и о чём хочешь. Единственное, что он понял, — дети её слабое звено. Но говорить пока о них рано. А что спрашивать? «А хочешь ли ты детей? А сколько хочешь? Почему так трепетно относишься к ним? Что они такого тебе сделали?». Астарион не то что в замешательстве, он в тупике.
Что ещё он знает о ней? Она жила в семье не-эльфов, со скольки лет, неизвестно. Неизвестно даже знает ли она своих кровных родителей. Отец не-эльф учил её свежевать и, скорее всего, охотиться. Ещё она пахнет ромашками, сеном и яблоками. Слишком сладко, слишком наивно, слишком по-детски. Она пахнет слишком знакомо, даже с пониманием, что он её помнит. Единственная жертва, которую он помнит. Это странно. Это, в какой-то степени, пугает.
Астариона впервые так сильно тянет к чужой крови. Это, скорее всего, потому что она действительно первая. Скорее всего. Он пытается думать, что действительно так. Других пробовать не смеет. Пока что.
Даже сюда ему тянет сладостью. Зубы сводит, словно его рот полон мёда, не слюны. Она раздражает.
Но запах слишком не её. Чужой. Она должна пахнуть железом, лесом и яблоками. Астарион сжимает челюсти. Никаких яблок. Железо, лес и дешёвое пойло. Так лучше. Он более устрашающий, более отталкивающий.
Ромашки, сено и яблоки принадлежат той лисичке-плутовке, что стянула у него брошь. Железо, лес и алкоголь принадлежат убийце.
Но она не пахнет придуманным им ароматом. Всё так же сладко и наивно.
Астарион не понимает, впадает в лёгкий ужас. Правильную ли жертву он выбрал вообще.
***
Утро было тихим. Тихий завтрак, тихие сборы, тихие переговоры, словно их кто-то может услышать. Никто не услышал вчерашнего мальчишку, что Марлен удивило. Все настолько сильно стали доверять друг другу, что спят не одним глазом, а двумя?
Марлен молча суёт новые стрелы в колчан, цепляет ремнём на бёдрах, второй ремень поверх, с ножами. Садится на землю, втискивая ноги в сапоги. Она чувствует, понимает, Астарион пожирает взглядом. Только он смотрит на всех хищником. Марлен косится, головы не поворачивает. Мимо проходит Карлах с ящиками еды, пламя с её тела едва облизывает макушку Марлен. Карлах извиняется громко, задорно, не забывает добавлять «солдат».
Марлен молчит, цепляет на сапоги накладки из кожи с припрятанными там ножами. Они и в перчатках есть и в самих сапогах. Марлен часто думает, что она похожа на ежа.
Астарион шагает к ней, садится рядом, откупоривает с преувеличенной грацией бутылку вина. Пригубил, поморщился, вновь смочил губы.
— Слушай, — начинает он, Марлен напрягается. Натягивает второй сапог, следом накладка, стягивает ремешки туго, чтобы не сползли. — Я понимаю, это не моё дело, но… Кто этот «Б»?
Марлен замирает всего на секунду, наполняет полностью лёгкие и выдыхает медленно, неспешно.
— Именно, — она поворачивает на него голову и встаёт, стаскивает наплечник с рюкзака. — Это не твоё дело.
— Ну а если, теоретически, мне интересно? — он встаёт следом, делает глоток. Марлен протягивает ремешок через плечо, стягивает сильно, закрывает место укуса варга, перетягивает второй ремешок через грудь. Он не по размеру, слишком болтается. Нужно найти оружейника в этой глуши.
— Значит заинтересуйся чем-то другим, — она перетягивает лук через плечо. Да, точно нужен оружейник, чехол или хотя бы заклёпку для лука, а то больно врезается тетива в плечо. — Или кем-то, кто с огромной охотой расскажет о себе и своих тараканах в голове.
Астарион хмычет, делает большой глоток, протягивает бутылку Марлен. Та щурится, смотрит сначала на бутылку, после на него. Берёт за горлышко, холодные пальцы слегка касаются его руки. Конечно он её коснётся. Притягивает горлышко к лицу, обнюхивает на яд или отраву. Астарион фыркает.
— Ты действительно думаешь, что я буду пить отравленное вино?
— Ты вампир, — Марлен говорит твёрдо. Пахнет кислым виноградом. Мама готовила сладкое, но воняло примерно так же. Милла постоянно затыкала нос и под своим писклявым «фу!» убегала на улицу. — Думаю, твоему телу плевать на яды. Моему — нет.
Астарион хмыкает.
— Ты такая милая, лисичка, — Марлен делает мелкий глоток, раскатывает на языке. Никакого яда. Марлен проглатывает, вино обжигает горло по неосторожности, жмурится. Делает ещё один глоток. — Мне нет смысла убивать лакомый кусочек, который я больше всего желаю.
Марлен давится, заходится в кашле, грубо пихает бутылку в руки Астариона, бьёт себя по груди. Она и лакомый кусочек, который желают. Ну и бредятина. Марлен назвала его мудаком очень давно, но готова назвать его ещё раз. Она не замечает, что смеётся, всё ещё кашляет, но смеётся. Громко, заливисто, будто он рассказал какую-то шутку.
— Ха-ха… — она втягивает через рот воздух. Какую же херню он сказал. — Фух… И долго ты это придумывал?
Астарион слегка отшатывается, выгибает бровь, явно оскорблённый. Ему не понравилась её реакция. А Марлен не впервой, куча парней пытались охомутать её словами, конечно, не такими, но комплименты её заднице и сиськам она слышала постоянно. Он уходит с побитым эго, уткнувшись в вино. Напивается с самого утра, если вообще может. Марлен интересно, могут ли вампиры опьянеть как люди.
Выйти получилось через час. Влажный воздух тяжёлый, трудно дышать, подниматься по крутым склонам ещё труднее. Дорога выучена до зубов, Марлен знает её хорошо. У неё хорошая память на дороги. Пить из-за воздуха хотелось чаще, возмущений было ещё больше. Нужно сбагрить хлам Аарону, рюкзак стал слишком тяжёлым. Дорожки сухие, даже с наличием воды неподалёку дождей не было слишком давно. Было слишком душно. Пот каплей за каплей течёт между грудей, приходилось стряхивать влагу с кожи ладонью.
Много звуков. Щебет птиц слишком звонкий, бьёт в уши, голова болит. Марлен хмурится, пытается не обращать внимание на треск сухих веток позади, на которые по неосторожности наступали Уилл, Гейл и Карлах; не обращать внимание на шум доспехов Лаэзель и Шэдоухарт, что идут по разные стороны. Всё слишком раздражало уши. Они прижимаются к голове. Мама всегда говорила, что так её уши похожи на острые сосульки.
***
— Ты знала, что твои уши похожи на сосульки, когда ты недовольна? — говорит мама невзначай, шурудя на кухне с ножом.
Марлен шестнадцать. Она точно это помнит. Сидит, вытягивает прохудившиеся нитки из юбки, сжимает челюсти. Какой-то мудак назвал её лопоухой. Синяк до сих пор болит под глазом. Зато у того идиота явно болит не только лицо. Марлен усмехается самой себе в голове. Как он завизжал, когда она ударила ему по яйцам. Как поросёнок.
— Нечего смеяться, наверняка Мэттью не до смеха, — мама пытается её отчитать, смахивает чёрные надоедливые пряди со лба, сама улыбается.
— Да, сидит со льдом в штанах, — мечтательно щебечет Марлен, хихикает, смотрит на маму. Она сдерживает смех, нарезает помидор неаккуратными кусками.
Мама никогда не была приверженцем хорошего вида еды. Она была вкусной, очень вкусной, даже с такими неотёсанными кусками помидора.
Марлен встаёт с места, огибает стол, воруя из-под ножа кусочек.
— Марлен! — возмущённо восклицает мама, откладывает нож, ставит руки в боки, наблюдает, как Марлен засовывает кусок в рот и довольно жуёт. — Вот теперь они как пёрышки.
Марлен дёргает ушами, моргает удивлённо, даже забывает жевать. Мама коротко улыбается, хватает доску с ножом, отправляя помидор в кипящую кастрюлю.
***
Пахнет неестественно и противно. Чем-то сладким и ужасным. Пахнет серой. Не отдалённо, прямо здесь, оно в носу. Сильное, жаркое от душного воздуха.
Марлен озирается, другие тоже. Невзначай мажет по лицу Карлах. Оно исказилось, нахмурилось, жар пыщет пуще прежнего, Гейлу пришлось отпрыгнуть в сторону. Марлен следует за её взглядом, натыкается на слишком чистую и гладко выбритую физиономию для этого места. Загорелое лицо ухмыляется, кланяется, зачитывает ужасного качества стишок. Марлен хмурится — от слепящего солнца или от раздражения и отвращения к тому, кто стоит перед ней. Представляется Рафаилом, его взгляд скользит к рукам Марлен, что тянется к ножам.
— Наверняка, обстановка слишком напрягает для разговора, — он манит одной рукой, второй щёлкает пальцами. — Пойдём.
Марлен щурится, закрывает глаза и вновь напрягается, когда вместо душного воздуха и палящего солнца с деревьями перед глазами оказываются тёмные, неуютные стены. Они богато завешаны портретами и трофеями, наверняка причуды аристократов, но в этом нет ни единого намёка на комфорт.
— Тут миленько, — отзывается где-то сбоку Астарион, его шаги раздаются эхом. Он ходит, осматривает помещение.
— Я называю это место Домом Надежды, — Марлен напрягает спину, буравит взглядом Рафаила. — Ну же, не стесняйся, отдохни, поешь, тебе наверняка хочется этого. Тем более у тебя остаётся не так много времени для подобных утех, ведь так?
Он подходит ближе, пытается. Марлен достаёт нож резко, рывком, упираясь острым концом в грудь Рафаила. Шум доспехов Лаэзель, она готовится к бою.
— Оу, тише-тише, мышонок, — он поднимает руки в знак поражения наивно, по-детски театрально. — Я, как и ты, хочу тебе помочь.
— Зачем? — она прерывает его, голос тоже отбивается эхом от стен, сухой, хриплый. Нужно смочить горло. Марлен глотает слюну, обжигает глотку.
Рафаил не отвечает, улыбается пуще прежнего, вновь щёлкает пальцами и всё перед глазами превращается в водоворот тёмных красок. Они всё ещё в Доме Надежды, но теперь сидят за столом. Он круглый, Марлен оглядывается, прежней брони на союзниках не замечает: костюмы, платья, словно вырезка из балдурской газеты, похожие на куклы.
Марлен порывается встать, мажет взглядом по ногам, по белой ткани. Её силой сажают вновь. Лаэзель ругается, когда и её также сажают.
Во главе стола сидит напыщенный индюк, совсем рядом, Марлен единственная сидит ближе всех к нему. Рядом Уилл, сжимающий руки на резных подлокотниках дорогого стула. Марлен никогда таких стульев не видела. Один только Астарион совершенно не хочет уходить, наливает из графина дорогое вино, накладывает так много еды, сколько сможет съесть. Марлен интересно, могут ли вампиры есть людскую еду.
Напряжение сквозит вдоль стола, Карлах едва сдерживается от порыва врезать Рафаилу, хоть она и сидит дальше всех.
Марлен не смотрит на содержимое стола, но чувствует запах горячей пищи. Желудок скручивает узлом, рука машинально ложится на живот, дабы не выдать свой голод громким урчанием. Пахнет помидорами, пахнет томатным супом. Пахнет домом.
— О, не стесняйтесь, последуйте примеру вашего бледного друга, — Астарион замирает на пару мгновений, когда видит обращённые в его сторону шесть пар глаз. — Это может быть ваша последняя трапеза, так почему бы не использовать все возможности?
Марлен проходит взглядом по чистой и пустой тарелке, мажет взглядом по столовым приборам. Куча бесполезных ложек и вилок, один нож, слишком тупой, чтобы пробить кость одним ударом.
Марлен тянется рукой к бёдрам, нащупывает ножи в подкладках платья. Слишком долго придётся вытаскивать. Марлен молчит, не отвечает на подначки Рафаила, остальные так же молчат, ждут хоть что-то с её стороны. Будто Марлен знает, что делать в этой ситуации. Марлен ничего не знает.
Рафаил тянется рукой в её сторону. Марлен хватает нож со стола, врезая его в древесину между его пальцами. Всё покрывается тонкой коркой тишины, Уилл едва тянется к ней пальцами.
— Кто ты и что тебе нужно от нас, — Марлен давит нож в сторону к его ладони, Рафаил ухмыляется, знал и ждал, когда она это сделает, лишь помог совершить этот проступок. — Говори прямо.
— Я думал, ты оценишь моё гостеприимство по достоинству, — он вздыхает театрально. Марлен даже думает, кто более отвратительный в этом — Астарион или Рафаил. — Но хорошо.
Дымка пепла на миг ослепляет вместе с языками пламени, водоворотом стягивая с Рафаила его облик. Он расправляет крылья, ведёт шеей, ухмыляется ещё сильнее. Его до того загорелая кожа стала красной, наливной. Он знает, что Марлен не уберёт руку и нож, она выдернет край и прибьёт его рукав.
— Ты думаешь я сбегу, мышонок? — Марлен сильнее стискивает резную металлическую ручку ножа. — Скажем так, есть в тебе то, что очень сильно привлекает.
Марлен молчит, буравит взглядом рогатое лицо, Карлах пытается встать с места, разумеется, безуспешно.
— Души хочешь наши, дьявол? Хера с два! — кричит через весь стол Карлах. Всполохи огня мажут по чёрному платью, готовые сожрать ткань по ниточке.
Рафаил смеётся, лишь слегка касается взглядом тифлинга, переводя тёмные глаза вновь на Марлен.
— Думаю, с тобой мы точно сможем договориться, м?
Марлен зажимает челюсти, чувствует руку Уилла на плече. В другие моменты, она бы дёрнула плечом, но сейчас так спокойнее. Легче думается.
— Ты идиот, если думаешь, что я пойду на сделку с дьяволом.
За столом выдыхают абсолютно все, кроме дьявола. Он впервые за весь разговор хмурится.
— Вариантов у вас осталось немного, — он осматривает платье Марлен, та едва съеживается, сильнее сжимает потной ладонью нож. — Тот друид, на которого вы так надеялись не сумел вам помочь. Как думаешь, в яслях гитьянки будет всё иначе, мышонок?
— Я не провидица, — почти рычит Марлен, её начинает раздражать этот пустой диалог.
— Зато я знаю, что будет, — Рафаил откидывается на спинку величественного кресла. — Но ты побегай, порыскай, обанкроться, истрать все возможные способы лечения, — его голос понижается на тон. — И когда твоя надежда иссякнет, ты придёшь к моим дверям как бездомная собачонка.
— Я вырву твой блядский язык! — Марлен кричит это уже в пустоту, когда они оказываются вновь на том самом месте, где и встретили дьявола.
Позади кто-то очень громко и очень сильно ругается. Марлен согласна с ним, других слов подобрать невозможно. Слышно, как кто-то кричит, что Карлах слишком сильно горит, пока та громко выплёскивает эмоции. Марлен зачем-то смотрит на свою ладонь, различает вдавленные красноватые узоры ножа. Значит не всеобщие галлюцинации.
Марлен обтирает руку о штанину, им вернули одежду, осматривает остальных. Все в порядке за исключением Карлах, которую пытаются потушить Уилл и Гейл. Она подходит к ним, вытаскивает из рюкзака полупустую флягу с водой.
— Полить? — Марлен показывает взглядом на макушку, откупоривает флягу.
— Да, если можно, — с придыханием отвечает Карлах, держась за «сердце». Быстрый перенос из Аверно и обратно наверняка был не самым лёгким. Марлен переворачивает флягу над головой Карлах. Вода шипела, покрывала красную кожу и тёмные волосы, испарялась за долю секунды. Не помогло ни на каплю. — Спасибо, солдат.
— Скажешь мне спасибо, когда мы эту штуку вытащим, — Марлен указывает на грудь Карлах. — Сейчас это меньшее, что я могу сделать.
Карлах улыбается, встаёт без чужой помощи.
— Я бы тебя обняла, но ты превратишься в прожаренный стейк, — теперь улыбается уже Марлен, совсем немного, уголками губ.
— Не напоминай, — отмахивается она, запихивает флягу в рюкзак не без помощи Шэдоухарт. — Я бы всё отдала за огромный кусок мяса. Прожаренного такого.
— Тав, не искушай, — взмолилась Шэдоухарт, хлопая по рюкзаку Марлен. Всё ещё непривычно слышать это имя в свой адрес. Завтрак из водянистой овсянки никого не впечатлил, а Астарион и вовсе попробовал ложку своей порции, скривил лицо и отдал её Карлах. Видимо, не могут.
Какова для него на вкус людская еда? Марлен слишком интересно. Она чувствует себя глупым подростком. Ей любопытно, будто застукала родителей, но стыдно, что застукала, в своём случае, что интересна физиология вампиров. Марлен чувствует себя потерянной мышкой, как точно её назвал Рафаил.
Они бредут дальше, молчат, изредка проскальзывают перебросы фраз между Карлах, Уиллом и Астарионом. Марлен не до разговоров, виднеются двери рощи.
Марлен чувствует, как грудь сжимается и горит. Вспоминает, как Хальсин бросил их там на произвол судьбы. Ей даже стало интересно, что произошло с той башней. Ей стало всё слишком интересно. Нужно забыть, подавить. Марлен прибавляет шаг, почти бежит, за ней Гейл, впопыхах вопрошающий, зачем она бежит. Открываются ворота неспешно, внутри всё кипит, бурлит, Марлен хочет выстрелить тому друиду в глаз на глазах его сородичей. Она проходит мимо тифлингов, говорит «потом», направляется вниз, обходит Аарона, почти бежит, стаскивает рюкзак с плеч, стягивает лук, вытаскивает стрелу. Носком сапога едва касается каменной лестницы, натягивает тетиву, слышит громкое, отчаянное «Тав!», отпускает стрелу, предупреждает, когда наконечник со свистом врезается в землю между ног стоящего к ней спиной Хальсина.
— Да, ты точно всех встречаешь радушно! — кричит Астарион и крик его сливается с всеобщим гоготом друидов.
Поднялась паника, Хальсин поворачивается к ней испуганно, брови приподняты, глубокие морщины на лбу и заломы у рта. Он что-то говорит, Марлен вытягивает ещё одну стрелу из колчана, направляя на него. Двигается вперёд медленно, плавно, осталось ещё две ступени, чувствует сбоку треск магии. Она действует машинально, резко, поворачивает лук в сторону обратившегося в медведя друида. Он хочет броситься на неё, Хальсин кричит остановиться всем.
— НАЗАД! НАЗАД, МАТЬ ТВОЮ! — она не узнаёт свой голос, кричит громко, надрывно, пугает друида, вновь поворачивается к Хальсину, тарабанит пальцами по рукояти, пальцы вспотели. — Ты.
— Прошу, давай я всё объясню, — Хальсин говорит спокойно, размеренно. Как со зверушкой. Он подходит ближе на шаг, Марлен тянет тетиву к щеке. Он знает, что она не выстрелит, поэтому идёт дальше.
— Объяснишь что? Что ты нас бросил в лагере гоблинов на произвол судьбы? Убежал сюда, как блядский трус? Это мы тебя спасли, а не эти гребанные друиды, которые хотели выпнуть тифлингов на произвол судьбы, как ненужных котят, — Марлен опускает лук, убирает стрелу, указывает кибитью<span class="footnote" id="fn_36652719_0"></span> на Кагу, что стоит чуть внизу у незавершённого обряда хмурая, бесцветная. — А она… Она чуть не убила ребёнка, — Марлен вновь смотрит на Хальсина, опускается к нему вниз. Даже являясь ниже него на две головы, Марлен не чувствует себя слабее. — Это ты сюда бежал?
— Я бежал сюда, чтобы помочь обряду не свершиться, — Хальсин даже в спокойном и размеренном тоне имеет нотки раздражения. Все эльфы лицемеры, Марлен это знает. — Мне стыдно перед тифлингами, но, в первую очередь, перед тобой. И я благодарен тебе, что ты сделала всю работу за меня.
— Тав! — раздаётся радостное восклицание Карлах позади, но тут же замолкает, видимо, с чьей-то помощью.
— Одним «спасибо» сыт не будешь, — цедит Марлен и круто разворачивается, уходя с рощи. Она больше сюда не явится, никогда. Обходит всех, взгляд разноцветных глаз скользит по лицу Карлах. — Что ты хотела мне сказать?
Они идут медленно в сторону выхода, не видно ни Гейла, ни Уилла, ни тифлингов. Шэдоухарт поспешно объясняет, что они повели тифлингов в их лагерь, хотят отпраздновать убийство лагеря гоблинов и выпить. Марлен не отвечает, буравит взглядом собственные носки сапог. Правая, левая. Правая, левая. Солнце печёт макушку. Раньше она постоянно покрывалась ожогами, если не намазаться парафином. Сейчас, видимо из-за личинки, на ней ни следа красных пятен.
— Один тифлинг, Даммон, — наконец говорит Карлах, ровняясь с ней. — Он кузнец и оказалось, что он знает мою машину и знает, как её починить с помощью адского металла. Ну, почти знает, — Марлен слушает, смотрит назад, на остальных, видит на Лаэзель два рюкзака: свой и её. Марлен идёт к ней, забирает, почти сразу выпаливает «продолжай», натягивает ремешки на плечи. — Тот кусок, что мы нашли у Рагзлина, оказался им.
— То есть, к тебе можно прикасаться? — Марлен интересуется мягко, осторожно, но не смотрит — смотрит под ноги.
— Пока нет, Даммон работает над этим, — Карлах едва скрывает переполняющую её радость, пламя слегка согревает идущую рядом Марлен. Движитель стал работать чуть стабильнее. Марлен слегка улыбается. Марлен нравится Карлах.
— У нас намечается второй день отдыха? — вклинивается в разговор Астарион, бесцеремонно хватает Марлен за талию ближе к себе. — Скажи, что это так, лисичка, после твоего выступления мне обязательно нужно выпить.
Марлен осматривает остальных, кто присутствует. Карлах, чуть ли не выпрыгивает из штанов, Шэдоухарт пожимает плечами, им обеим по большому счёту всё равно. А вот Лаэзель хмурится, сжимает челюсти.
— Мы тратим время впустую, — она подходит ближе, цедит сквозь зубы. Её явно бесит беспечность существ из Фаэруна. Марлен выпутывается из рук Астариона, подходит ближе к Лаэзель.
— Я тоже не особо рада этому раскладу, но лучше проследить за ними, — Марлен чуть пожимает плечами, косо смотрит в сторону, плавно уходит туда же. — Вдруг они твой трофей заберут…
Лаэзель ругается, плетётся следом за остальными, подтягивает лямки рюкзака. Видимо, она согласна. А у Марлен появился способ запить убитого ею мальчишку.