Четверг (1/2)
Сколько нужно знать о человеке, чтобы начать его ненавидеть?
Первое — быть женой Агаты.
Этого достаточно.
Рио лежала в постели, окружённая мягкими, тёплыми от её тела простынями, но уют в этой комнате был обманчивым. Под грудной клеткой, там, где обычно покоилась её уверенность, расползался неприятный холодок. Она смотрела в экран телефона, и его приглушённое сияние отбрасывало на её лицо резкие тени. Пальцы прокручивали страницу вниз снова и снова, словно в этом механическом движении можно было найти ответы. Словно, если достаточно долго листать, это чувство – странное, вязкое, неприятное – само по себе исчезнет.
Она наткнулась на нужную страницу почти сразу.
Эмма Свон.
Оно резануло взгляд, отдалось в голове тяжёлым эхом. Как звук закрывающейся двери. Как нечто знакомое, но забытое. Рио даже не была уверена, чего именно ожидала. Она же не искала специально. Правда? Она просто… проверяла. Так она себе это объясняла. Проверяла, хотела знать, хотела видеть. Хотела убедиться, что не зря её желудок так неприятно сжимается в тугой комок.
Но, чёрт возьми, кого она обманывает?
Она хотела понять.
Кто она?
Какая она?
Чем заслужила место в жизни Агаты?
В профиле было всего две фотографии. Две чёртовы фотографии – и уже этого хватило, чтобы что-то в Рио взбунтовалось, сжалось, перевернулось.
Первая.
Она узнала это место сразу – детская площадка недалеко от парка. Они с коллегами иногда проходили мимо по дороге в университет. И вот на этом деревянном домике-горке, под бледным осенним солнцем, сидел Николас. Совсем ещё ребёнок, с руками, обхватившими колени, с лёгкой хмуринкой на лбу. Казалось, он вот-вот что-то скажет, но сдерживается, упрямо молчит.
А рядом с ним, чуть ниже, сидела она.
Эмма.
Свет падал ей на волосы, превращая их в расплавленное золото. Линия челюсти резкая, правильная, губы чуть тронуты улыбкой – лёгкой, не принуждённой. Глаза прикрыты, как будто она задумалась, наслаждаясь осенним воздухом. Чёртов идеальный кадр. Женщина из кино. В красной кожаной куртке, в слегка рваных джинсах, с небрежной растрёпанностью в волосах, которая делает её образ ещё чертовски привлекательнее.
Рио стиснула зубы.
Она знала таких женщин.
Тех, что никогда не стараются нравиться – просто нравятся. Тех, чьё присутствие заполняет комнату, даже если они молчат. Тех, кто обладают голосом, в котором звучит власть, но без давления. Уверенность, но без надменности. Открытость, но без нужды оправдываться перед кем-либо.
Тех, кто цепляют.
Рио резко листнула дальше, будто отгоняя эту мысль.
Но вторая фотография была ещё хуже.
Потому что там была Агата.
И от этого кадра у неё ”под ногами” пошатнулся мир.
Веранда какого-то лесного дома. Освещённая мягкими жёлтыми огоньками, утопающая в темнеющем вечере. И в центре этого уюта – Агата, сидящая в кресле-качалке. Николас, прижавшийся к её груди, его маленькие руки цепляются за её талию. В её руках большая, потрёпанная книга сказок. Она читает ему вслух.
Рио почти слышала это.
Тихий, слегка хрипловатый голос Агаты, с этой её неторопливой манерой говорить, будто каждое слово несёт вес. Эта её способность звучать так, словно её фразы вырезаны в камне, но в то же время – обволакивают, затягивают.
Чёрт.
Она никогда не видела Агату такой.
Такой… домашней.
Такой расслабленной. Такой естественной.
На ней не было пиджака, элегантных брюк, туфель на каблуке. Вместо этого – мягкий кардиган, простые джинсы, волосы собраны в небрежный узел, несколько прядей выбились, касаясь шеи.
Она выглядела тепло.
Она выглядела как семья.
Рио почувствовала, как её горло пересохло.
Она вдруг осознала, что за всё время Агата ни разу не упомянула Эмму.
Ни слова. Ни намёка.
Она знала про Николаса. Про учёбу. Про привычки Агаты. Про её иногда раздражающую самоуверенность, про её слабость к дорогим вещам, про её резкие, но точные суждения.
Но жена?
Бывшая?
Настоящая?
Кем она была?
Рио откинулась назад, уставившись в потолок.
Она чувствовала себя чужой в этой истории. Будто влезла в книгу, которая уже давно написана, в которой все главы сложены, все персонажи расставлены по местам.
И её там не было.
Не было места. Не было роли.
Потому что в этом мире уже существовала Эмма.
И этого Рио понять не могла.
Агата была слишком скупой на рассказы. Она дозировала информацию, открываясь лишь тогда, когда сама этого хотела.
И Рио…
Рио не нравилось это чувство.
Не нравилось осознавать, что она не знает чего-то важного.
Не нравилось ощущение, что Агата что-то скрывала.
И, самое паршивое, не нравилось, что эта фотография заставляла её чувствовать себя…
Лишней.
Она не должна была чувствовать это.
Но чувство уже поселилось внутри, заполняя её изнутри колким, неприятным жаром. Оно тлело, пульсировало, цеплялось за грудную клетку острыми краями.
Что это было?
Рио резко села, сжимая телефон в ладони, как будто его холод мог остудить внутренний пожар. Ревность? Нет, это было бы слишком просто. Собственничество? Возможно. Страх? Вряд ли. Она никогда не боялась соперничества, тем более не боялась чужого прошлого. Но сейчас это прошлое выглядело слишком прочным, слишком осязаемым — словно в нём не осталось места для неё.
Чёрт, как же это было глупо.
Она не должна была думать об этом. Не должна была позволять этому ощущению вгрызаться в её разум, оставляя после себя горькое послевкусие. Но оно уже засело под кожей, кололо, царапало изнутри, не давая дышать ровно.
Рио снова посмотрела на экран.
На эту фотографию, на которой всё было слишком правильным.
На Николаса, прижавшегося к Агате, с его маленькими руками, доверчиво обнимающими её.
На Эмму, которая выглядела так, будто никогда не проигрывала.
И вдруг поняла.
Они похожи.
Она и Эмма.
Но только на первый взгляд.
Обе яркие, уверенные, с тем самым взглядом, в котором читается «я сама по себе». Обаятельные, немного резкие, с лёгкой небрежностью. Их невозможно было игнорировать, невозможно было сломить.
Но глубже...
Глубже они были разными.
Эмма казалась непоколебимой, как скала. Той, кто держится до последнего, кто не уходит, кто остаётся, даже если всё рушится. В её позе, в её взгляде — всё говорило о том, что она из тех, кто будет бороться до конца.
А Рио?
Рио могла развернуться и уйти.
Она могла сказать, что ей плевать.
Она могла доказать, что не зависит ни от кого.
Но…
Она не могла не чувствовать.
И это выбивало её из колеи.
Она провела языком по губам, чувствуя лёгкий привкус сухости. Внутри всё сжалось, будто она переступила невидимую черту.
Телефон всё ещё тёплым весом лежал в её ладони.
Она должна была закрыть это фото.
Выбросить из головы.
Просто забыть.
Но её пальцы дрогнули, и прежде чем она успела осознать, что делает…
Она зашла в сообщения.
В диалог с Агатой.
На экране отразилось последнее сообщение. Простое. Лаконичное.
«Я скоро буду.»
Рио выдохнула.
На секунду её палец завис над клавиатурой.
Спросить? Или проглотить это чувство, загнать глубже, сделать вид, что ей всё равно?
Она ненавидела неуверенность в себе.
Но ещё больше она ненавидела молчание.
«Как ты?»
Сообщение ушло.
Это не должно было её беспокоить.
Но тревожное, липкое чувство уже осело где-то под рёбрами, накатываясь волнами, будто море перед бурей. Оно сжало её грудную клетку, не давая дышать свободно, не давая просто отпустить и забыть.
Две простых, нейтральных, почти безобидных слова.
Она могла бы спросить иначе.
«Ты ещё там?»
Или «Ты вернёшься?»
Или, чёрт возьми, «Почему я сейчас одна?»
Но она не написала ничего из этого.
Только «Как ты?»
Достаточно, чтобы Агата поняла, что она ждёт.
И недостаточно, чтобы это выглядело как слабость.
Рио выдохнула. Медленно. Долго. Будто пыталась вытолкнуть из себя всю эту раздражающую, нестерпимую несказанность. Она выключила экран, отбросила телефон на подушку рядом и замерла, наблюдая, как приглушённый свет фонаря снаружи дробится на текстиле.
Её пальцы сжались в тонкой ткани простыни, будто в бессмысленной попытке за что-то зацепиться.
Она перевернулась на живот, зарыла лицо в подушку, но едва ли это помогло. Почти сразу же она повернула голову, прищурившись в сторону окна.
Тусклый свет фонарей пробивался через стекло, создавая на полу мягкие, растянутые тени. Осень уже начала заявлять о себе — ночи стали прохладнее, воздух плотнее, небо глубже, наполненное густым, бархатистым мраком. Где-то вдалеке проплыл самолёт, его красные огоньки мигнули, оставляя за собой невидимый след в пустоте.
И, чёрт возьми, это раздражало её.
Раздражало всё.
Сама она.
Агата.
Этот вечер, который закончился не так, как должен был.
Этот чёртов звонок, который разрушил всё, как стеклянный орнамент, разбросав осколки их ночи по полу.
Она не думала, что ей будет так неприятно.
Что всё — их разговор, эти взгляды, их поцелуи, этот почти заботливый оттенок в голосе Агаты, когда она касалась её пальцами — исчезнет так быстро.
Что её место так легко займёт кто-то другой.
Рио сжала пальцы в кулак, ощущая, как раздражение трансформируется. Преобразуется. Осторожно и хищно заполняет пустоты внутри, превращаясь в неприятное, колкое ощущение потери.
Но что именно она теряет?
Проблема была не в Эмме.
Не только в ней.
Проблема была в них.
В их невозможности найти время.
В их нерешительности сделать что-то с этим.
В их вечной осторожности, которая сейчас казалась ей просто смешной.
Агата — мать.
Агата — декан.
У неё есть работа, обязанности, график, наполненный до отказа.
А Рио?
Рио ждёт.
Просто ждёт.
Но зачем?
Она ненавидела ждать.
Она никогда не была той, кто ждёт.
Ещё час назад она сидела на Агате.
Смотрела ей в глаза.
Признавалась.
Открывалась.
И теперь она одна.
В пустой комнате.
В своей постели.
С телефонным экраном, который молчит.
Чёрт.
Это было ужасно.
Это было глупо.
Это было неправильно.
Она не хотела этого.
Не хотела чувствовать эту проклятую пустоту.
Не хотела, чтобы всё снова скатывалось в бесконечное ожидание.
Не хотела этой взрослой, терпеливой, выжидающей версии себя.
Она не та, кто молчит.
Она не та, кто сдерживается.
Рио ненавидела этот привкус нового, чужого, незнакомого терпения, оседающий у неё на языке.
Ненавидела, что не бросает телефон в стену.
Что не требует объяснений.
Что не закатывает сцену.
Она просто пишет сообщение.
И ждёт.
Как будто от этого что-то изменится.
Рио стиснула зубы, глядя в окно.
Раньше она бы сказала.
Раньше она бы устроила скандал.
Раньше она бы просто ушла.
Но теперь...
Теперь всё не так просто.
Она закрыла глаза.
Сделала глубокий вдох. Задержала воздух в лёгких.
И выдохнула.
Грудь тяжело опустилась, но легче не стало.
Всё внутри сжалось в тугой комок раздражения, неудовлетворённости и чего-то ещё.
Чего-то, что она не хотела признавать.
Это не должно было так ощущаться.
Не должно было так давить. Так обескураживать. Так оставлять её в этом мучительном вакууме несказанности.
Проблема была не в том, что Агата уехала.
И не в том, что Рио осталась одна.
Не в том, что в комнате повисла та самая тишина, которая напоминала ей заброшенный собор с выбитыми окнами, где каждый шаг отдаётся пустым эхом, но так и не наполняет пространство.
Проблема была в том, что это всё означало.
В том, как именно это ощущалось.
Рио ненавидела это чувство.
Чувство, будто её не выбрали.
Будто она была возможностью, а не решением.
Будто она была тем, что остаётся на потом, когда всё главное уже улажено.
Она всегда ненавидела быть вторым вариантом.
Чёрт.
Она резко открыла глаза, глухо выдохнула сквозь стиснутые зубы, как будто пыталась выплюнуть раздражение, и потянулась к тумбочке.
Слишком много мыслей.
Слишком много злости.
Слишком много всего, что нельзя просто выключить, как экран телефона.
Рио дёрнула ящик, нащупала пальцами гладкий корпус вибратора, привычный, маленький, лёгкий, как продолжение её самой. Он скользнул в ладонь с той самой естественностью, от которой обычно внутри разливалось предвкушение.
Щелчок.
Комнату наполнило тихое, ровное жужжание.
Она закрыла глаза и медленно, по привычке, опустила руку вниз, под резинку трусиков.
Кожа горела.
Дыхание сбивалось.
Но...
Ничего.
Рио двигалась медленно, как всегда. Она знала, как должна чувствовать себя в этот момент. Знала, что должно происходить с её телом.
Но не чувствовала.
Она провела вибратором чуть ниже, задержала дыхание, нащупывая ритм, пробуя отключить голову и сосредоточиться на ощущениях.
Но...
Тишина.
Глухая, плотная, будто вакуум внутри неё.
Вместо привычного жара — напряжение.
Вместо мягкого покалывания под кожей — раздражение, как статическое электричество, разряды которого только бесят, но не приводят к всплеску.
Чёрт.
Она сжала зубы и попыталась снова.
Сильнее.
Резче.
Без церемоний.
Но...
Тошнота.
Выросшая изнутри, расползающаяся вязкой, неприятной волной.
Тупая.
Выворачивающая.
Этого не должно было быть.
Это было неправильно.
Не так.
Не то.
Она не хотела этого.
Не хотела чувствовать себя вот так.
Не хотела чувствовать... себя.
Она дёрнулась, вырвав вибратор из трусиков, и швырнула его на другую сторону кровати с силой, которая не дала ему ни единого шанса остаться там, где он упал.
Глухой удар.
Тишина.
А затем...
Рио закрыла лицо руками.