Осмотр (2/2)

Эдвард опустил взгляд на свои руки ножницы. Он никогда не снимал свой костюм самостоятельно. Его создатель всегда помогал ему в этом.

— Я… не знаю как, — прошептал Эдвард почти неслышно, опуская голову в полной растерянности.

Врач и сержант обменялись недоумененными взглядами. На лицах обоих появилось раздражение.

— Не знаешь как? — с нескрываемым недоверием переспросил Дэвис, делая шаг ближе. — Да ладно тебе! Все умеют снимать одежду! Не придуривайся!

Он грубо потянулся схватить Эдварда за рукав куртки, но тут же отдернул руку, словно обжегся.

— Да как это вообще снимается?! — вскричал он, разглядывая сложные ремни и металлические застежки, словно панцирь, оплетавшие костюм Эдварда.

Врач осторожно приблизился, словно к опасной конструкции, и робко коснулся кожи на шее Эдварда.

— Тут вроде бы застежка… — пробормотал он, пытаясь найти зацепку в хитросплетении ремней на вороте куртки. Но от нервного напряжения пальцы дрожали, и мелкие детали не поддавались.

Эдвард ощущал, что он снова является досадной проблемой, которую нужно поскорее устранить.

— Да что за ерунда! — взорвался потерявший терпение Дэвис, его голос со злостью резанул по тишине кабинета. — Ты издеваешься над нами, что ли?! Специально комедию ломаешь?! Как ты это снимаешь?! Говори, давай!

Эдвард съежился под напором агрессии, испуганно глядя на разгневанных мужчин:

— Я… правда не знаю. — повторил он тихим, полным отчаяния голосом. — Оно… всегда было на мне.

Сержант Дэвис и врач снова обменялись раздраженными взглядами, полными беспомощности. Они явно опасались приближаться к Эдварду слишком близко, держась на почтительном расстоянии от его опасных рук-ножниц. Ситуация становилась все более абсурдной и напряженной. В воздухе нависла неловкая тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием сержанта и тихим шелестом кожаной ткани, когда врач безуспешно пытался расстегнуть упрямые застежки на костюме Эдварда. Мистер Картер наблюдал за этим спектаклем с сдержанной ухмылкой, словно наслаждаясь замешательством представителей закона.

Наконец, после нескольких минут мучительных усилий, врачу все же удалось расстегнуть ремни, оголив спину. Из под откинутой ткани открывалась картина темных синяков и ссадин по всей спине — жуткие отметины жестоких ударов чем-то тяжелым.

Это был именно тот прорыв, на который мистер Картер и рассчитывал.

* * *

Эдвард, вновь запертый в четырех стенах камеры, прокручивал в голове последние часы. Унижение от осмотра ещё пульсировало под кожей, напоминая о его полной беспомощности. Теперь связь между мистером Картером, этим человеком в безупречном черном костюме, и тем ученым с настойчивыми вопросами, стала ясна. Мистер Картер уверял, что они верят в его невиновность и хотят помочь ему вырваться из этого кошмара. Но после всего пережитого, душа Эдварда, и так израненная, съежилась от недоверия. Он больше не верил в бескорыстие, в искреннее желание помочь ”просто так”. Его собственная наивность, с которой он когда-то бросался помогать другим, обернулась горьким уроком — его использовали, как вещь. И вот, снова кто-то чего-то от него хочет. В памяти возник образ того ученого — внимательный взгляд, слишком мягкий голос — словно скрывали что-то чуждое, тревожное. Но ему было некуда деваться. Безысходность давила со всех сторон. Оставалось лишь смириться, позволить его странной судьбе вести его дальше, в неизвестность.

И все же, мистер Картер, в отличие от многих, не высматривал в нем диковинку, не изучал его руки с болезненным любопытством. Впервые за долгое время Эдвард почувствовал, что кто-то действительно пытается понять его, вникнуть, услышать.

Диккенсовские адвокаты, обитавшие на страницах книг из замковой библиотеки, были единственным представлением Эдварда об этих людях. Он и подумать не мог, что однажды ему придется иметь дело с настоящим адвокатом.

* * *

Теперь, когда тень судебного процесса нависла над ним, Эдвард с тревогой вспоминал сцены из Диккенса. Он знал, что на суде будет она. Он живо представил себе те запутанные и часто несправедливые разбирательства, которыми были полны страницы его любимых книг, и осознание, что скоро они окажутся в центре подобной истории, легло тяжёлым грузом на сердце.