Глава 13 (2/2)
И — вот, к чему это привело.
«Откройся». «Поверь». «Прими». «Полюби». «Живи». «Дружи».
Вот, что они говорили ему. И он слушался.
И оказался в этой самой точке. Опять.
Но больше такого не повторится.
И дело всё время было не в ком-то другом.
Не в том, что Обито и Рин умерли по его вине.
Не в том, что Минато и Кушина отдали свои жизни, а он их не спас.
Не в том, что у него отобрали Наруто.
И не в том, что Итачи оказался психопатом и вырезал собственный клан.
Был виноват в этом только он один.
Виноват в том, что это стало так значимо для него. Виноват в том, что он впустил их всех в свое сердце…
…которое на самом деле уже давно мертво.
…и только делает вид, что бьется.
…а стоит ли делать вид?
Ведь после смерти отца он понял, как должен жить. Он понял. Он прозрел. Но всё равно зачем-то слушал чужие голоса. Все, кроме собственного.
И — вот, к чему это привело.
Удар за ударом. Потому что Минато сказал ему снять панцирь. Раскрыть руки. Поверить людям.
Он снял. Раскрыл. Поверил. И теперь в его груди есть только огромная, кровоточащая дыра.
Вот она — вера в людей.
Сон был слишком похож на реальность. Нет, он казался даже чрезмерно реальным — будто реальнее реальности. Картинка была избыточно насыщенной, утрированно четкой…
Ворон каркнул прямо в ухо, заставив вздрогнуть. Какаши моргал, видел над собой низкие темно-серые тучи. И лес. В котором, точно падающие листья, кружили вороны. Летали между деревьев, садились на ветки. И не переставали кричать.
Карканье смешивалось с громом, от которого тряслась земля. Звуки слились в единый гул. Раздающийся со всех сторон — тысячей голосов.
«Простите меня»
«Простите меня»
«Простите меня»
До боли знакомый голос. До боли знакомый силуэт, возникающий из сбившихся в кучу ворон…
— Нет! Убирайся! Убирайся! — только и смог заорать Какаши, машинально складывая печать освобождения от гендзюцу. И то ли выбрался, то ли проснулся. Наверно, проснулся — рассеивать гендзюцу Итачи он так и не научился.
Теперь его реальность дрожала. Дрожало тело. Дышать было трудно. Так же трудно, как сдерживать гнев.
Мир плыл. Картинка теряла краски. В голове что-то пульсировало. С воплем он соскочил с кровати. Сошвырнул всё с письменного стола. Книги, свитки, бумаги, посуда. С подоконника тоже полетел вниз цветочный горшок, разбился. Книги… книжная полка… подаренные безделушки.
Грохот. Звон. Треск. Рев.
Фальшь. Фальшивая жизнь. Вся она — летела в бездну. И он сам — фальшивый. Неживой. Только чучело человека. Мертвое тело.
Нет. Мертвые тела вокруг. Снова. Снова — мертвецы глядели на него из темных углов, под покровом ночи. Запах затхлой сырости и сладкой до тошноты гнили бил в ноздри.
Он запрыгнул на кровать. Вжался спиной в стену. Смотрел на тянущиеся к нему руки покойников.
Давно. Этого не было так давно. А, может, теперь-то как раз всё правильно?
Он слышал хохот. Собственный хохот, от которого начал болеть пресс.
Вот — его жизнь. Вот она. Таким он был. В этом он жил.
Вот так… так…
«Какаши…»
«Какаши…»
Мертвые голоса. Шепот. Крик. Осуждение. И руки… которые всегда тянутся к нему. Хватают пальцами воздух. Но никак не могут дотянуться. Не могут стиснуть его горло. Не могут. Но хотят. Очень хотят.
А он один. Он всегда был один. И всегда будет один.
Никто больше не обнимет ночью.
Никто.
Минато нет. Никого нет.
Он уже был брошен однажды.
Это — его судьба. Быть брошенным, раз за разом.
Глупо бороться.
Глупо.
Когда за окном рассвело, он смог подняться. Не давая затекшим ногам и спине размяться, дошел до кухни, прихрамывая. Перешагивая через обломки былой жизни, разбросанные по полу. Оглядел опрокинутый стол, у которого отвалилась ножка.
Тяжелая голова давила, глаза болели. Тело — одубевшее, будто не его…
Нет. Оно как раз-таки его. Теперь оно соответствовало живущей в нём душе. Или умершей в нём душе.
Какаши налил в стакан немного воды. Нашел свои капли — вряд ли они просрочились за несколько лет, когда он в последний раз приходил за ними в больницу. А если и просрочились, нужно добавить больше. Десять капель? Одиннадцать? Всю банку?.. Хуже не будет…
Остановился на десяти. Выпил залпом. Вкус не изменился. Впитался в него за все эти годы. От этого вкуса в горле снова чувствовался влажно-соленый запах слёз, это мерзкое ощущение в носу… Ассоциативно. Как было тогда… всегда…
Он вернулся в спальню. Обошел разбитый цветочный горшок. Упал на кровать, лицом в подушку. И наконец-то смог уснуть.
Он держал путь прямо и пожалел, что не пошел в обход. Это нужно было предвидеть. Об этом нужно помнить. Теперь.
— Какаши! — зов из небезызвестного заведения. Настойчивый, привычный. Но Какаши и не покосился его в сторону.
«— Там разве не тебя зовут?»
— Какаши, заходи к нам! Эй!
«Нет, Минато-сенсей, это мое дело»
Гай уже маячил в поле зрения — аж выбежал на дорогу.
— Какаши! Не слышишь, что ли? Я тебя зову, зову…
— Мешки тяжелые, — емко выдохнул юноша, сильнее стискивая кулаки с пакетами.
— Я тебе помогу!..
— Нет.
Должно быть, это прозвучало так, как и должно было, потому что до дома Какаши дошел в тишине и одиночестве.
Потом сидел на кухне. Долепил онигири, убрал их в холодильник. Грыз лист нори. Думая о лужах крови на земле. О трупах невинных людей. Эта картина до сих пор стояла перед глазами.
Эти картины. Нападение Девятихвостого. И истребление клана Учиха.
Невольно он думал и об этом человеке. Которого никогда по-настоящему не знал, но подпустил так близко. Который за один день убил больше людей, чем сам Какаши, возможно, за всю жизнь.
Чем бы он ни руководствовался, он сделал то, что сделал.
«Друг»…
Юноша поднялся. Стол он давно починил: без стола на кухне как минимум неудобно. Прошел к раковине, намочил пальцы, помыл рот — соль от нори на губах уже была неприятна. Снова спустил руки под воду.
Смотрел. Как с них вместо воды стекает скользкая кровь. Стекает, по кругу, смывается в сливное отверстие. Снова. Вот так. А из угла, в который не проникает свет, уже глядят на него невидящие глаза.
Он и сам убийца. Живущий в трупах.
Он нашел тело отца.
Он видел, как умирает Обито.
Он убил Рин.
Он рыдал на мертвой груди Минато. А потом ходил с его кровью на руках.
Итачи тоже никогда не сможет отмыться.
Как и вряд ли сможет оправиться Коноха. Холод смерти до сих пор гулял по ее улицам.
Даже после Девятихвостого такого не было. Демон был катастрофой, пришедшей извне. Как стихийное бедствие. Слухи о причастности Учих всё равно были лишь слухами.
Теперь же у убийцы было имя, было лицо, которое многие знали. А сам убийца… пропал. И мог оказаться где угодно. Мог даже вернуться… Да и сам факт возможности подобного происшествия поверг людей в ужас. Как и лишний раз подтвердил их опасения насчет Учих, которых и без того считали больными на голову… и которых больше и не осталось. Кроме одного сироты.
Были те, кто создал мемориальное место у входа в район Учих. Носили цветы и игрушки, зажигали свечи. Люди плакали. Воспитатели и учителя убитых детей. Знакомые, друзья, любимые…
Это затронуло всех, в разной степени. Но затронуло. С какой-то стороны — сплотило деревню. С какой-то — раскололо сердца и жизни многих…
Какаши выключил воду, вытер руки о полотенце. Полотенце осталось белым, только стало мокрее.
Глаза устали от книги. Он опустил ее разворотом страниц на грудь. Смотрел на потолок.
Так тихо не было давно.
Тихо. Но внутри позвякивала цепь. Позвякивала, но не была натянута. Он слишком устал. Закрыл глаза, чтобы не видеть краем глаза тени, скользящие по стенам. От них тело всё равно немного потряхивало. Какаши обхватил себя руками, сбросив книгу. Выдохнул. Решился. Поднялся. Рывком дошел до выключателя. Прогнал тени, вновь осветив комнату.
Взял с письменного стола настольную лампу, выдрал из розетки, поставил на тумбочку у кровати, воткнул, зажег. Сходил на кухню за каплями, вернулся, выключил свет.
Лампочка у кровати светила. И сердце уже не так дрожало.
Но утром цепь, на которой он удерживал свою ярость, всё-таки натянулась. От напряжения у него тряслись руки. Он с трудом уговорил себя не переворачивать стол снова.
Но — повезло. Новое задание: возвращающаяся домой команда была повержена, а свиток, предназначенный Хокаге, отнят врагом, возможно, шпионами. Догнать, обезвредить, вернуть информацию.
Помощь ему не нужна. Он не звал с собой Тензо и остальных. Игнорируя приказ… Нет, взвешивая свои силы. Принимая свое собственное решение.
Его одного хватит.
Нюх. Скорость. Сила. Шаринган. И — глухая чернота в груди. Больше ничего и не требовалось.
Он это знал. Вынимая свиток из сумки убитых противников. Их было восемь — неудивительно, что они смогли одолеть предыдущую команду… но не его. Не его, чья рука снова по локоть в крови. По-настоящему. Как и зияющие дыры в груди теперь были не только у него…
Правда, Третий ругался. Нужно было захватить хотя бы одного из налетчиков живьем, ведь их мотивы до сих пор оставались неизвестными. Какаши же только пожимал плечами: пусть посылают вторую партию — он справится.
Книга — и сон. Без капель. Но с воплем, от которого он проснулся. Но проснулся на рассвете — смог заснуть снова, полежав, отдышавшись.
Такие ночи были спокойными.
А призраки, мелькающие в зеркалах, стали почти привычными. Мертвая Рин, глядящая на него помутневшими глазами.
«— Ты убил меня»
«Я знаю»
«Не только тебя»
Он отмывал руки. Видел, что кровь не отмывается.
Может, так и есть. И ему никогда не отмыться. А, может, он просто живет в одном огромном гендзюцу…
И снова он смотрел на кровь на своей руке, в свете колышущегося пламени костра.
Кровь. Вся его жизнь. Цель его жизни. Бесконечно проливать кровь… Серая жизнь. Тусклая. В которой остался лишь один яркий цвет.
Красный.
— Семпай, — в очередной раз позвали. А плечо сзади крепко сжали, призывая к ответу.
Какаши выкрутился, недовольно обернулся на Тензо. Не увидел в нём ничего интересного, поэтому налил на рану антисептик и стал перевязывать.
— Какаши-семпай… — сослуживец всё-таки присел рядом. — Давайте сходим ко врачу. Пожалуйста.
— Это просто царапина.
— Я не об этом, — взгляд темных глаз ввинчивался в него. Слишком настырно. Дотошно до раздражения. Какаши мотнул головой, поднялся.
— Я в порядке.
Но и Тензо решительно встал, явно не намереваясь оставлять его в покое.
— Я знаю, что такое пустота внутри. Когда прошлого будто и не было, а всё, чем ты живешь — сплошной мрак. Не думайте, что я не понимаю, что вы чувствуете.
— И тебе помог врач, Тензо? — Какаши глянул на него через плечо. Тот молчал, обезоруженный, и нахмурился.
— Я хотя бы пытаюсь жить дальше. Вы, семпай, вы многому меня научили. Вы меня спасли…
— Ну и замечательно.
— …а сами умираете изнутри. Убиваете себя. Думаете, все вокруг слепые? Вам надо есть нормально, надо спать. И нельзя же так бездумно бросаться в атаку, даже без прикрытия… Вы не всесильный, вы так погибнете.
— Ясно, на следующие миссии буду ходить один, — со вздохом отмахнулся Какаши, вынимая из сумки фонарик и книгу.
— Вас не пустят одного.
— Будто я буду кого-то спрашивать.
— Семпай, не будьте упрямым ребенком.
Это остановило Какаши. Но лишь на секунду.
«Зато упрямый ребенок точно знал, как ему жить».
Не найдясь с ответом, да и не имея и малейшего желания это делать, он запрыгнул на дерево, включил фонарь и открыл книгу. Всё-таки, так время проходило быстрее.
В дверь настойчиво колотили. Потом перестали. Но когда Какаши вышел (не из-за стука, а из необходимости сходить в магазин), под дверью так и сидел Гай. Всё такой же маниакальный в своих побуждениях… Но хотя бы больше не предлагает «поговорить»: Какаши тогда отвечал ему, что уже наговорился в этой жизни, и ни к чему хорошему это никогда не приводило.
— Какаши, поможешь мне в Академии?! — сходу воскликнул Гай, чем ввел в ступор: такой просьбы молодой человек ожидал меньше всего.
— Чем помочь-то?
— Мои… мои детишки! — на глазах Гая уже выступали восторженные слёзы. — Они будут сдавать экзамены! На чуунина!
— Уже? — солнце слепило особенно ярко в этот день, и Какаши приставил руку козырьком.
— Да, уже! Я переживаю, так переживаю за них! Нужно всё-всё собрать, вот, у меня список! — он потряс перед лицом друга какой-то исписанной бумажкой. — Но я просто не смогу себя унять! У меня слова все прыгают, мне нужно, чтобы ты проверил, что я ничего не забыл!
— Это… в библиотеку надо, что ли?
— Да, в библиотеку Академии, и там еще много чего, Какаши! Это даже не соревнование, это — вызов судьбы, в котором ты обязан помочь своему вечному сопернику!
— У меня свой список есть, вообще-то… — он щупал в кармане список продуктов. Но мысль о том, чтобы весь день ходить под палящим солнцем, отмахиваясь от Гая, как от назойливой мухи… которая, вдобавок, орет, скачет и привлекает всеобщее внимание…
— Ладно, только быстро. У меня дела.
На территории Академии он не был уже давно. Да с самого выпуска. Во дворе было непривычно тихо — кажется, еще шли уроки.
— И пускай никто из них не станет моим «самурайским» учеником, я всё равно вложил в каждого из них душу! — продолжал упоенную речь Гай. Какаши только вздохнул: он уже слышал все эти россказни неоднократно. Тогда, когда товарищ еще считал своим долгом ходить за ним по пятам и делиться впечатлениями от своей сенсейской деятельности…
— Но я, как их сенсей, обязан подготовить их!.. — Гай открыл входную дверь, пропуская спутника вперед.
— Да, да… — Какаши шагнул, уже слыша детские голоса, верещание и ругань издалека. Полумрак коридора после яркой улицы замутнил ему глаз на секунду, дезориентировав, и в мужчину тут же кто-то врезался, причем не один.
— Ой, простите, дядька!
— Простите!
Будто окаченный ледяной водой, Какаши прозрел. Обернулся — резко до головокружения. Глядя на трех мальчишек, которые уже выскочили на улицу. Моргнул. Видя, как солнце отражается от золотых волос…
Блондинистый мальчик вдруг притормозил. Обернулся.
…и что-то внутри дрогнуло.
Наруто смотрел на него, приоткрыв рот.
Наруто. Растрепанный, с порванной штаниной на коленке. С заживающим синяком под глазом.
Но его синие глаза блестели озорством, а на губах играла улыбка.
— Ой, страшный дядька какой, бежим! — громко шепнул он своему тоже застывшему товарищу, тогда как их третий друг, уже забравшийся на качель, подвешенную к дереву во дворе, орал во всё горло:
— Я первый! Я первый!
Было что-то еще. На лбу. На его лбу… вместо протектора…
Очки?..
«Обито…»
— Какаши? — тихо окликнул его Гай. Мужчина моргнул. Дети тем временем убежали и вовсю стаскивали своего друга с качели.
— У него очки, — вырвалось само собой, даже не пройдя через фильтр привычной сдержанности. — Как у Обито. Не прям как у Обито… но…
— Вижу! Думаешь, Наруто и правда может быть его реинкарнацией, как ты когда-то говорил?
— Не знаю. Но… я не видел у него раньше… очков.
Моргнул снова. Что-то — изнутри — словно стукнуло его по голове. И мир не прекращал вращаться.
«Неко-чан, смотри, смотри!» — еще звучал в памяти тот же голосок. Только в разы тоньше. Шепелявый, совсем детский…
— Всё хорошо, Какаши. Зайдем внутрь, — Гай ободряюще потрепал его по плечу. — Они тебя уже боятся.
— Да… — он кивнул. Вновь погрузился в темный коридор — куда более темный, чем солнечная улица. Последовал за Гаем, просто на автомате, не в силах осознать ни себя, ни действительность, в которой он живет. Она странным образом слоилась в этот день. Его прошлое, его настоящее…
Мимо пролетел молодой мужчина, остановился где-то сзади, в дверях, и заорал на весь двор:
— И только попробуйте снова про домашнее задание забыть! Я вас завтра спрошу! Наруто, тебя — в первую очередь, слышишь?!
Потом мужчина так же быстро пошел обратно, снова обогнав их, но его притормозила женщина, выглянувшая из кабинета.
— Ирука-сан, на минутку.
— Шуна-сан, если это по поводу…
Какаши свернул было за Гаем к лестнице, но притормозил.
«Ирука». Где-то он уже… Точно.
— Да, это по поводу Наруто. Он забежал на перемене к нам в класс, а мы с детьми проходили историю деревни… Знаете, что он нарисовал на доске?
— Страшно предположить…
— Он нарисовал, простите, пенисы, под именем каждого Хокаге. И написал еще, прошу прощения, «пиписьки Хокаге» — на всю доску! Можете представить, что было с моими детьми? А с девочками? Они же только первый год в Академии!
Какаши пытался сдержаться, даже зажал рот рукой, но его смех всё равно разнесся по всей лестничной площадке. Голоса учителей из коридора сразу же умолкли. Тогда он быстро догнал Гая, который ждал его на пролете выше.
Что-то было такое странное во всём этом дне. И в слишком желтом солнце. И в слишком синем небе, без единого облака.
Он стоял у окна, держа перед собой, на подоконнике, список книг, раз за разом перечитывал пункты Гаю, который, в своей собственной панике, носился вместе с пожилой библиотекаршей в поисках нужных ему учебников. Точнее, библиотекарша носилась следом, чтобы проконтролировать, что этот сенсей-недотепа ничего не испортит и не порвет…
А сам Какаши мысленно жил там, за окном, выходящим во двор.
Он смотрел на Наруто. Которого не видел… наверно, целую жизнь. Эту жизнь…
Какую жизнь? Какую из жизней?..
Смотрел молча. Мысли тоже молчали. Потому что были парализованными. Не знали, куда бежать.
Оставалось только смотреть. Смотреть и даже не гадать, чувствует ли он что-то к этой фигурке, возящейся под деревом…
Потом он помогал Гаю нести стопку учебников — даже без вопросов или претензий. Просто нес, потому что не мог спорить, не мог говорить. Боялся проронить хоть слово. Потому что мир стал хрупким, как сухой лист, рассыпающийся в пальцах от слишком сильного нажима.
В реке отражалось вечереющее небо, оранжевое солнце. Проходящий по набережной народ размывался, гул голосов сливался с ветром.
Тепло… и будто бы даже спокойно.
Вдруг — в облаке дыма рядом возникла фигура в фарфоровой маске. В которой Какаши, конечно, сразу узнал Тензо.
— Семпай, как освободитесь — зайдите к Третьему, пожалуйста.
— Понял, спасибо, — только и бросил он, когда сослуживец, кивнув, уже испарился.
Это тоже было странно. Неожиданно. Что-то срочное, раз его подловили так, посреди улицы? Но ни вокруг, ни в словах подчиненного не было ни намека на панику или спешку… Может, ему дадут новую миссию на завтра?..
В груди что-то гудело. Не звенело, не рвалось. А гудело. Тревожно.
Разобравшись с Гаем, Какаши обнаружил Хокаге на крыше резиденции. Кажется, он тоже наслаждался теплым днем. Но в ответ на вопрос о том, что происходит, старик, так и глядя на деревню, протянул:
— Что у тебя на душе сегодня, Какаши?
— Что… на душе?.. — удивленно переспросил мужчина.
— Да, на душе. У многих — солнечно. У детишек уж точно. Скоро завершается учебный год. А кто-то волнуется — близятся и экзамены на чуунина. Так много поводов для светлого волнения…
— Да… Так а вы… — он взял себя в руки, с усилием говоря твердо, как обычно. — У вас есть задание для меня, Хокаге-сама?
— Есть, Какаши. Ты возьмешь себе команду выпускников этого года.
Он решил, что ослышался. Тряхнул головой. Может, перегрелся?.. Он. Или Третий…
— Каких?.. В смысле… — мысли спутались окончательно и безнадежно, как разбросанные клубки ниток. — Мне не надо. Я не хочу…
— А это не просьба, — Сарутоби обернулся к нему, заложив руки за спину. — Это приказ. Твоя служба в АНБУ была неоценима. Но теперь она завершена. Завтра утром сдашь снаряжение. Пора возвращаться в жизнь, Какаши.
— Но… нет, я…
— Теперь ты — джоунин-сенсей. Я подберу для тебя хорошую команду. Будешь заниматься с ними, подготовишь их к экзамену. Класс, где учится Наруто, выпускается через два года. Выпустится ли с ними Наруто — другой вопрос… Но когда он станет генином, я отдам его тебе, как я и обещал.
У Какаши же в буквальном смысле отвисла челюсть. Он видел странную улыбку Сарутоби. Себя же он чувствовал загнанным в угол.
— Что-то… — хрипло проронил он. — Что-то мне подсказывает, что с Гаем я сегодня ходил в Академию не просто так…
Хирузен многозначительно хмыкнул.
— Возможно, ты даже не догадываешься, на что готовы твои друзья ради тебя.
— Друзья?..
«Возможно, ты даже не догадываешься, что у тебя еще есть друзья», — звучало бы правдоподобнее.
Он брел по улице, всунув руки в карманы. Список продуктов уже был настолько измят и стерт, что прочитать на нём хоть что-то было невозможно.
На рынок идти не хотелось, ноги сами вели его кругами. Осознать новый приказ было трудно.
В воздухе чем-то пахло. Чем-то новым. И чем-то совсем теплым. Будто бы солнце могло пахнуть. Хотя, наверно, могло. Могло пахнуть нагретым деревом. Нагретой скошенной травой…
В тумане нереальности раздавались и детские голоса. Какаши сидел в одиночестве на скамейке у дома. Держал в руке книжку. Закрытую.
Осознание придет, когда-нибудь. Пока же ему было даже не представить того, что будет дальше.
Что же это? Снова какие-то «планы судьбы»? Или «подвох судьбы»? Или «его собственная судьба»?
Стать сенсеем. Каким-то непонятным детям. Которых он не знает. Да и быть сенсеем не умеет. Общаться нормально не умеет. Не может даже нормально спать, какое там — кого-то учить?..
Мимо шли дети, совсем еще малыши. И что-то голосисто выкрикивали на всю улицу. Какаши вслушался в то, что нараспев кричали ребятишки…
— Пиписьки Хокаге! Пиписьки Хокаге!
Вот, как звучала его «судьба» этим вечером…
В задумчивости он и не заметил, как к нему подкрались два силуэта.
— Семпай, вот вы где, — Тензо, уже в обычной униформе, без маски АНБУ, поставил на скамейку рядом ящик пива. — Мы пришли отметить с вами ваше повышение.
— Повышение?.. — Какаши рассеянно перевел взгляд с него на улыбающегося во весь рот Гая.
— Ну, за «повышение» ведь пить приятнее, чем за «увольнение»!